Граф Ранцау и «дух Рапалло»

Представители советской и немецкой сторон в Рапалло: в центре – Леонид Красин и Георгий Чичерин. Апрель 1922. Фото Федерального архива Германии

«Граф Брокдорф-Ранцау заложил основу отношений между двумя державами – Германией и Россией с учетом многообразия их форм и видов в духе идеи общности германо-российских интересов. В их основе – понимание того, что эти отношения одинаково важны для каждой из сторон».

Так определил немецкий историк Отто Хётч роль германского посла в Москве графа Ульриха Брокдорф-Ранцау в становлении германо-советских отношений после договора 1922 года в Рапалло.

Рапалльский договор урегулировал на взаимовыгодной основе разногласия между обеими странами и провозгласил, что «оба правительства будут в доброжелательном духе взаимно идти навстречу хозяйственным потребностям обеих стран».

Как немецкие, так и российские историки отмечают, что граф Брокдорф-Ранцау, являясь убежденным антикоммунистом, способствовал развитию дружеских отношений между Веймарской республикой и Советской Россией (Советским Союзом). В этой связи биограф дипломата Э. Штерн-Рубарт писал о мировоззрении «путника между двумя мирами» как неотьемлемой части мышления своего героя.

«Красный граф»

Граф Ульрих Ранцау родился 29 мая 1869 года в провинции Шлезвиг в северной Германии. Он был отпрыском древнего знатного рода. Один из его предков был маршалом Франции при Людовике XIV; ходили слухи, что маршал был не только военачальником короля, но и любовником королевы. Граф частенько намекал, что последние представители династии Бурбонов в действительности были незаконнорожденными детьми Ранцау.

Граф Брокдорф-Ранцау, как писали немецкие газеты, был «худым, неразговорчивым, резким в выражениях человеком с аристократически высокомерным, равнодушным, бледным и мятым, как использованная крахмальная салфетка, лицом»; он слыл нелюдимым пессимистом. Ничто не доставляло графу большего удовольствия, чем наслаждение утонченным стилем – заключался ли он в каком-нибудь шедевре из его коллекции, в литературной жемчужине или в его личном весьма эксцентричном поведении.

Граф Брокдорф-Ранцау был одним из последних «бисмаркианцев»: для него как ученика Бисмарка в политике существовали лишь интересы. Во время Первой мировой войны, несмотря на свое презрение к плебейским массам, он выступал за демократические и социальные реформы. Граф считал, что «немецкому народу следует впредь бороться не за военные лавры, а за победу демократической идеи в мире». За это журналисты прозвали его «красным графом» или «графом вопреки самому себе».

В феврале 1919 года Брокдорф-Ранцау стал первым германским министром иностранных дел после отречения от власти кайзера Вильгельма II. И вместе со всем кабинетом канцлера Филиппа Шейдемана ушел в отставку в июне 1919 года, отказавшись подписать Версальский мирный договор: «Пусть отсохнет рука всякого немца, его подписавшего».

Позже Брокдорф-Ранцау вспоминал, что в Версале он следовал примеру руководителя советской делегации на мирных переговорах в Брест-Литовске в 1918 году Льва Троцкого, заявившего немцам-победителям: «Я ничего не подпишу. Если вы хотите стать преступниками, тогда сделайте это сами, но признайте свое преступление».

Роль личности в истории

С июня 1919 года свержение «оков Версаля» стало абсолютным приоритетом германской политики. Для достижения этой цели были хороши все средства, в том числе и союз с Россией, которая революцией 1917 года коренным образом изменила весь мировой порядок.

Разорвать «оковы Версаля» Германия могла лишь с помощью другого государства, оказавшегося вне Версальско-Вашингтонской системы – Советской России. Так что вместо большевистского лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» получился призыв «Парии Версаля, объединяйтесь».

Конечно же, германо-советское сотрудничество, несмотря на взаимные интересы, не было стабильным. Недоверие с обеих сторон было велико. В Берлине оно было связано с революционными планами Советской России и Коминтерна в отношении Германии; в Москве же опасались, что во внешней политике Веймарской республики восточный вектор рано или поздно сменится западной ориентацией.

