Виктор Шейнис
Среди недовольных есть такие, в ком жива стихия разрушения.
Фото Reuters
Говорить о демократии в наши дни стало немодно. Идеологи от власти разъяснили: демократия у нас – особая, «управляемая», «суверенная». А не та, какую здесь хотел бы насадить «вашингтонский обком», не считаясь с нашей национальной культурой и традициями. Не существует, убеждают нас, запроса на демократическое преобразование укоренившейся за последние годы политической системы и в обществе – запроса достаточно массового, а главное, способного побудить политический класс к либеральным и демократическим реформам. Люди слишком озабочены повседневными житейскими проблемами. Особенно теперь, перед лицом выползающего чудища – экономического кризиса.
В этих обстоятельствах возникновение менее года назад под высоким патронажем еще одного экспертного центра – Института современного развития – могло бы пройти незамеченным, если бы он не выступил недавно с докладом, озаглавленным «Демократия: развитие российской модели». Положение обязывает. «Доступ к уху» наших властителей предписывал и в целом комплиментарную оценку конституционных и политических изменений последних лет, и крайне осторожные рекомендации: в каких направлениях и какими дозами следует менять «российскую модель». И все же хотелось бы по достоинству оценить интенцию авторов доклада, попытавшихся довести до адресата центральную идею: демократические преобразования в России возможны, необходимы и неизбежны. Идея эта заслуживает непредвзятого и широкого обсуждения.
Кто адресат
Организаторы круглого стола, на котором состоялась презентация доклада, первый вопрос сформулировали так: демократизация – рациональный мотив и/или ценностная потребность? Не будем придираться к словам и вспоминать известную шутку: демократия от демократизации отличается так, как канал от канализации. Ответ кажется однозначным: естественно, и – и. Но дело обстоит не так просто.
Наивно вопрошать, как карась-идеалист щуку в сказке Салтыкова-Щедрина: а знаешь ли ты, что такое добродетель? Если хотят щуку уговорить чуть бережнее обращаться с рыбьим поголовьем, следует поискать более понятные ей аргументы. Отсюда прагматичная аргументация: если вы всерьез хотите осуществить модернизацию, более того, если хотите сохранить за собою власть – разделите ее с гражданским обществом, с институтами, избранными на действительно конкурентной основе, перестаньте подавлять оппозицию, действующую в рамках закона.
Призыв вообще-то не бессмыслен. Именно такова была мотивация правящих режимов в Испании, в ряде стран Латинской Америки, осуществивших «декомпрессию» – начавших плавный и успешный переход к демократии. Насколько такой, наименее болезненный для общества, да и для правящей бюрократии, переход возможен сейчас в России – вопрос, на который у меня нет ответа. Боюсь, что его нет и у авторов доклада, и у экспертного сообщества в целом. Однако некоторые исторические прецеденты хотелось бы напомнить.
В 1973 году Александр Солженицын написал «Письмо вождям Советского Союза». Верны или ошибочны были его рекомендации: отбросить обветшавшую идеологию, всерьез заняться внутренними проблемами страны и т.д., – не о том здесь речь. Читателям этого письма, появившегося в самиздате, было очевидно, что «вожди» не только не будут следовать советам писателя, но и не в состоянии «вникнуть в соображения». Такова была тогда наша политическая элита, и дело было не только в ее интеллектуальном уровне. У письма, конечно, был и другой адресат – граждане страны. Но только малая, к сожалению, их часть была тогда в состоянии воспринять, соглашаясь или не соглашаясь, идеи его автора.
В 1987 году в «Московских новостях», передовом в то время органе демократической публицистики, было опубликовано письмо группы известных советских интеллектуалов, в основном эмигрантов, озаглавленное «Пусть Горбачев предоставит нам доказательства». Речь шла о практических шагах, которые, по мысли авторов, должны были показать серьезность перестроечных деклараций реформаторов, волею причудливого сплетения обстоятельств оказавшихся у власти. И хотя публикация эта заслужила официальное неодобрение, она стала одним из ориентиров не только для обретавшего вес общественного мнения, но и для заступивших на политическую вахту новых «вождей». В те годы в кружках демократической интеллигенции, своего рода «неформальных колледжах», пристально следивших за развитием событий, были сформулированы тесты, выдержав которые, советские руководители могли доказать серьезность своих намерений: освобождение Сахарова и других политзаключенных, ослабление политической цензуры как предвестие ее демонтажа, вывод войск из Афганистана и т.д.
