Борис Хавкин
Учебный центр военной разведки армии США в лагере Ричи в штате Мэриленд.
Фото со страницы общественного центра «Форт Ричи» в Facebook
Парнями из Ричи (Ritchie Boys) во время Второй мировой войны называли выпускников учебного центра военной разведки армии США. Он находился в лагере Ричи в штате Мэриленд, недалеко от Федерального округа Колумбия со столицей США Вашингтоном. От 9 до 16 тыс. курсантов этого центра были немецкими и австрийскими евреями-эмигрантами, добровольно, зачастую еще не имея американского гражданства, вступившими в армию США, чтобы в ее рядах сражаться с фашизмом.
Парнем из Ричи был Клаус Манн – старший сын классика немецкой литературы, нобелевского лауреата Томаса Манна и его жены – крещеной еврейки Катарины (Кати) Манн, урожденной Прингсхайм.
Писатель, сын писателя
Как и его родители, Клаус Манн был убежденным врагом нацизма. Около тысячи немецких писателей покинули Германию после прихода к власти Гитлера. Среди них были Томас Манн и его семья. В 1934 году Клаус Манн одним из первых расстался с Германией и одним из первых был лишен немецкого гражданства.
В эмиграции Клаус Манн, как и его отец, включился в активную антифашистскую борьбу. При поддержке Генриха Манна, Андре Жида и Олдоса Хаксли он издавал в Амстердаме немецкий литературный ежемесячник Die Sammlung («Сборник»).
Антифашистская тема в разных ее аспектах осмысливается Клаусом Манном не только в публицистике, но и в художественной прозе. В 1936 году увидел свет его роман «Мефистофель», в котором автор продолжал исследовать проблему предательства духа, приспособленчества, пособничества нацистскому режиму.
Центральная фигура романа «Мефистофель» – талантливый актер Хендрик Хёфген, который за вожделенный успех продает свою душу, но не Дьяволу, а нацистам. Актер усваивает нацистскую этику, цинизм, дешевый демонизм; он становится идолом развлекательной индустрии. Позже, полностью попав под пяту Третьего рейха, он понимает свою ошибку. Карьера Хёфгена и его никчемность, духовная опустошенность высвечиваются на фоне восхождения нацизма в Германии.
Критика нацизма прозвучала в открытых письмах Клауса Манна поэту Готфриду Бенну и актрисе Эмме Зоннеман-Геринг. А затем в памфлете «88 у позорного столба», где Клаус Манн осуждает литераторов, продавшихся Гитлеру.
В 1938 году вместе с сестрой Эрикой Клаус Манн написал книгу о жертвах гитлеризма «Бегство к жизни». В 1939 году Клаус Манн завершил большое эпическое произведение «Вулкан. Роман из жизни эмигрантов». Роман наполнен предчувствием грядущей катастрофы. Проигранная битва с фашизмом на земле Испании вплетена в сюжет произведения. Читатель становится свидетелем боев на реке Эбро, бомбардировок Барселоны, обороны Мадрида.
За год до начала Второй мировой войны, в сентябре 1938 года, Клаус Манн, как и его родители, эмигрировал в США, где с 1937 года жила его сестра. В конце 1941 года Клаус Манн поступил добровольцем на службу в американскую армию, чтобы в ее рядах продолжить борьбу с фашизмом.
В начале 1943 года он прошел обучение в лагере Ричи и получил звание штаб-сержанта. В сентябре того же года Клаус Манн получил американское гражданство. А 24 декабря в составе 5-й американской армии был в отправлен в Северную Африку, а затем в Италию. В его обязанности входили допросы немецких военнопленных, среди которых были как матерые нацисты из СС, так и только призванные в вермахт вчерашние школьники.
Клаус Манн занимался также выпуском пропагандистской литературы. Его еженедельные статьи публиковались в американской военной газете «Звезды и полосы» (Stars and Stripes). До своего увольнения из армии 28 сентября 1945 года он работал специальным корреспондентом этой газеты в Германии.
В качестве военного корреспондента в мае 1945 года Клаус Манн посетил разрушенную родительскую виллу в Мюнхене, которую нацисты превратили в приют «Лебенсборна». В Аугсбурге он вместе с другими журналистами интервьюировал «наци № 2» Германа Геринга, которому предстояло предстать перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге.
Клаус Манн посетил не эмигрировавших из Германии композитора Франца Легара и философа Карла Ясперса. Встретился со своим довоенным знакомым актером Эмилем Янингсом. Побеседовал с Винифред Вагнер – невесткой композитора Рихарда Вагнера, которая после смерти своего супруга Зигфрида руководила Байройтским фестивалем, пользовавшимся покровительством Гитлера. Интервью с этими людьми писатель публиковал в армейской газете.
