Театр, выставленный на продажу

Александр Калягин: 'Если мы сегодня прервем традицию русского театра, то вернуться к ней будет очень трудно'.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)

«Охраняется государством» – такую табличку можно увидеть на фасаде многих старинных особняков, отнесенных к памятникам архитектуры. Мы хотим сохранить для потомков монастыри, церкви, нас волнует судьба Шереметьевского дворца и усадьбы «Архангельское» – и это хорошо, это правильно. Но я не могу понять: почему российский театр не отнесен к объектам культуры, которые государство обязано охранять? Не театральные здания, исторические или современные, а само искусство театра, которое, если разрушить, уже не восстановить. Нет тех чертежей и эскизов, которые могут зафиксировать живое искусство театра, – его тайны передаются лишь из рук в руки, от одного мастера к другому. Помните, как Фирс говорил в «Вишневом саде»: «Раньше способ знали, а где он теперь? Забыли, никто не помнит». Я очень боюсь, что совсем скоро никто не будет помнить того уникального «способа» существования и развития великого русского театра, которому уже 250 лет.

Если мы сегодня прервем традицию русского театра, расстанемся с его главной идеей быть «учителем общества» (К.С. Станиславский), то вернуться к ней будет очень трудно. Парадоксально, но государство, которое должно быть заинтересовано в духовной миссии театра, выталкивает его в сферу обслуживания, низводит его роль до обеспечения досуга населения. Отдав театр на заклание рынку, государство делает все, чтобы направить театр по пути коммерциализации. Театр поставлен в условия, при которых важнее становится стремление продать, чем стремление создать, причем продать быстро и прибыльно. Спектакль превращен в продукт, который должен быть, во-первых, легкодоступным и, во-вторых, броским и красочным. Чтобы быть доступным, театр с энтузиазмом взялся за современные пьесы со скандальным привкусом, бульварные западные комедии и простейшие адаптации классических пьес, а броскость и красочность постановок обеспечивает соответствующая постановочная режиссура, умеющая на единицу времени придумать немыслимое количество трюков, приемов, эффектов.

Произошло невозможное – театр стал внедряться в индустрию развлечений! На наших глазах даже академические сцены отдаются под коммерческие проекты, которые осуществляют умелые режиссеры, привлекая артистов с «медийными» лицами. И эта болезнь очень заразительна, нам угрожает настоящая эпидемия, которая может разрушить российский театр. Мы развращаем зрителей, приучая их к красивым, но бессмысленным театральным картинкам, под которые подгоняются артисты. И через какое-то время зрители будут не способны к восприятию театра, в котором содержание важнее формы. Это с одной стороны, а с другой – практически не осталось тех режиссеров-педагогов, которые могут подробно работать с артистами, проникая в глубины драматического текста, без чего психологический театр невозможен. И дело даже не в том, чтобы театр был обязательно психологическим, а в том, чтобы был он театром выстраданной мысли, выношенной идеи, мировоззренческой позиции, и неважно, в каких театральных формах этот театр будет воплощаться. Это мое, может быть, излишне пафосное утверждение не отрицает театрального многообразия. Я повторял и повторяю, что в театре возможно все: от интеллектуальной драмы до водевиля, от философских повествований до праздничных действ, невозможно только одно – бессмысленное существование на сцене, когда ни авторы спектакля, ни зрители не могут ответить на простейший вопрос: а зачем?

Все попытки последних лет жить по законам коммерческого искусства оказались для российского театра провальными. Многие так называемые коммерческие спектакли попахивали дурной любительщиной, походили на капустники для домашнего употребления. Налицо первые потери, их на самом деле гораздо больше, а приобретений пока нет никаких.

Неизбежно ли это было в процессе перехода страны к рынку? Возможно. Но, честно говоря, все валить на рынок – дело самое простое. Выходит, что никто не виноват. Рынок – это объективная и безликая данность, которой не возразишь. А возразить нам есть кому. И сейчас, когда мы уже не так беззащитны перед натиском рынка, когда приобретен некий опыт, мы можем спокойно осмыслить ситуацию и продумать свои действия, которые должны быть совместными: государства, общества и театра.