Недавняя ротация в Кремле, декларации типа «свобода лучше, чем несвобода» и т.п., нетривиальность которых определялась исключительно тем, от кого они исходили и на фоне каких действительных событий были произнесены, вновь возбудили надежды среди части демократической интеллигенции.
Сегодня не составит, вероятно, большого труда составить отвечающие современной ситуации тесты, аналогичные тем, по которым проверялись в 80-х годах действительные намерения команды реформаторов в Кремле. И вынести оценку исходя из того, что делается, а не из того, что декларируется. Говоря же об адресатах послания, важно подчеркнуть еще два момента.
Не питая никаких иллюзий в отношении людей, находящихся у главных рычагов управления, я все же не исключал бы, что обстоятельства могут выдвинуть реформаторов, способных выйти за рамки мировидения собственного клана и зомбированных слоев населения. На этот случай авторы доклада как раз и предлагают скромную программу демократических преобразований. Не будет она воспринята сейчас – что ж, пусть станет для нашей политической элиты платьем «на вырост», хотя мы и не знаем, когда оно может быть востребовано и понадобится ли ей вообще.
В конце концов благим переменам в России всегда предшествовали реформы сверху – при Александре II, Хрущеве, Горбачеве, хотя инициированный ими процесс обычно на том и заканчивался, искажался или уходил в песок. Все зависело от способности общества адекватно оценить исходящие сверху импульсы и включиться в качестве самостоятельного исторического актора в процесс изменений, которые само оно стронуть с места было не в состоянии. Особых иллюзий на этот счет не приходится питать и сейчас.
И здесь, рассчитывали на то авторы доклада или нет, как бы за кадром вырисовывается другой его адресат – общество. Но если так, акценты следовало бы переместить и ценностный момент в аргументации «за демократизацию» должен занять подобающее место. Следует защищать и утверждать самоценность свободы и демократии, их первенствующую роль в иерархии общественных ценностей. И тогда прагматические соображения целесообразности, интерпретация демократии как средства, которое служит (или, наоборот, мешает) достижению иных, будто бы еще более важных целей, отходят на задний план. Во всяком случае, для общества, стремящегося осуществить постиндустриальную модернизацию – перед лицом реалий XXI века.
Смена вектора
Безудержной апологетике авторы доклада противополагают, казалось бы, взвешенный анализ: страна идет вперед в утверждении демократии, но «демократизация» не обходится без искажений и издержек. Позитивную окраску переменам последних лет придает их сопоставление с кошмарными потрясениями 90-х годов. Это представление закреплено в массовом сознании – о том свидетельствуют социологические замеры.
Но массовое сознание, формируемое ныне в значительной мере телевидением, по природе своей неаналитично. Реальные улучшения в повседневной жизни, происходившие на протяжении нескольких последних лет, оно отчасти по традиции, отчасти под влиянием массированных PR-кампаний связывает с государством, с приходом в Кремль новых лидеров и их команды. Относительным благосостоянием страна была обязана исключительно конъюнктуре мирового рынка, которую российская власть не контролирует, – эта, казалось бы, очевидная вещь в представлениях большинства наших сограждан отсутствует.
То, что параллельно этим улучшениям с начала 2000-х годов, на первых порах точечно, как бы на пробу, а затем по всему фронту, все более ускоряясь, разворачивалась политическая контрреформа, массовым сознанием во внимание не принималось. Да, многие уродства, с которыми люди впервые столкнулись в 90-х годах (к примеру, невыплаты зарплат и пенсий), уходили, другие становились привычными (такие, как наглая роскошь нуворишей, выставляемая напоказ). Но вместе с тем были утрачены многие достижения, которые являются предпосылкой и неотъемлемой составляющей модернизации в наше время.