Карьера Стефана Гейма
Клаус Манн был не единственным писателем среди «парней из Ричи». Немецким прозаиком, широко известным под псевдонимом Стефан Гейм, стал после войны Хельмут Флиг, рожденный в саксонском городе Хемнице и выросший в Берлине.
В 1944 году американский сержант Хельмут Флиг участвовал в высадке союзных войск в Нормандии; в 1945 году в Мюнхене, в американской зоне оккупации Германии, издавал немецкую «Новую газету» (Neue Zeitung).
После возвращения в США был демобилизован за прокоммунистические настроения. В знак протеста против войны в Корее Хельмут Флиг вернул свои военные награды правительству США. В 1952 году он переехал в Восточную Германию, где как эмигрант-антифашист был в привилегированном положении.
Конфликты Стефана Гейма с властями ГДР начались в 1956 году, после ХХ съезда КПСС и начала десталинизации в СССР. Роман Стефана Гейма о рабочих волнениях в ГДР в 1953-м под названием «Пять дней в июне» был запрещен к публикации. В 1965 году Гейм подвергся прямым нападкам лидера ГДР Эриха Хонеккера.
Критика возобновилась в 1969 году, когда роман Гейма «Лассаль» вышел в свет в ФРГ. В 1976 году Гейм подписал письмо протеста против заключения в тюрьму критика властей ГДР поэта и певца Вольфа Бирмана. В 1979 году Гейма исключили из Союза писателей ГДР. В 1980-е годы он участвовал в правозащитном движении, поддерживал идею объединения Германии.
После воссоединения страны Гейм протестовал против дискриминации восточных немцев, стоял на антикапиталистических позициях. В 1994 году он был избран в Бундестаг по списку партии демократического социализма (членом партии он не был); как старейший член Бундестага открыл сессию парламента. Умер Стефан Гейм в 2001 году в Иерусалиме от сердечного приступа (в Израиле он был на конференции, посвященной Генриху Гейне).
Деморализовать врага
«Когда я получил свою винтовку, я плакал: я больше не был безоружен. Впервые я мог защитить себя», – вспоминал Стефан Гейм. Но парни из Ричи должны были уметь сражаться не только винтовкой, но и словом.
Их, знающих немецкий язык и культуру, обучали методам психологической войны; они должны были владеть всеми видами разведки; уметь собирать из разных источников и анализировать сведения о противнике; готовить материалы для радио и печатной пропаганды; лично вести переговоры о сдаче противника в плен; выпускать газеты и листовки на немецком языке; по радио убеждать солдат вермахта сложить оружие; устанавливать контакт с перебежчиками и мирными жителями, допрашивать военнопленных, переводить немецкие оперативные документы.
Многие парни из Ричи вошли в Европу в день «Д» – 6 июня 1944 года. Вскоре после десантирования они отправились на выполнение специальных заданий, действуя в одиночку или в составе разведгрупп.
Немецкие евреи снабжали союзников ценной информацией. Полковник Оскар Кох из штаба командующего 3-й американской армии генерала Джорджа Паттона признал, что своим успехом наступление союзников было обязано точным сведениям о противнике и его успешной психологической обработке. Парни из Ричи должны были добиваться деморализации и капитуляции врага.
Такая работа
Вот как описывал свою фронтовую работу Стефан Гейм в романе «Крестоносцы» (русское название «Крестоносцы войны»), написанном в 1948 году:
«Где-то в стороне раздался взрыв.
– Миномет, – сказал Бинг.
– Да, – Толачьян затушил окурок о землю. – Мину слышишь только, когда уже пролетит. Это хорошо. Если попадет – сразу конец, не чувствуешь, не знаешь. Правда?
– Как по-твоему, что они там думают, немцы?
– Вот уж не знаю. Ну, я пойду, пора включить ток. А ты подуй в микрофон, когда будешь готов.
– Хорошо.
Бинг проводил Толачьяна взглядом, посмотрел, как тот влезает на грузовик. Для своих лет – проворный.
Еще одна мина взорвалась неподалеку. Бинг взял в руки микрофон. Черная букашка, потревоженная его резким движением, стремительно сползла по травинке и спряталась за комочком земли.
Разумная букашка, подумал Бинг.
Он заговорил в микрофон.
– Achtung! Achtung!
Голос его, усиленный репродукторами, звучал неожиданно громко.
– Внимание! Немецкие солдаты!