В такой ситуации в 1922 году граф Брокдорф-Ранцау стал послом Веймарской республики в Советской России и СССР. И занимал этот пост до своей смерти в 1928 году.

Впрочем, с Россией и германской восточной политикой Брокдорф-Ранцау был связан задолго до этого. С 1897 по 1901 год он служил секретарем германского посольства в Санкт-Петербурге. Во время Первой мировой войны, находясь в должности кайзеровского посланника в Дании, граф «приобрел понимание российской политики и в то же время… утратил респект по отношению к царской дипломатии».

Ранцау (так он подписывал свои депеши) активно участвовал в секретной деятельности рейха по выведению России из войны. Именно Ранцау открыл двери германского посольства в Копенгагене для русско-германского политического авантюриста доктора Гельфанда (Парвуса).

Ранцау стал постоянным ходатаем по делам Парвуса в германском МИДе. Разумеется, опытный дипломат отдавал себе отчет в том, насколько «рискованно стремиться использовать силы, стоящие за Гельфандом». Но полагал, что «если мы (то есть Германия. – Б.Х.) откажемся от его услуг из опасения оказаться неспособными управлять этими силами», то это станет «проявлением нашей слабости».

С политической и финансовой помощью рейха и при личном участии Ранцау Парвус разработал план русской революции, результатом которой должно было стать свержение царя и заключение мира с Германией.

Контакты между графом и Парвусом продолжались и в дальнейшем. Германский посланник в Копенгагене помогал в переправке Ленина и других русских революционеров из Швейцарии в Петроград в апреле 1917 года.

В беседе с Ранцау, состоявшейся 1 апреля 1917 года, Парвус высказал свое убеждение в том, что после Февральской революции возможны два варианта отношений Германии с Россией. Первый: германское правительство решается на широкую оккупацию России, разрушение ее имперской государственной системы и расчленение России на несколько зависимых от Германии государств. Второй: Германия заключает быстрый мир с Временным правительством России.

Впрочем, был еще и третий вариант: Ленин. Германская сторона при посредничестве Парвуса переправляет вождя большевиков в Россию, где Ленин сразу же разворачивает антиправительственную деятельность, склоняет Временное правительство к подписанию мира или же сам при оказанной через Парвуса немецкой помощи приходит к власти и подписывает сепаратный мир с Германией.

Назначение в Москву

После русской Октябрьской (1917) и германской Ноябрьской (1918) революций Брокдорф-Ранцау активно участвовал в полуофициальных мероприятиях, объединявших общественных деятелей Германии и России: в подготовке к изданию секретных документов, раскрывавших предысторию Первой мировой войны (аналогичную работу выполняла советская комиссия под председательством М.Н. Покровского) и в акции помощи немецкого Красного Креста голодавшему населению Поволжья в 1921–1922 годах. Это позволяло Ранцау быть постоянно хорошо информированным о Советской России.

Советско-германский договор в Рапалло не стал для Ранцау неожиданностью, но поначалу вызвал его отрицательную реакцию. Он полагал, что Рапалло вытеснит Германию из европейской политики и еще сильнее закрепит «оковы Версаля». Сказывалась и личная неприязнь графа к министру иностранных дел Вальтеру Ратенау, от имени Германии подписавшему Рапалльский договор.

Однако 24 июня 1922 года Ратенау был убит боевиками из националистической организации «Консул». Ненависть террористов вызывал и подписанный Ратенау договор с коммунистической Россией, и политика Ратенау, направленная на точное соблюдение Версальского договора, и еврейское происхождение германского министра иностранных дел. После этого убийства Ранцау пересмотрел свои взгляды. «Рапалльский договор означал коренное изменение нашей политики», – признал он позже.