Политически Россия откатилась далеко назад, к первым рубежам горбачевской перестройки. В первых парламентах СССР и России было немало людей малопрофессиональных, не обладавших необходимой культурой, вели они себя нередко взбалмошно, но никто не посмел бы им сказать: здесь не место для дискуссий. Эти парламенты самостоятельно вырабатывали законы, претендовали и в известной мере действительно противостояли исполнительной власти в системе сдержек и противовесов. Освобожденные от жесткой партийной опеки суды еще не подверглись «басманизации» и обрели относительную самостоятельность. Законодательство, на основе которого проходили выборы в 1989–1991 годах, было далеко не совершенным, но проходили те выборы – во всяком случае, в главных политических и культурных центрах страны – на конкурентной основе, и нигде голосование за фаворитов власти не выходило на прежние советские показатели. В средствах массовой информации пробивались «сто цветов». Все это – и многое другое, без чего современная политическая цивилизация немыслима – теперь ликвидировано или отодвинуто на дальнюю периферию общественной жизни. Главный итог заключается в том, что вектор социально-политического развития, заданный перестройкой и постепенно сбивавшийся, но все же сохранявшийся в 90-е годы, сменил направление на противоположное. Кинолента стала раскручиваться в обратном направлении, воскрешая многое из того, что еще несколько лет тому назад могло казаться навсегда ушедшим из нашей жизни.
 Люди выходят на улицы протестовать по самым разным поводам. Фото Александра Шалгина (НГ-фото) |
Назад к Ленину
Придворные идеологи внушают, что централизация и «вертикализация» власти, демонтаж федерализма, осадный режим для оппозиции, цензура и самоцензура и т.д. – неизбежная цена за «порядок», в активе которого – стабильность, рыночная экономика, успешная модернизация и страна, «поднимающаяся с колен». Истинную цену всему этому обнажил экономический кризис.
Пресловутая борьба с «олигархами» обернулась торжеством тандема – полновластного чиновника (пирамидально выстроенной бюрократии с предельной концентрацией власти, в том числе экономической, на верхушке пирамиды) и социально трусливого бизнесмена, открестившегося после преподанных ему уроков от политических амбиций и максимизирующего доход не столько от предприимчивости и инициативы в своем деле, сколько от близости к власти. В чуть измененном виде возродилась исторически хорошо знакомая нашей стране амальгама власти и собственности и, как следствие, инертная, неконкурентоспособная экономическая модель, лишенная мотивации и механизмов саморазвития. Выстроена квазирыночная по своей сути экономика, всего более напоминающая ленинскую теоретическую модель государственно-монополистического капитализма. Все это – пародия на модернизацию, на стабильную перспективу. В ближайшей перспективе вырисовывается угроза еще большего социального расслоения, повышения рисков для большинства населения и расширения зоны бедности.
Неотъемлемый компонент этой модели – коррупция, пронизывающая всю совокупность отношений государства, бизнеса и населения. Мировой опыт выработал средства если не искоренения, то ограничения, противодействия коррупции. Это – в первую очередь минимизация разрешительных процедур со стороны государства, свобода печати (включая доступ к информации), независимый суд и т.п. Но такие меры грозят ослабить режим как таковой, и поэтому его лидеры пытаются заместить их нагромождением контролеров и проверяющих. Что это, как не возвращение к иллюзиям тяжело больного и удаленного от государственных дел Ленина, предлагавшего оздоровить приводивший его в ужас советский аппарат путем расширения состава и функций контрольного органа в составе того же аппарата?
Если могли быть какие-то иллюзии касательно намерений утвердившейся у власти группировки, то события последнего года от них не оставляют и следа. Изменения в Конституции, продлевающие сроки, в которые власть должна представать перед избирателями. Изъятие политических уголовных дел из ведения суда присяжных. Ужесточение преследования российских граждан за контакты с иностранными и международными организациями. Повсеместные запреты публичных протестных акций, фактически лишающие граждан их конституционных прав. Жестокие меры против участников таких не санкционированных властями акций. Казалось бы, к чему все это, если status quo гарантируют полностью предсказуемые выборы, контролируемая партийная система, управляемый парламент, послушный суд, а активность граждан в защите своих прав и интересов слаба?