Это вовсе не его голос. Он звучит удивительно твердо и уверенно, даже вызывающе. Бинг улыбнулся. Напряжение покинуло его. Он пошевелился, устраиваясь поудобнее, и слегка передвинул локоть правой руки, державшей микрофон. Мысль работала ясно.
– Немецкие солдаты! Сегодня вы могли убедиться в мощи американской армии. Мы дали только один залп из всех наших орудий. Вы легко можете себе представить, что сталось бы с вашими позициями, если бы мы открыли заградительный огонь.
Так хорошо, подумал Бинг. Запросто, как будто беседуешь с ними. Точно они – нашкодившие дети; ты – голос разума; не хотите, мол, не слушайте, но я должен сказать вам, и уж после, когда вам достанется, пеняйте на себя.
– Потом мы послали вам листовки, чтобы объяснить, зачем сегодня стреляли все пушки по всему фронту. Они стреляли в честь Четвертого июля. Это наш национальный праздник, день основания Соединенных Штатов. Кое-кто из вас, вероятно, прочел наши листовки; не думаю, чтобы ваши офицеры могли помешать вам.
Немецкий пулемет лихорадочно застрочил. Очередь попала в один из громкоговорителей справа. Бинг слышал, как пули впивались в металл.
|
|
Клаус Манн по окончании учебы в Ричи в 1944 году был направлен на работу в Италию. Фото Баварской государственной библиотеки |
Немцы явно прислушиваются к его словам. Пулемет замолчал. Теперь Бинга почти радовала его работа. Он чувствовал, что установил контакт со своими слушателями. Хорошо бы увидеть их лица – настороженные, встревоженные, ожидающие, что же будет дальше. И злобные, сердитые лица, которые хотели бы остановить его, но колеблются, боясь показаться трусами.
– Сегодняшний огневой вал только подтвердил то, что вам уже давно известно. Против каждого вашего орудия – у нас имеется шесть; против каждого снаряда – двенадцать снарядов. Днем ваша авиация боится показаться. А наша может бомбить все ваши окопы подряд.
Это достоверные факты, думал Бинг. Сделаем паузу. Пусть факты дойдут до сознания.
– Вам говорили, что Атлантический вал непроницаем. Мы прорвали его и разрушили. Ваш фюрер сказал, что мы не больше двенадцати часов продержимся на европейской земле. Прошел почти месяц с высадки, и мы оттесняем вас все дальше и дальше. В Шербуре ваши генералы и адмиралы легко сдавались. И они, и их солдаты поняли, к чему дело идет.
Еще паузу выдержим. Пусть подумают. Не надо торопиться с выводами, они их сделают сами, а мы только подтвердим.
– Эти генералы и их солдаты – такие же немцы, как и вы, – знали, что если они сдадутся в плен, они останутся живы. Мы хотим дать и вам возможность остаться в живых. В течение ближайших десяти минут мы стрелять не будем. Выходите из ваших окопов, без оружия, с поднятыми руками. Мы встретим вас и немедленно выведем из-под обстрела. Не упускайте этого случая. Другого может не представиться.
Бинг умолк. Он помахал Толачьяну и выключил микрофон. Слава богу, кончено. Он был весь мокрый от пота, хоть выжимай. Теперь прочь отсюда, скорей, скорей. Немцы не потерпят этого. Сейчас они что-нибудь учинят.
Несколько бесконечных минут стояла полная тишина. Даже редкая ружейная стрельба, сопровождавшая выступление Бинга, и та умолкла.
В конце изгороди на американской стороне, там, откуда Бинг выбрал место для грузовика и громкоговорителей, кто-то стоял и махал рукой. Бинг решил, что это, вероятно, Трой подает знак, чтобы они уходили. Но Лаборд ползком обогнул холм и теперь находился по ту сторону, против немцев. Бинг пополз за ним, чтобы сказать ему про Троя.
Очутившись против немцев, он увидел, что какая-то фигура отделилась от изгороди противника, помедлила немного и бросилась бежать по направлению к холму. Человек бежал как-то странно, словно кукла, которую дергают за веревочку. Через полминуты показалась еще одна фигура, потом третья, потом еще. Бинг насчитал четырнадцать человек. Они бежали через поле, подняв руки. Маленькие фигурки отбрасывали черные тени на залитое солнцем поле. Бингу вся картина казалась нереальной, словно сцена из какой-то феерии. Поэтому он не чувствовал никакого волнения и не принял никаких мер для встречи перебежчиков.
Лаборд встал во весь рост. С сигаретой в зубах, заложив руки за спину, он принялся расхаживать взад и вперед перед холмом с видом Наполеона после Аустерлица.