Чего мы ждем от власти?

Прежде всего – продуманной социальной программы. Сегодня по стране средняя месячная заработная плата в театрах недопустимо низкая: артисты, увенчанные всякого рода регалиями, могут претендовать на гарантированную государством ставку в 3360 рублей, а начинающие, молодые артисты – 1960 рублей. Причем за столь «высокую» ставку ведущий мастер сцены или артист высшей категории должен иметь «высшее профессиональное театральное образование и стаж работы в профессиональном театре не менее 5 лет; выдающиеся сценические данные, высокое профессиональное мастерство, исполнять наиболее значительные ответственные роли, иметь широкое признание публики». Вот такие скромные требования к артисту, получающему зарплату в 3360 рублей!

Правда, любители глянцевых журналов, с завистью разглядывающие цветные картинки из жизни «звезд», уверены, что артисты живут лучше всех. Должен их разочаровать, а может быть, обрадовать: во-первых, успешных артистов – единицы, и проживают они исключительно в столицах. А во-вторых, за свою респектабельную жизнь они платят чаще всего высокую цену. Увы, у нас за служение искусству денег не платят, заработать на творчестве мало кому удается, а вот откровенная халтура приносит тот самый заработок, которому кто-то может даже позавидовать. Ради него многие артисты покидают свои театры: они не могут совместить ежедневную работу в театре со съемками в бесконечных сериалах, тем самым теряя профессию. Есть такой известный театральный анекдот: сидит артист на берегу реки, подплывает к нему золотая рыбка и, как водится, предлагает исполнить три его желания. Артист отпускает золотую рыбку, ничего взамен не попросив. «У меня же все есть: деньги, дача, машина», – объясняет он жене, возвратившись домой. «Дурак, – говорит ему жена, – попросил бы таланта». Вот такая расплата за благополучие! Почему мы задаемся вопросом: сколько надо платить сотруднику ГАИ, чтобы он не занимался вымогательствами на дорогах? Но почему мы не спрашиваем: какая зарплата должна быть у актера в театре, чтобы он мог не разменивать свой талант на низкопробные сериалы и рекламные ролики?

В провинции, где возможностей заработать вне театра неизмеримо меньше, ситуация еще страшнее: талантливые артисты вообще уходят из профессии – в основном это молодые мужчины, которые должны кормить свои семьи. Мне показали статью в газете областного центра с информацией о том, что театр открывает сезон, а в труппе всего 5 актеров-мужчин и 25 актрис. Как строить в таком театре репертуар? От решения социальных проблем напрямую зависит творческая деятельность театра – ведь это так очевидно, но, видимо, не для всех.

Вторая проблема. Изменилась ситуация и с миграцией артистов – сейчас ее практически нет. Одинокие смельчаки решаются покинуть свой город, где есть квартира и какой-то минимум средств, необходимых для выживания. Как правило, в своем большинстве театры не имеют жилищного фонда и соответственно возможности пригласить в свою труппу новых артистов. И это тоже серьезная проблема и тоже не только социального порядка. У артиста может не возникнуть творческого контакта с режиссером – не потому, что плох один или плох другой. Может быть, с другим художественным лидером этот актер работал бы по-другому, но у него нет шансов попробовать себя в другом театре.

А разве это не беда, что, независимо от званий, числа поклонников и полученных за всю жизнь букетов, каждого артиста ждет одинаковая пенсия в 2–3 тысячи рублей? И у какого руководителя поднимется рука выкинуть такого пенсионера на улицу, даже если он давно не выходит на сцену? Союз театральных деятелей России уже несколько лет реализует Программу дополнительного пенсионного обеспечения, мы уже доплачиваем 2500 пенсионерам небольшую надбавку к пенсии. Но своих резервов у нас недостаточно, чтобы обеспечить большее количество наших ветеранов более серьезной надбавкой. Мы обратились в российские театры, чтобы они включились в эту программу. Но сегодня, когда все заработанные театром деньги становятся частью бюджета города, области, края, театры самостоятельно ими распоряжаться не могут.

