Владимир Рыжков
На восточных землях в каком-то смысле центр тяжести современной России.
Фото Reuters
Настанет время –
она проснется, проявит
скрытые силы, и мы услышим новое слово от Сибири;
у нее есть собственное будущее, и в этом не может быть
никакого сомнения.
Фритьоф Нансен
Сибирь – территория, раскинувшаяся более чем на 12,4 млн. кв. км от восточных склонов Уральских гор до Тихого океана. Осваивавшаяся Россией на протяжении более 400 лет, она выглядит наследием самой масштабной в истории колонизации, максимальный ареал которой (включавший «русскую Аляску») превосходил по площади испанские колонии в Новом Свете от мыса Горн до Калифорнии и Техаса и в три раза превышал британские владения в Азии. Даже сейчас на территории российской Сибири с легкостью разместится любое из существующих в мире государств. Регион скрывает в себе массу богатств: 7% мировых разведанных запасов платины, по 9% – свинца и угля, 10% нефти, до 14% молибдена, 21% никеля и 30% газа, а его леса по площади превышают амазонские.
Все четыре века своей современной истории Сибирь развивалась как классическая колония. Русские поселенцы приходили на малозаселенные территории, подавляя сопротивление местных жителей. Как и на других континентах, тут основывались укрепленные поселения; активно насаждалась государственная религия; а коммерческий интерес представляли в основном редкие в метрополии товары. До 1763 года Сибирь управлялась не генерал-губернаторами, а сначала Посольским (до 1596 года), а потом Сибирским (в 1615–1763 годах) приказами, копировавшими европейские ведомства по делам колоний. Колониальный характер подчеркивается и тем, что в XVII – XVIII веках значительная часть поселенцев была так или иначе связана с военной службой, территория использовалась как место каторги и ссылки, города оставались административными, а не культурными центрами. Неудивительно, что Сибирь считали колонией и жители Петербурга (например, Н.А.Бестужев или Г.С.Батеньков), и сами сибиряки (такие как Г.Н.Потанин и Н.М.Ядринцев).
История Сибири имеет много общего с историей Соединенных Штатов – другой великой европейской колонии. Хронология зачаровывает. Первые сибирские города возникли практически одновременно с первыми американскими: Тобольск (1578), Сургут (1593), Томск (1604) и Красноярск (1628) немного старше Джеймстауна (1607), Нью-Йорка (1624) и Бостона (1630). Конечно, в конце XVIII века британские колонии обрели независимость – и этому в русской истории не находится аналога. Но все равно можно лишь удивляться, что золотые лихорадки в Сибири и Калифорнии обе пришлись на одно и то же время – 1840–1860-е годы, что совпали по времени и события, приведшие к началу систематического заселения Дальнего Востока и «Дальнего Запада», – отмена крепостного права (1861) и принятие закона о гомстедах (1862). Владивосток и Лос-Анджелес получили статус города с интервалом всего в 10 лет. Однако к концу XIX века стали все более заметными отличия в темпах и последствиях российской и американской экспансий. К тому времени, когда в России было закончено сооружение Транссиба (1903), Тихоокеанское побережье США было связано с остальной территорией страны уже четырьмя железнодорожными магистралями. Всего через полвека после начала экономического бума на американском Западе этот регион превратился в сопоставимый со штатами Восточного побережья хозяйственный центр, в то время как в Советском Союзе его тихоокеанские территории так и остались «дальним» Востоком. Сегодня три самых северных субъекта России – Камчатский край, Магаданская область и Чукотский автономный округ – с общей территорией (1,62 млн. кв. км) и населением (530 тыс. человек), схожими с показателями Аляски (1,71 млн. кв. км и 722 тыс. человек), обладают региональным продуктом в 198 млрд. руб. (6,1 млрд. долл.) против аляскинских 44,9 млрд. долл. Сравнения можно продолжать и дальше.