На немецкой стороне снова застрочил пулемет. Бинг видел фонтанчики земли, поднимаемые пулями. Немцы били по своим.
Лаборд продолжал хладнокровно разгуливать взад и вперед. Бинг мысленно видел его нарочито пренебрежительную улыбку.
Один из перебежчиков упал и остался лежать. Другой остановился, медленно обернулся, словно в недоумении, потом упал на колени, испустил пронзительный долгий крик и повалился ничком. Остальные дезертиры побежали быстрее. По-видимому, они заметили одинокую фигуру Лаборда, потому что бежали уже не вразброд, как вначале, а прямо на него.
Достигнув цели, они столпились вокруг Лаборда, испуганные, растерянные, все еще не опуская рук. Они совершили нечто сверхъестественное – отвергли защиту своей армии в поисках другой, более надежной и длительной защиты; на их посеревших лицах, в испуганных глазах застыл недоуменный вопрос: что я сделал? Что теперь будет со мной?
Лаборд презрительно оглядывал их. Он показал на куртку одного немца, и тот, виновато ухмыляясь, застегнулся и вытянул руки по швам.
Все это казалось Бингу совершенно неправдоподобным, чем-то непостижимым, словно из другого мира. Лаборд рассматривал этих двенадцать пленных, могущих дать ценные показания, как свою личную собственность, и заботился об их выправке, между тем как немцы, по всей вероятности, уже вызвали подкрепление и теперь постреливали в группу людей, стоявших на виду перед холмом.
Четверо солдат из роты Троя, разбираемые любопытством, вылезли из своих ям, забыв о том, что противнику их отлично видно. Все они были необстрелянные юнцы, недавно прибывшие на фронт.
Раздался взрыв, совсем близко.
Опять миномет, черт бы его побрал, подумал Бинг.
Четверо американцев кинулись было к своим ямам. Но Бинг, приподнявшись, остановил их. Пленных надо было вести в тыл. Ни он сам, ни Толачьян не могли этого сделать, а Лаборду нельзя доверять. Лаборд способен пройти с ними церемониальным маршем по всему фронту, чтобы доказать, что его пуля не берет.
– Эй, вы! – крикнул Бинг. – Отведите их!
Солдаты оглянулись, увидели сержанта, смутно поняли его команду. Мины рвались все чаще, все ближе. Миномет явно нащупал цель. Перебежчики в ожидании распоряжений Лаборда беспомощно жались друг к другу, словно стадо овец, застигнутое грозой.
– Есть, сержант! – сказал один из американцев с деланной бодростью.
Они подошли к дезертирам, держа винтовки наперевес. Знаками они велели им двигаться вперед. Немцы тронулись».
Приключения Рихарда Зонненфельда
В Красной армии аналогичную боевую задачу решали «офицеры-разложенцы» – сотрудники 7-го отдела Главного политического управления РККА и семи отделов штабов фронтов, армий и дивизий, занимавшиеся разложением фронта и тыла противника.
Среди советских разведчиков, политработников и переводчиков были и евреи, в том числе немецкие: Стефан Дёрнберг, Конрад и Маркус Вольф, Курт Фишер, Рудольф Хернштадт, Вольф Штерн.
Многие немецкие евреи служили переводчиками и следователями, в частности, на Нюрнбергском процессе. Старшим переводчиком американской делегации в Нюрнберге был Рихард Зонненфельдт – человек удивительной судьбы, достойной приключенческого романа.
В 1938 году он с братом при помощи родителей бежал из нацистской Германии в Англию. Рихарду было всего 15 лет, и, по его собственному признанию, он знал по-английски меньше сотни слов.
В последующие семь лет судьба забрасывала юного Зонненфельдта сначала в Австралию, потом в Индию и, наконец, в США. Войну он окончил рядовым американской армии, в составе которой успел принять участие в Арденнской операции и освобождении узников концентрационного лагеря Дахау. За это время Зонненфельдт выучил английский язык так хорошо, что в 1945 году был назначен старшим переводчиком делегации США в Нюрнберге.
Карьера Говарда Триста
Американским переводчиком в Нюрнберге работал Говард Трист. Он родился в 1923 года в еврейской семье в Мюнхене и был подростком, когда нацисты начали поголовные преследования евреев. Его семья перебралась в Люксембург 31 августа 1939 года, накануне германского вторжения в Польшу.
Тристы хотели эмигрировать в США, но денег для того, чтобы ехать всем вместе, не хватило. Говард уплыл за океан первым в апреле 1940 года, а родители и сестра должны были присоединиться к нему спустя месяц.