Следующая проблема. В труппе каждого театра есть так называемый актерский балласт, от которого нельзя избавиться. Даже если бы действовала контрактная система, мы все понимаем, что без наличия системы социальной защиты в ней нет никакого смысла. Я не столь наивен, чтобы предположить, что доживу до времен, когда в нашей стране возникнет система социальной защиты, позволяющая человеку быть уверенным в своем будущем. Я считаю, что единственный выход – в создании специальных фондов поддержки, но и тут нам без государства не обойтись. Нужны законы, которые бы обеспечивали деятельность этих фондов. Но у нас законы, которые способствуют развитию театрального искусства, не принимаются!

В 1999 году была предложена новая редакция «Основ законодательства Российской Федерации о культуре» и закон о театре, но до сих они не приняты. Точно так же обстоит дело с законом о творческих союзах, нет и закона о меценатстве, который мог бы освободить государство от множества затрат! Единственное, что потребовалось бы, – это строгий контроль, который не допустил бы отмывания денег. Перевод с января 2006 года всех поголовно счетов в казначейство довело ситуацию до полнейшего абсурда. Театры, например, теперь могут пригласить режиссера или художника на постановку, лишь предварительно объявив конкурс!!! И никому не приходит в голову, что театр выбирает только того режиссера, который вписывается в его художественную программу, а у каждого театра она своя. Малому театру нужна именно эта творческая личность, а Вахтанговскому – другая, несмотря на все достоинства первой. Министерство экономического развития все бюджетные организации собрало в одну кучу, и не важно, что специфика работы больниц отличается от специфики работы театров. Как долго может продолжаться эта ситуация, никто не знает. Сколько мы времени проведем в ожидании Годо? И кто он? Сам Господь Бог или кто-то рангом пониже? Сколько лет мы бьемся над законами, которые бы учитывали специфику театральной деятельности, кричим об этом, уже кровью стали истекать, но реакции никакой, мы словно находимся в безвоздушном пространстве, как в космосе, где кроме нас нет больше живых существ.

Столько сил мы потратили, чтобы сначала нас услышали и допустили к разработке так называемых реформ. Затем совместно с Министерством экономического развития мы добились компромисса по основным пунктам закона об автономных учреждениях, но прохождение этого закона в Государственной Думе и в правительстве пока застопорилось. Честно говоря, я не могу понять этой позиции власти по отношению к театру, тем более сейчас, на фоне социальных программ в области образования и медицины.

Власть словно сама подталкивает театр к тому, чтобы он стал местом исключительно «увеселений и зрелищ». Театр выставляется на продажу с такой же расточительностью, как продаются наши леса, нефть, газ, словно завтра жизнь кончится. А какое материальное и, что не менее важно, духовное наследство мы оставим своим внукам и правнукам, об этом мало кто задумывается.

Еще раз подчеркиваю: без государственной поддержки театр не может выжить. Я не знаю, театру раньше надоест стоять с протянутой рукой или власти – это наблюдать. Но когда театр окажется в одном ряду с дискотеками, ночными клубами и варьете, он действительно потеряет право на государственную поддержку.

Это шиллеровское определение особенно отражает суть русского театра, который всегда был нравственным барометром общества. В генетической памяти русского зрителя на долгие годы зафиксировано отношение к театру как к «кафедре, с которой можно много сказать миру добра», даже если он не знает, кому принадлежит это высказывание. Даже сегодня, я убежден, люди приходят в театр не просто развлечься – они собираются вместе, чтобы что-то понять про себя, про свою жизнь, чтобы, сострадая другим, снять свою боль. Но их ожидания часто бывают обмануты: сейчас даже на самых прославленных и известных сценах страны возможно все, от голой задницы до грубой матерщины. Сегодня наш театр перестает быть «нравственным учреждением» – и это не мое сиюминутное открытие, а констатация процесса, который уже набирает силу. У нас осталось немного времени, чтобы этот процесс остановить, пока зритель в нас еще верит – а он верит в нас больше, чем мы себе сами.