Канцлер Йозеф Вирт пытался обойти кандидатуру Ранцау на должность германского посла в Советской России. Во-первых, для работы в Москве у канцлера были и другие кандидаты. Во-вторых, личные недостатки Ранцау были очевидны: экстравагантен, нервозен, работает по ночам, принимает морфий, злоупотребляет коньяком, к тому же слишком сроднился со своим братом-близнецом, без которого жить не может. (Братом-близнецом был граф Эрнст Ранцау – бывший гофмейстер кайзеровского двора, после свержения Вильгельма II и его бегства из Германии представлявший в Веймарской республике материальные интересы Гогенцоллернов и их претензии на компенсации.)

Но позже канцлер Вирт передумал: внешнеполитическая концепция Брокдорфа-Ранцау выглядела весьма убедительно. Граф Брокдорф-Ранцау назначался послом в Советскую Россию, чтобы, действуя из Москвы, добиться смягчения Версальского приговора: в советской столице был тот золотой ключик, который открывал для Германии дверь в сообщество великих держав.

Как писал Ранцау, его миссия имела особый смысл: «Находясь в Москве, успешно преодолеть последствия позорного Версальского диктата и, возможно, сорвать его». Он пояснял, что в случае назначения на пост главы германского дипломатического представительства в Москве он как бывший министр иностранных дел готов гарантировать свое влияние на общий политический курс.

Кроме того, Ранцау хотел использовать прямой доступ к президенту Веймарской республики для того, чтобы установить политический надзор над действиями германских военных кругов (сил рейхсвера) в России.

Военная подоплека дипломатии

Военное сотрудничество рейхсвера и Красной армии, несмотря на то что о нем ничего не говорилось в Рапалльском договоре, было стержнем советско-германских отношений 1920-х – начала 1930-х годов. Причем началось оно задолго до Рапалло.

Еще в июле 1920 года, в дни советско-польской войны, начальник управления сухопутных войск рейхсвера генерал-полковник Х. фон Сект, прозванный «отцом рейхсвера», писал: «Если Германия примет сторону России, то она сама станет непобедимой, ибо остальные державы будут вынуждены тогда считаться с Германией, потому что они не смогут не принимать в расчет Россию. Сотрудничество с Россией позволит Германии осуществить «подрыв» основ Версальского мирного договора».

Генерал Сект видел в союзе с Россией возможность обойти наложенные Версальским договором военно-технические ограничения. Русские, по мнению генерала, могли бы при необходимости обеспечить поставки боеприпасов для рейхсвера и в то же время сохранять нейтралитет, если возникнут международные осложнения.

Секретное военное сотрудничество Веймарской Германии и Советской России и развивалось в рамках достигнутого в феврале 1921 года тайного соглашения о «восстановлении немецкой военной промышленности» и было санкционировано лично Лениным. На территории нашей страны сооружались секретные советско-германские военные объекты: танковое училище под Казанью, авиашкола в Липецке, военно-химический центр и полигон в районе города Вольска Саратовской области.

Однако Ранцау предостерегал германское руководство от поспешного выбора союзника, тем более если этот союзник – Советская Россия. Хотя граф мало верил в возможность мирного оздоровления ситуации после Версаля, все же он считал «преждевременные военные связи с Советской Россией» крупной политической ошибкой.

К тому же, как писал Ранцау, он не доверял «абсолютно бессовестному советскому правительству», которое вполне могло бы шантажировать германское правительство угрозой огласки военных договоренностей.

«Большим недостатком Рапалльского договора являются опасения военного союза, которые с ним связываются», – писал Ранцау в меморандуме от 15 августа 1922 года. Граф считал, что ни в коем случае нельзя давать повод заподозрить Берлин в военных связях с Москвой. Это автоматически повлекло бы за собой союз Англии с Францией, направленный против союза Германии с Россией.

По мнению Ранцау, военный союз с Советской Россией не был оправдан, поскольку отсутствовали гарантии, что с его помощью Германия сможет выбраться из безнадежного положения. Выход, по мнению Ранцау, был не в заключении военных пактов, а в сотрудничестве между Германией и Россией на благо их экономического возрождения. Этот меморандум Ранцау вручил 7 сентября 1922 года рейхсканцлеру Вирту, а 8 сентября 1922 года – рейхспрезиденту Эберту.