Почему развитие Сибири, начавшееся не менее динамично, чем освоение американского Запада, захлебнулось к концу ХХ века? Самым традиционным ответом может, разумеется, быть апелляция к не пригодной для жизни территории, гигантским расстояниям и проискам «врагов». Однако куда более серьезным, на наш взгляд, видится иное объяснение: Сибирь не повторила успех «дикого Запада» прежде всего потому, что ее освоение оставалось жестко подчинено задачам развития российской, а затем и советской экономики как единого целого. На протяжении большей части своей истории Сибирь оставалась поставщиком полезных ископаемых или продукции первого передела, а также специализированного промышленного оборудования и военной техники. По самой логике развития, задававшейся из Москвы, она не могла быть конкурентоспособной на мировых рынках и выступать субъектом глобальной экономики. Именно поэтому в наши дни Калифорния обладает валовым региональным продуктом, превышающим ВВП всей Российской Федерации, а Сибирь довольствуется показателем, в 1,5 раза меньшим бельгийского. Но может ли ситуация измениться? На наш взгляд, не только может, но и скорее всего должна.
«Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном», – в XVIII веке пророчески писал Михаил Ломоносов. Этот тезис полностью подтвердился во второй половине ХХ столетия, когда развитие народного хозяйства СССР обеспечивалось огромным ростом добычи сырья и его первичной переработки. С 1960 по 1986 год добыча нефти в Союзе выросла в 4,2 раза, газа – в 15,1 раза, производство алюминия – в 4,4 раза, никеля – в 5,3 раза, выработка электроэнергии – в 5,5 раза. От 60 до 95% этого прироста пришлось на Сибирь.
Казалось бы, колониальный характер эксплуатации региона оказался разрушен. Резко выросли сибирские города, ставшие, как Новосибирск, не только промышленными, но и культурными и научными столицами России. Здесь также можно усмотреть параллель с логикой развития Западного побережья США. Однако в основе развития производительных сил региона по-прежнему лежали принципы мобилизационного типа развития, заложенные еще в годы Великой Отечественной войны. Оборонные предприятия и тяжелая промышленность доминировали в структуре сибирской экономики, будучи в последние десятилетия советской эпохи дополнены разработкой огромных месторождений сырья. До 85% всех сибирских предприятий критически зависели от смежников в других частях страны. Предельной «зацикленности» Сибири на «европейском» направлении способствовали и напряженные отношения СССР со всеми «естественными» торговыми партнерами региона на Востоке – Китаем, Южной Кореей и Японией. Их улучшение началось лишь с перестройкой, но не могло даже частично компенсировать последствия начавшегося кризиса в советской экономике. Все это привело к скатыванию Сибири к сырьевой экономике и быстрому восстановлению колониального по сути своей развития, как только начался кризис 1990-х годов.
Процесс деиндустриализации привел в итоге к закреплению сырьевой парадигмы развития Сибири. За январь–сентябрь 2012 года в Кемеровской области на руду, уголь и металлы пришлось 90,6% экспорта, на Сахалине на нефть и газ – 90,2%, в Красноярском крае на черные и цветные металлы – 76,9%, в Иркутской области на металлы и лес – 86,6%. При этом Якутия экспортирует, оказывается, не алмазы, а уголь (почти 100%), Магаданская область – не золото, а шлаки и лом черных металлов (более 76%) – более ценные товары продаются через Москву. По мере нарастания специализации инвестиции и финансы начали концентрироваться в отдельных точках роста, а инфраструктура и коммунальное хозяйство стали приходить в упадок. Как следствие, жители начали покидать регион, а оставшиеся – концентрироваться в крупных городах, где можно было найти работу и обустроиться. С 1991 по 2005 год из зауральской части России в европейскую переехали более 1,7 млн. человек, при этом совокупное население городов с числом жителей более чем 100 тыс. выросло более чем на 15%.