Трудно подобрать иное объяснение всему этому, чем неуверенность правящей элиты в завтрашнем дне и стремление создать для режима сверхнадежный запас прочности. На пути к регенерации авторитаризма сделан очень большой, качественный шаг. Что же со всем этим делать?
Коалиция за демократию
Авторы доклада, опираясь на проведенный летом 2008 года репрезентативный опрос, приходят к выводу: большинство населения (78%) убеждено, что стране нужна демократия. (Правда, более половины опрошенных считают, что развитие страны и так идет в сторону демократии.) Это должно показать властям, что демократические предпочтения народа не противоречат политической лояльности к ним. Надо лишь осознать это и действовать в соответствии с тем, что демократия в сознании большинства – это прежде всего социальная справедливость, скорее «праведное», чем правовое, государство. Итоги опроса, таким образом, встраиваются в общую концепцию доклада: государство, проводя курс на демократизацию, может получить поддержку народа, социальная основа для создания «коалиции за демократию» – налицо.
Здесь, однако, возникает ряд вопросов. Коалиция – не просто эшелон поддержки. Она должна объединить самостоятельных акторов, имеющих собственные цели и организацию. Реальность того, что в обозримом будущем появится подобная конструкция, еще надо доказать. Не только в теории, но и на практике.
О политических границах коалиции надо договариваться заранее, «на берегу». Существует искушение зачислить в нее все оппозиционные режиму силы. Но как бы жестко государство ни подавляло любое несогласие и как бы ни были слабы демократы, любая форма их ассоциации со сталинистами, шовинистами, державниками не просто порочит их знамя, но и контрпродуктивна. В тех массовых слоях, которые эти нерукопожатные «союзники» могут привести в движение, таится разрушительный потенциал агрессии.
Надо признать: влиятельных сил, которые могли бы войти в демократическую коалицию, сегодня в политическом пространстве России не существует. После искусно проведенной властями зачистки политического поля на нем почти не осталось демократических организаций. Чтобы вернуть в политику своих потенциальных сторонников, российским демократам предстоит приложить немало усилий. Одним – осознать бесперспективность заигрывания с большевиками и националистами и признать правомерность разных тактических приемов в борьбе за демократию, в том числе правомерность ограниченных контактов с властями. Другим – перестать упиваться своей девственной идеологической и политической чистотою. Всем вместе – развивать взаимодействие и поставить в центр внимания то, что более всего волнует и их потенциальный электорат, и более широкие слои «людей с улицы».
По мере развития кризиса масса протестующих (обманутых дольщиков, притесняемых автомобилистов, людей, изгоняемых из своих домов и участков, безработных и др.), вероятно, станет приближаться к критической величине, а их активность – возрастать. Здесь открываются новые возможности, но и колоссальные опасности.
Известно, что протестные движения легко канализируются в русло беззаконий и погромов. В стране с пониженным уровнем гражданского самосознания и широким распространением разного рода фобий этот сдвиг может произойти быстро и необратимо. И тогда демократическая интеллигенция окажется перед невыносимым выбором между силами «правопорядка» (к которому у нее есть давний счет) и мятежной стихией. Она уже это проходила в 1917–1921 годах. Поэтому так важна консолидация демократов на том – признаем это – крайне стиснутом легальном политическом поле, которое сегодня еще существует. И хотя нам, кажется, еще далеко до честных и свободных выборов, закрепить возвращение на путь демократии сможет только избирательный бюллетень.
Я не отвергаю известную целесообразность разъяснения реального положения вещей и вероятных перспектив его развития правящей страте в доступном для нее виде, на что, собственно, и затратили свои труды авторы доклада. Конечно, на данной стадии, когда режим кажется непоколебимым, КПД обращения к его лидерам крайне мал. Но, приспосабливая свои соображения к уровню их понимания, следовало бы избегать прямых искажений в характеристике сегодняшней ситуации. Ибо все-таки главная задача демократической экспертизы – прояснение сути дела обществу.
