Сергей Дзюба
Научное сообщество – в оборонительной позиции. Отсюда требование сохранить Академию.
Фото РИА Новости
Судя по последним новостям из администрации президента, руководство страны сейчас предпринимает конкретные шаги по реорганизации научной сферы. Объявленная система мер (переход финансирования на грантовую основу, изменение принципов назначения руководителей институтов и др.), возможно, является только началом серьезных структурных преобразований нашей науки. В связи с этим хотелось бы поделиться некоторыми соображениями, касающимися кадровой политики в научной сфере.
Подчиненные, работающие на начальников
Позвольте начать издалека. Недавно попалась на глаза диссертация, выполненная в одном нидерландском университете на знакомую мне тему. Сразу подумалось, что научным руководителем диссертанта должен быть известный специалист, который именно в этом университете развивал идеи, на которых была построена эта диссертация. Но оказалось, что научный руководитель другой. Он не работал по этой теме. Но зато он был профессором, а тот специалист по причине своей относительной молодости занимал лишь временную позицию в его группе. Неприятно резануло, что авторство научных идей принадлежало одному, а формально оказалось приписанным другому.
Случаи, когда профессиональная работа в науке одних укрепляет научный авторитет других – тех, кто занимает более высокое служебное положение, – в научном мире вещь не редкая. Это явление интернациональное, и реализуется оно в основном по следующему механизму. Главным осязаемым продуктом деятельности в фундаментальной науке является статья в научном журнале. У статей на экспериментальную тему обычно несколько соавторов, каждый из которых выполняет определенную часть работы. Но творческий вклад каждого из соавторов может быть разный. У кого-то из них вклад в статью определяющий – ему принадлежит идея эксперимента, интерпретация результатов, он пишет саму статью. Однако со стороны не видно, у кого какой вклад. Известно только, кто из соавторов выше по должности. И именно этому человеку, обычно руководителю в ранге заведующего лабораторией (в нашей стране) или профессора, по гранту которого эта работа делается (так за границей), приходят приглашения на конференции с пленарными докладами, ему журналы заказывают обзорные статьи, его приглашают в научные советы, оргкомитеты и т.д. Все это способствует «раскрутке» данного руководителя, который подобным образом в итоге может стать научным авторитетом в своей области.
Если творческий вклад руководителя в статьях не определяющий, тогда получается, что его научный авторитет возникает или увеличивается за счет достижений подчиненных. Бывает и так, что творческого вклада нет совсем – либо способности у человека иссякли, либо их не было вообще, а свою должность он занял в силу действия каких-то случайных факторов. Тогда такой руководитель становится соавтором научных статей только благодаря своей должности. Но вот что интересно: механизм раскручивания научного авторитета при этом работает так же или почти так же, как и в случае действительно высокопрофессионального ученого с большим творческим потенциалом. Конечно, и чисто организационная работа руководителя важна для успешной деятельности научного коллектива. Но все-таки без творческого вклада ученого нет. Поэтому заработанный подобным образом научный авторитет нельзя считать настоящим.
Появление таких искусственно созданных авторитетов может при определенных условиях стать серьезной системной проблемой для функционирования науки. Вот об этой проблеме, которая обычно остается за кадром даже для многих научных работников, и хочется поговорить подробно.
Искусственная раскрутка авторитета приводит к ряду неблагоприятных последствий. Во-первых, у «профессионального начальника», который никогда реально не занимался творческой научной работой – не предлагал экспериментов, не задумывался над их интерпретацией, не проводил расчетов (и, что важно, не испытывал чувства удовлетворения от своих творческих находок), – как правило, отсутствуют глубокая предметная интуиция и понимание сути научной работы. Соответственно подобные «авторитеты» при обсуждении принципиальных вопросов в научных советах и комитетах зачастую способствуют принятию неправильных решений. Во-вторых, люди без творческих способностей обычно не терпят рядом с собой действительно талантливых и самостоятельных людей. В них они подсознательно видят угрозу для своего положения, их они начинают всячески зажимать и препятствовать их карьере.