 Хорошие дороги за Уралом есть. Увы, их мало. Фото Reuters |
Доминирующим трендом в нулевые стало усиление государства, но и оно не дало Сибири никаких серьезных конкурентных преимуществ. Так, например, инвестиции в железно- и автодорожное строительство в 2001–2010 годах на 69 и 83% соответственно оказались сосредоточены в европейской части страны. Доля Сибири и Дальнего Востока в строительстве жилья сократилась с 18,1% в 2000 году до 13,9% в 2010-м. Но главная проблема для Сибири заключается в том, что бюджетная вертикаль, сформировавшаяся в стране в годы президентства Владимира Путина, привела к невиданной ранее централизации финансовых ресурсов. За последние 15 лет доля бюджетов сибирских регионов в бюджетной системе России сократилась почти в 2 раза. В условиях, когда доля нефтегазовых доходов в федеральном бюджете составляет 53%, а в Сибири добывается 76% российской нефти и 87% газа, не нужно пояснять, что Сибирь вносит львиную долю средств в бюджет страны. Но получает при этом непропорционально мало.
Оценивая шансы возрождения Сибири – а вместе с ней и России, – нужно принять во внимание три аспекта: экономический, социальный и геополитический.
Начнем с экономики, а точнее – с финансов. Сегодня политические руководители страны не перестают говорить о необходимости «слезть с сырьевой иглы». Но «сидит» на ней прежде всего европейская часть России. Крупнейшие корпорации, зарегистрированные в Москве и Санкт-Петербурге, наполняют бюджеты этих регионов, экспортируя сибирские ресурсы; в результате ВРП Москвы и области в 2010 году на 8% превысил (!) ВРП всей территории к востоку от Урала – и это при том, что в Московском регионе производство чего-либо материального почти полностью отсутствует. Таможенная статистика утверждает, что Сибирь обеспечивает 5,97% российского экспорта. Потому что газ и нефть экспортируются компаниями тех же Москвы и Санкт-Петербурга. Предложив создать корпорацию развития Сибири и Дальнего Востока, Москва пообещала до 600 млрд. руб. инвестиций – и это в то время, когда экспорт России составил в 2011 году 516 млрд. долл., причем не менее 350 млрд. долл. приходится на сибирскую долю!
Наше предложение выглядит простым: Центру пора поделиться с регионами. Что, если разделить взимаемый ныне в доходы федерального бюджета налог на добычу полезных ископаемых (в 2012 году его предполагается собрать 2,08 трлн. руб.) на равные части и передать одну из них в ведение субъектов Федерации, в которых физически осуществляется добыча сырья? И сделать то же с экспортной пошлиной на нефть и газ (более 2,57 трлн. руб. по плану на 2012 год)? Только эти три меры могут принести бюджетам сибирских регионов не менее 2 трлн. руб. ежегодно. Их появление в Сибири и на Дальнем Востоке увеличило бы потенциальные инвестиции в регион не менее чем в 6 раз и проделало бы в федеральном бюджете брешь в 5–6% ВВП. На наш взгляд, нет ничего более действенного как для подъема Сибири, так и для принуждения федерального правительства к модернизации. Вот оно – преодоление сырьевой зависимости!
Не менее важен и социальный аспект. Обычно говорят, что неустроенность Сибири вытекает из масштабов этого «континента» и сложности ведения здесь хозяйственной деятельности. На наш взгляд, такие тезисы не выдерживают критики. Плотность населения (2,24 чел./кв. км) сопоставима с показателями Австралии (2,81 чел./кв. км) или Канады (3,4 чел./кв. км), и более чем в 4 раза превышает цифру для Аляски (0,49 чел./кв. км). При этом в Австралии плотность железнодорожной сети выше сибирской в 3, автодорожной – в 10 раз, а число аэропортов на 100 тыс. жителей – в 14 раз (в Канаде эти же показатели составляют 4, 7 и 19 раз). В обеих странах подушевой ВВП достигает 40–42 тыс. долл. против 241 тыс. руб. (8,2 тыс. долл.) за Уралом. На Аляске среднедушевой доход и подавно составил в 2010 году 64,4 тыс. долл. – выше, чем в Калифорнии или в штате Нью-Йорк. К сожалению, Сибирь не становится привлекательным для жизни регионом по причине отсутствия продуманной социальной политики. Возврат в Сибирь заработанных здесь средств мог бы решить эти проблемы.