«Восточная политика» Ранцау

До своего официального назначения послом в Москву Ранцау встретился 23 июня 1922 года в Берлине с народным комиссаром иностранных дел Г.В. Чичериным и изложил свою концепцию развития отношений между Германией и Советской Россией. Граф получил заверения наркома в поддержке его будущей деятельности в Москве.

Для графа Брокдорф-Ранцау как ученика Бисмарка в политике существовали лишь интересы.  Фото Библиотеки Конгресса США

В памятной записке президенту Эберту от 8 июля 1922 года о задачах посла в Москве Брокдорф-Ранцау формулирует свое видение внешней политики Германии в отношении Москвы. Он так оценивает советскую внешнюю политику: «Великая цель мировой революции остается конечной задачей для советского правительства; всякие изменения его внешнеполитической деятельности суть лишь тактические маневры».

Ранцау удалось добиться от Эберта и канцлера Вирта широких полномочий в толковании и проведении «восточной политики», права непосредственного доклада президенту и главе кабинета и проведения курса в отношении России независимо от «ежедневных или еженедельных инструкций того или иного министра» иностранных дел.

Вирт заверил Ранцау: «Вся политика в отношении России будет проводиться через Вашу персону». На что строптивый граф ответил: «Да, или через мой труп». Таким образом, как свидетельствовал Герберт фон Дирксен, ставший преемником Ранцау в качестве посла Германии в СССР, «центр тяжести германской политики в отношении России находился не в МИДе в Берлине, а у нашего посла в Москве графа Брокдорфа-Ранцау».

В конечном итоге граф Ранцау своей восточной политикой преследовал ту же главную цель, что и генерал фон Сект в военной сфере, – возрождение величия Германии. Согласно концепции Ранцау, сближение с Советской Россией достигалось прежде всего развитием экономических отношений. Таким образом, экономически слабая Россия в соответствии с принципом мирного проникновения привязывалась к ослабленной Версальским миром, но все же экономически более сильной Германии.

В письме рейхспрезиденту Паулю фон Гинденбургу от 8 июля 1926 года Ранцау так представлял суть своей политики: «Использовать тесный союз с Советской Россией для создания противовеса Западу, чтобы не зависеть от милости или немилости держав Антанты». Каждая из сторон – и Германия, и Советская Россия – находились как бы в вынужденном браке. Они не питали иллюзий в отношении честности намерений и надежности партнера, но сохраняли этот брак.

«Блестящий прием германского посла»

«Наши отношения с Советской России содержат определенную долю блефа: полезно создавать вовне, для наших так называемых бывших врагов, впечатление большей близости с Россией, чем это есть на самом деле», – писал Брокдорф-Ранцау. Прибыв в Москву, он не только выманил у встречавшего его наркома иностранных дел Чичерина реплику «мы горды тем, что к нам прибыл «человек Версаля», но и сообщил иностранной прессе «о спонтанном, блестящем приеме в Москве германского посла».

На самом же деле во время первого предварительного разговора с Чичериным Ранцау заявил, что он «как первый германский посол в Советской России после убийства графа Мирбаха по меньшей мере ожидал при встрече на вокзале отдачи воинских почестей». А его встретили «как первоклассного бутлегера».

Ранцау полагал, что экономические связи между Советской Россией и Германией должны были способствовать изменению международной политической ситуации в пользу Германии. По сути, концепция Ранцау была практическим преломлением тезиса Парвуса: «Политические перемены на основе экономического сближения». (Ранцау сохранил контакты с Парвусом, который к тому времени стал германским гражданином.)

Посол внес существенный вклад в заключение советско-германского Берлинского договора 1926 года. Ранцау не только видел большие возможности торгового сотрудничества, заложенные этим договором, но и хотел, говоря по-современному, создать своего рода программу развивающей помощи для России, в которой Германии отводилась бы особая роль. Немецкие фирмы «Крупп», АЭГ, «Юнкерс» и другие развили в 1920-е годы взаимовыгодные контакты с Советской Россией.

