Сергей Цирель В блаженные дни перестройки, когда мы пьянели от нежданно появившейся возможности говорить правду, мало кто задумывался о том, как открывшаяся миру экономика СССР (а потом России) впишется в мировое разделение труда.
Для большей части интеллигенции, не обремененной ни экономическими познаниями, ни интересом к ним, этот вопрос не существовал вовсе. Другие верили, что запас открытий, изобретений и перспективных идей, накопленный могучей российской наукой и не реализуемый из-за убожества советского строя и чрезмерной страсти к засекречиванию всего и вся, столь велик, что беспокоиться просто не о чем. Третьи, более прозорливые (с позиций 2008 года), полагали, что огромная территория и ее природные богатства не дадут пропасть ни при каком строе.
И в то же время и те, и другие, и третьи мало задумывались над тем, что в наших руках находится уникальный и хрупкий феномен – альтернативная по отношению ко всему миру технологическая система, воплощенная в реально работающей технике и предполагающая продолжение в виде огромного множества научно-исследовательских и конструкторских работ. Мы были более склонны видеть ее недостатки, чем сам факт ее существования.
Впрочем, количество и значимость ее недостатков были столь велики, что трудно осудить тех, кто о них говорил.
Советские гражданские технологии не только в среднем уступали западным, но в большинстве случаев были просто «слизаны» с них. Наши вершины гражданской техники зачастую представляли собой просто клоны устаревших западных образцов, приобретшие свое лицо за счет испорченного дизайна, ухудшающих характеристики изделия рацпредложений и просто низкого качества исполнения. Даже действительно оригинальные изделия в варианте для массового потребления обычно были так плохо сделаны, что уступали залежавшимся западным вещам, не годившимся им в подметки по уровню новизны и совершенства технических идей. Лучшие идеи и новые образцы, если их можно было хоть как-нибудь использовать для военных нужд, засекречивались и исключались из массового потребления. Впрочем, незачем продолжать. Список недостатков советских изделий нетрудно найти в пожелтевших газетах конца 80-х годов, а люди среднего и старшего поколений могут продолжить сами без помощи каких-либо литературных источников.
И тем не менее. Если спуститься с высоты птичьего полета, отрешиться как от сверхкритического взгляда «прорабов перестройки», так и от иллюзий о нашей исключительной креативности (подавляющее большинство советских изобретений было просто способом для нищих инженеров заработать лишние 10–20–30 рублей к получке и имело очень малое отношение к технической мысли), то при внимательном рассмотрении можно было найти немало интересного. Трудно сказать, в какой мере эти жемчужины в куче навоза могли повлиять на характер российского экспорта. В самом оптимистическом варианте (сопряженном с большими затратами) именно здесь находилось наше упущенное место в мировом разделении труда. Но смешно спорить о возможностях, не реализованных два десятилетия назад.
Как ни странно, немалая часть советского технологического наследия действительно была подробно изучена на предмет коммерческого использования. И сделали это в основном сами бывшие советские инженеры и ученые тогда, когда государственное финансирование закончилось, а их кошельки опустели. О том, во сколько был оценен их труд реальными и гипотетическими заказчиками, лучше не говорить. Больше других, по-видимому, получили те, кто последовал за рубеж вместе с предметом продажи. Некоторые идеи и изобретения утекли из страны даже без сколько-нибудь заметных затрат на оплату труда их авторов. В Советском Союзе тщательно следили за сохранением военной тайны, но понятия коммерческой тайны и ноу-хау почти не существовали, а в хаосе 90-х годов исчезли вовсе. Проще всего сказать, сколько получило российское государство, юридический владелец интеллектуальной собственности. Оно не получило практически ничего. И никогда не получит.
Конечно, за пределами анализа осталось весьма немало – скорее всего много больше, чем было изучено. Однако 20 лет – немалый срок, многие перспективные технические направления уступили места другим, некоторые виды техники превратились в музейные экспонаты, а еще больше незавершенных идей почти потеряло шансы на дальнейшую жизнь в связи с глубокой старостью или кончиной тех, кто их предложил.
Булка, из которой даже не выковыряли весь изюм, заплесневела и засохла. Извлечение остатков изюма во многих случаях еще возможно, но сопряжено с большим риском и большими затратами.
Однако никогда не надо отчаиваться. О бывшей советской прикладной науке вспомнили, выпили за ее здоровье, назвали национальными проектами и инновациями и потребовали в течение двух-трех лет, а порой даже за год, восстать из гроба, обрасти плотью и выдать технологии, превышающие мировой уровень.
Искренне желаю вам успехов, дорогие господа. Ибо сам испытал на своей шкуре весь процесс распада российской прикладной науки, сам пытался предлагать что-то новое тогда, когда не было реальных шансов воплотить его в жизнь. И сам надеюсь, несмотря ни на что, отстроить хоть что-то свое, а не только копировать чужие образцы. В искусстве копирования у нас практически нет шансов победить ни трудоголиков Восточной Азии, ни тщательно опекаемых новых членов ЕС.
И все же – исходите из реальных возможностей, ибо нельзя от яблони требовать груш, а от не финансируемой в течение вот уже двадцати лет науки – немедленных достижений.