Стоит остановиться и на геополитическом позиционировании Сибири. Сегодня власти рассматривают регион как сырьевой придаток Азии и готовятся «диверсифицировать» торговлю, переходя от поставок энергоносителей к продажам леса и воды и сдачи в аренду сельскохозяйственных площадей. Помимо этого, важным ресурсом Сибири считается территория, которая может стать полем для международного транзита. Мы считаем, что такие подходы экономически неэффективны и политически опасны.
Мы убеждены: развитие Сибири может быть успешным только на пути индустриализации и нового научно-технологического развития – и тут Китай может оказаться нашим конкурентом. Поэтому основными союзниками России по освоению и развитию Сибири должны скорее стать Южная Корея, Япония и США. Исторической миссией России в этом регионе мы видим «замыкание» того, что можно назвать «Северным кольцом» – союза современных демократических рыночных стран: от Европы через Россию и Японию к Соединенным Штатам (или в обратном порядке, как кому больше нравится). Атлантический блок, состоящий из США и стран ЕС, должен дополниться Тихоокеанским блоком из России, Японии и Соединенных Штатов. Китай же может оставаться важным торговым партнером России, покупающим у нее уже не сырье и энергоносители, а продукцию высокотехнологичных отраслей сибирской промышленности.
Общая повестка дня выглядит ясной. Сибири нужен мощный источник финансирования ее развития – и им может быть только перераспределение сырьевых доходов. Важнейшим направлением инвестирования этих средств должны стать инфраструктурные, научно-технологические и социальные, в том числе образовательные, проекты, чья реализация обеспечит приток частных инвестиций и улучшение условий для ведения бизнеса. Источником технологий как для проведения индустриализации и для становления важных инновационных центров могут выступить зарубежные инвесторы из Кореи, Японии и Соединенных Штатов. Сибирь должна позиционироваться как «Европа в Азии», как мост, соединяющий не Россию и Китай, а Европу и Америку. Примечательно, что русские первопроходцы использовали самые отдаленные земли Евразии для проникновения именно в Америку, а не на берега Желтого моря. В новых условиях Сибирь могла бы превратиться в центр промышленного роста и развития инновационной экономики, борющейся за лидерство с Центральной Россией. На западном берегу Тихого океана появилась бы своя «Калифорния». Россия, как и Соединенные Штаты, стала бы в таком случае страной, основные центры промышленности и образования которой тяготеют к двум великим океанам и ориентированы соответственно на европейский и азиатский рынки. Именно такой мы видим устойчивую геополитическую конструкцию России в XXI веке.
Сибирь на протяжении нескольких веков выступала источником жизненных сил для России. Этот подход больше не приносит пользы. Колониальное отношение к восточным областям государства обескровливает их и развращает федеральное правительство. Только переосмысление Сибирью своей роли способно пробудить всю Россию от летаргического сна последних 15 лет. Только здесь, в регионе, заселенном наследниками многих поколений пассионариев, на территории, где переплелись десятки культур и традиций, на просторах, открытых Великому океану, может сформироваться новая российская идентичность. Идентичность, адекватная миру и современным вызовам, ставящая во главу угла самостоятельность и риск, провозглашающая готовность к взаимовыгодному взаимодействию со всеми, кто того достоин. Идентичность по своим основам европейская, а по направленности – глобальная и космополитическая. Не изменившись сегодня, не потребовав от остальной части страны больших прав, Сибирь утратит возможность изменить Россию. И придет вместе с ней к упадку, закономерно подстерегающему страну, не способную преодолеть колониального отношения к самой достойной из своих составных частей.