Расчет Брокдорфа-Ранцау состоял в том, что его концепция германо-советского экономического сотрудничества совпадала с новой экономической политикой большевиков (НЭП). Ведь Ленин, автор этой политики, неоднократно призывал «учиться у немцев». Составной частью НЭПа были иностранные концессии и аренда советских предприятий иностранными, прежде всего американскими и немецкими, фирмами. Однако советский режим не мог предоставить иностранным предприятиям необходимых правовых гарантий, и планы большевиков по привлечению в страну иностранного капитала в конечном итоге оказались несостоятельными.

В Москве на Чистых прудах

Историк Отто Хётч, вспоминая годы пребывания Ранцау в Советской России, свидетелем которого он был, удивлялся тому, что посол смог так долго продержаться в большевистской Москве. Ранцау оставляли равнодушными опера и балет, загородные прогулки и дачи – все то, что составляло развлечения, доступные иностранцам в советской столице.

Повседневная московская жизнь посла протекала вдали от здания германского посольства. Он проживал на вилле в Обуховом переулке, 5 (теперь это резиденция патриарха в Чистом переулке). Свой особняк посол покидал редко и никогда пешком – всегда на автомобиле. При отсутствии общественной жизни в Москве (в западном ее понимании) жившие здесь дипломаты были изолированы, а снабжение их было не на высоте. Брат-близнец Эрнст Ранцау присылал послу из Берлина столь необходимые ему французский коньяк, водку «Францбрантвайн» и кокаин.

Граф обычно работал по ночам; чтобы быстро составлять и отправлять в Берлин подготовленные им многочисленные депеши, в его распоряжении были секретарь и шифровальщик. Посол придавал большое значение фиксации информации, стремился, чтобы каждый акт его дипломатической деятельности был документально запечатлен.

Живя в России, посол, как и в Германии, презирал парвеню. В советской столице это были, по его словам, «нахальные и высокомерные элементы из Компартии и Коминтерна». Ранцау раздражало влияние Коминтерна, который «налагался бременем на структуру германо-советских отношений наподобие излишней закладной».

Граф постоянно призывал наркома иностранных дел Чичерина разъяснить влияние, оказываемое Коминтерном на Советское государство. Под настойчивым давлением Ранцау Чичерин, по крайней мере в глазах зарубежных дипломатов, прилагал энергичные усилия по размежеванию между советской внешней политикой и революционным коммунизмом, между государством и большевистской партией.

Это стало одним из условий поддержания прочных отношений Веймарской Германии с Советским Союзом. Не случайно в качестве партнера для диалога германский посол в Москве избрал именно Чичерина – русского аристократа с немецкими корнями (его предки по женской линии происходили из лифляндского рода фон Мейендорф). По своим привычкам, вкусам, образованию посол и нарком настолько соответствовали друг другу, что личный контакт между ними возник сам собой.

Но прежде всего они совпадали в убежденности важности того, что позже стали называть «духом Рапалло».

Путем взаимной переписки

15 мая 1923 года в связи с первой годовщиной Рапалльского договора германский посол получил от Чичерина письмо. Через год пришло следующее письмо; отвечая на него, Ранцау писал, что Рапалльский договор стал выражением «жизненной общности интересов обоих народов, которые связаны между собой» и что этот договор вопреки всем атакам на него «принесет богатые плоды, если будет соответствовать своему духу. Гарантию этого я вижу... в первую очередь в Вашем лице... Рапалло – это больше будущее, чем прошлое. Итак – полный вперед!»

Регулярный обмен письмами вошел для Ранцау и Чичерина в привычку; при этом официальные рамки вскоре были преодолены. Своей кульминации дружеские отношения между наркомом и послом достигли в ноябре 1927 года. Поводом для этого стала не широко отмечавшаяся в СССР десятая годовщина Октябрьской революции, а скромный пятилетний юбилей деятельности германского посла в Москве.