Отсрочка стоила родителям Говарда жизни. Его 43-летнюю мать Лию и 56-летнего отца Бертольда отправили из Франции в Освенцим (Аушвиц), где оба погибли. Сестра Говарда Марго смогла тайно перебраться в Швейцарию и оттуда уехать в США.
В США Говарда Триста не хотели брать на военную службу, так как он не был американским гражданином. Но в 1943 году добровольцу Тристу удалось попасть в лагерь Ричи: он свободно говорил по-немецки и готов был сражаться с нацистами.
Вскоре Трист получил американский паспорт. 6 июня 1944 года, когда началась операция «Оверлорд», Трист в составе американских войск высадился в Нормандии, с боями вошел в Германию; служил в разведке.
Летом 1945 года Говард Трист ушел в отставку, после чего начал работать на военное ведомство США в качестве гражданского лица. Говарда командировали в Нюрнберг, где он помогал тюремному врачу – майору американской армии Леону Голденсону, родившемуся в Нью-Йорке потомку литовских евреев, проводить психологическое освидетельствование обвиняемых.
Доктор Голденсон настаивал на том, чтобы подсудимые не пытались изъясняться на английском и говорили на немецком, чтобы ничего не упустить. Таким образом, Трист провел многие часы с нацистами, переводя беседы с ними доктора Голденсона. Эти беседы опубликованы в книге Голденсона «Нюрнбергские интервью».
Интервью с людоедами
Говарду Тристу пришлось работать с Рудольфом Гессом – заместителем Гитлера, бежавшим в мае 1941 года в Великобританию, где он был арестован.
Трист вспоминал, что узник вел себя как зомби, думая, что за ним охотятся: «Гесс собирал еду в пакеты и отдавал мне и другим психиатрам, чтобы мы проверили образцы и убедились, что его не пытаются отравить. Гесс был очень тихим заключенным, отвечал на некоторые вопросы, но не вдавался в подробности. Никто не знал, играет ли он роль или ведет себя естественно».
Трист переводил допросы гауляйтера Франконии и издателя газеты «Штурмовик» (Der Stürmer) Юлиуса Штрайхера, который был патологическим антисемитом:
«У Штрайхера были бумаги, которые он не хотел показывать ни майору Келли, ни кому бы то ни было другому, потому что он не желал, чтобы они попали в руки евреев. В итоге он отдал их мне – я был высоким голубоглазым блондином. Штрайхер сказал, что отдаст их переводчику, так как уверен, что я истинный ариец, судя по моему произношению».
Трист еле сдержался от смеха, когда услышал от Штрайхера, что тот якобы чует запах еврея за километр. «Штрайхер часами разговаривал со мной, потому что считал меня истинным арийцем. Благодаря этому мы очень многое узнали». Ни один из нацистов, чьи высказывания переводил Трист, не знал, что перед ним еврей.
Тристу пришлось работать и с комендантом лагеря смерти Аушвиц Рудольфом Хёссом, встреча с которым для него была особенно тяжелой: в Аушвице погибли его родители. Переводчик описывает Хёсса как «абсолютно нормального» человека:
«Он не выглядел как некто, убивший два или три миллиона человек. Он был очень горд тем, что сделал: «Квота была два миллиона, но я уничтожил три миллиона». Но в другой раз Хёсс сказал майору Голденсону совсем другое: «Я не знаю, что вы имеете виду. Я лично никого не убивал. Я просто был руководителем программы уничтожения в Аушвице».
Трист вспоминал, что иногда ему приходилось оставаться в камере с Хёссом один на один: «Это очень странное чувство, когда находишься в одной камере с человеком и знаешь, что он убил твоих родителей. Мне говорили: «Ты можешь отомстить, можешь взять с собой в камеру нож». Но для меня достаточной местью было знать, что он в тюрьме и что его повесят».
Трист писал, что американские тюремщики «относились к заключенным довольно человечно». Он сдерживал свою ненависть, когда беседовал с заключенными нацистами. «Если бы я не отодвинул на второй план свои истинные чувства, мы бы не получили от них ответов. Но я ни разу ни одному из них не подал руки», – подчеркивал Трист. Британский историк Хелен Фрай использовала рассказы Триста в книге «Внутри нюрнбергской тюрьмы».
В 2004 году режиссер Кристиан Бауэр снял документальный фильм The Ritchie Boys – «Парни из Ричи». Об их судьбах рассказывает книга Кристиана Бауэра и Ребекки Гёпферт. Встреча ветеранов Ричи состоялась летом 2011 года в Мемориальном центре памяти жертв Холокоста в Фармингтон-Хиллз (Мичиган, США).
комментарии(0)