Павел Медведев
Сегодня вокруг Конституции – повышенное напряжение политического протеста. Фото Reuters
Приближается 20-я годовщина принятия российской Конституции. Этот факт известен очень многим. Значительно меньше сограждан знает, что только что исполнилось 20 лет Конституционному совещанию – тому органу, который Конституцию написал. Привожу автограф первого президента – благодарность на моем экземпляре первого издания Конституции, – который не дает мне забыть о том, что я был участником Конституционного совещания. Но, оказывается, об этом знают и помнят и другие, в чем я имел случай убедиться при следующих обстоятельствах.
У меня украли дачу вместе с землей под ней. Ну, украли и украли. Ничего страшного. Слава богу, 46-й статьей Конституции «каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод».
Я – в суд с гражданским иском. На пятый день по телефону можно узнать судьбу иска. Узнаю: иск оставлен без движения, причины изложены в письме, отправленном мне по почте. Если за две недели я исправлю допущенные мною ошибки, иск будет принят. Если не успею – возвращен. На руки письмо выдать нельзя – не положено.
Я каждый день езжу на почту. Письма нет как нет.
Наконец наступает предпоследний день перед роковым. Я призываю на помощь Конституцию. Звоню в суд и говорю: в Конституции написано, что мне гарантируется судебная защита, а я ею не могу воспользоваться, так как не получил письма. Девушка, которой, судя по голосу, не больше лет, чем Конституции, мне отвечает: «Я не знаю, что написано в вашей Конституции (то есть ей известно, что я был участником Конституционного совещания), но за почту я не отвечаю». Мне особенно приятно было услышать эти слова из уст молодого человека: молодежь изучает историю становления и развития конституционного строя в нашей стране.
Это первый, но не единственный подарок, который я получил накануне юбилея Основного закона.
Второй подарок – почти повсеместная демонстрация уважения к духу и букве Конституции. Например, с почтой события развивались в полном соответствии со статьей 23: «Каждый имеет право на тайну переписки…» Содержание письма, отправленного судом, навсегда осталось для меня тайной: я его не получил никогда.
Но соблюдает Конституцию не только почта, но, скажем, и законодатель. В статье 35 документа сказано: «Право частной собственности охраняется законом».
И действительно (законодатель позаботился!) – охраняется. Да еще как! В моем случае частью 4 статьи 159 УК (срок до 10 лет!). Правда, для того чтобы этой охраной воспользоваться, нужно возбудить уголовное дело. В случае умыкания недвижимости уголовное дело возбудить легально принципиально невозможно. Если меня кто-нибудь спросит, я, разумеется, объясню, почему. Но мне кажется, что не стоит спрашивать, потому что эта маловажная частность может отвлечь нас от торжественности момента.
Редактор, которому полностью чужды завоевания Конституции, вопреки ее 24-й статье («…использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия не допускаются») заставил меня согласиться распространить информацию о моей частной жизни с правоохранительными органами без моего согласия. Наша частная жизнь такова. Прокурор, стоящий на страже конституционных прав и свобод, не одобряет возбуждения уголовного дела по одному (в данном случае моему) заявлению о совершении преступления. Он хочет доказательств того, что правонарушение действительно имело место. Согласно его конституционному правосознанию, доказательством может быть набор документов, на основании которых было переоформлено право собственности. Полиции прокурорское правосознание хорошо известно, и она направляет в Росреестр соответствующий запрос, понимая, что у Росреестра тоже есть правосознание (и тоже вполне конституционное) и он не имеет права до возбуждения уголовного дела выдавать запрашиваемые документы.
 |
| Те, из чьих рук вышла наша Конституция, получили ее экземпляр
с такой дарственной надписью. Им есть о чем вспомнить. |
Характер человека проявляется на резких поворотах биографии. 20 лет крали собственность у моих избирателей (я свыше 20 лет был депутатом российского парламента), а тут – вдруг – у меня. Непривычно. На этом повороте я обнаружил, что ужасно жадный. Мне так стало жалко моей дачи, что, когда я понял, что возбудить уголовное дело невозможно, мне день и ночь стала мерещиться ее «вторая продажа», после которой мне дачи больше не видать (уголовное дело могло бы от этого уберечь). И я запаниковал. И сошел бы с ума от страха, если бы не Конституция. Мой взгляд упал на статью 53: «Каждый имеет право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц».
Я успокоился: дачу я, возможно, потеряю, но конституционное право на возмещение вреда навсегда останется со мной.
Освободившись от страха, я восстановил способность к рациональному поведению и прочитал статью 33: «Граждане Российской Федерации имеют право обращаться лично, а также направлять индивидуальные и коллективные обращения в государственные органы…»
И я направил.
Был в XIX веке третьестепенный русский поэт (кажется, Минский). Он написал поэму такого содержания. Сильные, здоровые, богатые, уважаемые люди, элита общества, мчатся в санях по зимней дороге. На обочине видят голодных, оборванных, замерзающих нищих, просящих подаяния. Люди в санях добрые и благородные, и кажется, что они сейчас остановятся и подадут этим несчастным. Но этим несчастным несказанно повезло, и они получат несравненно больше, чем жалкие гроши. Сани не останавливаются, потому что седоки торопятся на службу в церковь, где они будут молиться за всех несчастных.