Итог работы, который Ранцау подводил каждого 4 ноября, выглядел оптимистично. К тому же Чичерин «великодушно отметил выдающуюся роль посла в установлении и укреплении дружественных отношений между Россией и Германией». Отвечая Чичерину, Ранцау выразил уверенность в личной дружбе, в том, что она взаимна и идет от чистого сердца: «Мне известно, что политику нельзя контролировать сердцем, но тем не менее я уверен, что политике не повредит, если в ней участвовать и сердцем. Наша общая судьба и наши общие интересы привели меня к этому убеждению».

Личные доверительные отношения, сложившиеся между Чичериным и Ранцау, вызывали явное раздражение генсека И.В. Сталина. В одном из его писем есть замечание, очевидно намекающее на нетрадиционную сексуальную ориентацию наркома: «Чичерин слаб до тошноты, он влюблен в Ранцау и нередко забывает об интересах своего государства. Он, чудак, думает, что Ранцау (или любой другой посол) может вести политику («дружественную» нам!) и отличную от политики гермпра (германского правительства. – Б.Х.). Дитя…»

Чичерин действительно восхищался Ранцау как личностью и дипломатом. Но никогда не забывал об интересах своей страны: «У Ранцау маневр сменяется маневром, чтобы тянуть нас за нос… Когда он весь одна картина безграничного трудолюбия, когда комплименты льются из его уст неиссякаемым потоком, тогда держи карман. При этом разнообразие его актерских ролей очень велико: то Кассандра, то равнодушный и презрительный великодержавный вельможа, то рассыпающийся мелким бесом доброжелатель, то все понимающий философ, то просто откровенный друг – разнообразие замечательное».

Ранцау же, человеконенавистник в душе, никогда не доверявший своему окружению и видевший врагов за каждым углом, никогда не терял уважения и чувства теплой дружбы к Чичерину. Последние мысли посла, продиктованные им на смертном ложе, выражают его веру в самого себя, свою миссию и дружбу с народным комиссаром иностранных дел. Вот это письмо:

«Мой дорогой народный комиссар! Мой брат-близнец, посол граф Брокдорф-Ранцау сегодня днем призвал меня к своему ложу и попросил меня передать Вам, народный комиссар, и г-ну Литвинову (заместителю наркома иностранных дел. – Б.Х.) следующее: после вердикта своего врача он понял, что должен смириться с внезапной смертью в любой момент. Он в свой смертный час попросил меня передать вам, господа, обоим, что он считал задачей своей жизни довести политику, преследовавшуюся им в последние годы, до желанной цели. Кроме того, он просил меня сказать Вам, что он благодарит обоих комиссаров, особенно Вас, за веру в сотрудничество, которую он всегда находил у вас в трудные годы. Его последняя и твердая надежда, сказал он, состоит в том, что германский и русский народы смогут общим трудом достичь той цели, которой они желают. Берлин, 8 сентября 1928 г. Эрнст граф Ранцау».

Смерть и эпитафия

Ульрих Брокдорф-Ранцау ушел из жизни 8 сентября 1928 года. На смертном одре он произнес: «Я умираю охотно – я уже умер в Версале». Рана, которую оставило его личное и национальное унижение в Версале, так и осталась неизлечимой. В течение шести лет граф Брокдорф-Ранцау, последний «бисмаркианец» в германской политике, пытался сделать германо-советские отношения как можно более тесными.

В некрологе Ранцау, напечатанном в главной партийной газете «Правда», Михаил Кольцов писал, что «честолюбивый, аристократически надменный граф оказался самым верным, самым доброжелательным и самым доступным, а поэтому самым приятным буржуазным послом в красной Москве». Советские официальные лица, которые встречали «старого графа» в приемной Наркоминдела «с удивлением не ощущали влияния классовой ненависти, которая была бы уместна при виде лиц благородной крови».

Это все потому, что «этот граф понял и никогда не забывал, что Советский Союз, какими бы вы глазами ни смотрели на это, – могучая держава, с которой надо стараться жить в дружбе и согласии… Это было самым важным для старого графа».