Нищим повезло, и мне тоже. Адресат моего обращения взялся было решать мою проблему, но тут выступил президент и дал много важных поручений государственным органам. В частности, моему – бороться за инвестиционный климат и, следовательно, за неприкосновенность частной собственности. Теперь мой орган власти решает не мою, личную, а общую проблему защиты собственности всех россиян. Это, разумеется, лучше, потому что, во-первых, теперь все россияне смогут спать спокойно, а во-вторых, я смогу спать вдвое спокойнее, чем сейчас. Дело в том, что у меня кроме дачи есть еще квартира, которую, вполне возможно, еще не украли. (До второй продажи узнать, украли у вас недвижимость или нет, можно только случайно. Это соответствует статье 29 Основного закона: «Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию…» Если бы Росреестр выполнил свое обещание сообщать гражданину, когда с его собственностью совершается какая-нибудь сделка, искать стало бы нечего и конституционное право было бы нарушено.)
Теперь моя квартира будет так же надежно защищена, как моя дача, хотя я ни к кому по поводу квартиры не обращался. И это благо обеспечила мне Конституция, статья 2 которой гласит: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства».
Государство помнит о своих обязанностях. Поэтому совсем необязательно напоминать ему о моей еще не украденной квартире.
Чуть выше я сказал, что у нас почти повсеместно демонстрируется уважение к духу и букве Конституции. Пришло время объяснить, почему «почти». Потому что картину портят редакторы. Как-то случайно по телевизору (где, как мне говорили знающие люди, есть много редакторов) я увидел такую безобразную сцену. Следователь узнал реквизиты паспорта предполагаемого преступника и кричит следовательнице, которая постоянно сидит перед компьютером: «Маша, пробей». И Маша бьет. Не проходит и трех минут, как начинает кричать Маша: «Паспорт матерого преступника такого-то, группа крови такая-то, резус-фактор такой-то, скрывается там-то, высылаем группу захвата».
Как участник Конституционного совещания я должен ответственно заявить, что эта сцена – гнусная клевета на Основной закон, подрыв конституционных основ. В моем случае прошло уже не три, а шесть, и не минут, а месяцев, но конституционные права нового собственника моей дачи не ущемлены ни на йоту. До сих пор неизвестно, существует ли этот человек на белом свете, а если существует, то живет ли он по адресу, указанному в новом свидетельстве о собственности, выдавался ли когда-нибудь паспорт, реквизиты которого прописаны там же. И это потому, что полиция – в отличие от редакторов – знает статью 24 Конституции наизусть: «Сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия не допускаются». Очевидно, что если неизвестно, существует человек или нет, то спросить согласие на сбор, хранение, использование и т.д. информации не у кого, и информацию не собирают.
Как соавтор Конституции я с гордостью обращаю внимание читателей на то, что она не только мудрый (как следует из предыдущего), но и человеколюбивый документ. Она позволяет тому, кто не может защититься по закону, защищаться по понятиям. (Статья 45: «Каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом».) Я внимательно проштудировал Конституцию: по понятиям – не запрещено.
Кажется, по понятиям мне все-таки удалось защитить дачу от второй продажи. Уважающий Конституцию читатель с этого места будет держать за мою дачу скрещенные пальцы. (Вариант: уважающий мою дачу читатель с этого места будет держать за Конституцию скрещенные пальцы.)
В соответствии со статьей 45 – то есть по понятиям – мне удалось к тому же узнать, чего от меня хотел гражданский суд. Он хотел 60 тыс. руб. судебной пошлины. По его мнению, это справедливое наказание для гражданина, который допустил существование таких государственных институтов, которые его ограбили и не позаботились даже о респектабельном оформлении грабежа. В «договоре» купли-продажи дачи (как, впрочем, и во всех других бумагах, содержащихся в «деле») неверно указаны реквизиты моего паспорта, имеется ссылка на документ, выпущенный почти через год после оформления «сделки». Доверенность на получение в Росреестре разных справок и свидетельств я «выдал» одному человеку, обратился за документами другой, а получил их третий.
Читатель, я надеюсь, заметил, что до сих пор мое отношение к Конституции можно охарактеризовать одним словом – восхищение. И только 60 тыс. руб. бросили на нее – я вынужден признаться – пусть и легкую, но все же тень. Гуманный дух Конституции провоцирует то, что раньше правильно обозначалось термином «гнилой либерализм». Очевидно, что единственным адекватным наказанием за описанное в предыдущем абзаце преступление может быть только лишение свободы на срок до 10 лет, как написано в статье 159 УК. Выяснить, кто украл дачу, как следует из всего ранее сказанного, невозможно, а посадить кого-нибудь необходимо: иначе нарушится конституционный принцип неотвратимости наказания.
Но я отвлекся и чуть было не забыл отметить, что Конституция – деликатный документ. Представляете себе, до какой степени мне, участнику Конституционного совещания, было бы сейчас неловко сознаться в том, что я сделал по понятиям. Но Конституция и здесь верно стоит на защите моих интересов:
Статья 51: «Никто не обязан свидетельствовать против себя самого» и т.д.
И наконец, подлинное величие Конституции проявляется в том, что она любит не только законопослушных бывших собственников дач (что было бы естественно), но и редакторов, нисколько не обижаясь на них за их антиконституционное правосознание. Это она (статья 29) позволяет им публиковать все, что им Бог на душу положит: «Каждому гарантируется свобода мысли и слова».