Причем надо заметить, что «авторитетное» мнение относительно научной политики может быть неправильным, даже если оно принадлежит действительно выдающемуся ученому. Так, известнейший английский физик XIX века, президент Лондонского королевского общества (аналог нашей Академии) лорд Кельвин на склоне лет допускал высказывания типа «У радио нет будущего», «Летательные аппараты тяжелее воздуха невозможны», «Рентгеновские лучи – это мистификация». Что же тогда говорить об авторитетах искусственных…
В продвинутых в научном отношении странах действуют механизмы по ограничению влияния научных авторитетов – причем всяких, и настоящих в том числе. Этому служит, например, установление предельного возраста для пребывания в должности (ведь с возрастом авторитет только растет). В Европе это обычно 65 лет, а в лидирующей в мире по продолжительности жизни Японии и вовсе 63. В правилах выделения грантов специально подчеркивается, что гранты даются вне зависимости от занимаемой должности. Очень важно то, что руководитель даже небольшой лаборатории или группы уже полностью независим от вышестоящих авторитетов. Принимаются специальные меры по стимулированию ротации кадров и т.д.
И всегда при занятии вакантной позиции профессора имеет место настоящий конкурс с жестким отбором кандидатов, число которых может достигать 200–300 человек на место. А после того как этот конкурс выигран, расслабляться тоже нельзя: надо постоянно конкурировать с коллегами за получение грантов. И если у тебя нет соответствующего потенциала, в такие игры играть не захочется.
В разных странах, конечно, все по-разному. В развитых европейских странах и в США из-за действия описанных механизмов относительная доля искусственных авторитетов относительно мала. А вот где-нибудь в Южной Италии соавтором научной работы вполне можно стать лишь за свое служебное положение (был у меня лично такой соавтор). В Японии тоже не все просто. Там сильно развито уважение к возрасту (наверное, в противодействие этому там столь низкий возрастной ценз) и существует негласная кастовая система в обществе – а это способствует раскрутке искусственных авторитетов (тоже личные впечатления от года работы в этой стране).
Проблема искусственных авторитетов в науке почти не обсуждается еще и потому, что уж больно интимный характер имеет оценка творческого потенциала конкретного человека. И в критериях можно ошибиться, и чье-то самолюбие легко задеть. Но если задаться целью трезвой оценки состояния дел в научной сфере (а вроде бы такой этап для российской науки сейчас настал), надо вытаскивать на поверхность и самые потаенные глубинные проблемы.
Типы, школы и иерархия
Для российской науки проблема искусственных авторитетов осложнена целым рядом специфических, только ей присущих обстоятельств.
Во-первых, это наше «номенклатурное» прошлое. В советское время вся система управления обществом основывалась на выделении слоя номенклатурных начальников. Для научной среды это означало: должность, скажем, заведующего лабораторией подразумевала, что авторитет ее обладателя может и должен прирастать за счет творческой деятельности подчиненных. Не говоря уже о должностях повыше. Часто в руководители тогда попадали из-за активной работы в комсомольских и партийных организациях. Поэтому многие из нынешних научных авторитетов стали таковыми благодаря своим успехам в молодые годы именно на таком поприще.
Во-вторых, это наше «рыночное» настоящее. В эпоху откатов и распилов появились «научные авторитеты» новой формации: высокопоставленные научные чиновники, овладевшие искусством добывания денег в министерствах и госкорпорациях. (Конечно же, для развития инноваций.) Научные же сотрудники из благодарности за полученное финансирование легко мирятся с появлением таких авторитетов в списке соавторов.
В-третьих, это искусственное разделение научных сотрудников на патрициев и плебеев: на членов Российской академии наук (РАН) и всех прочих. Это разделение является рудиментом сословных социальных отношений XVIII–XIX веков и советско-номенклатурного периода в ХХ веке, оно придает российскому научному сообществу кастовый характер (!) и весьма способствует укреплению всяческих авторитетов, в том числе и ненастоящих. Проблему усугубляет и наличие «авторитетных» должностей за пределами, что называется, «производственной целесообразности» – советников РАН, научных руководителей институтов, президентов университетов (а это и не только РАН касается).
В-четвертых, это неоправданное возвеличивание так называемых научных школ. Это делается под предлогом преемственности научной методологии и сохранения опытных кадров, а на деле оборачивается застоем и поддержкой давно отживших научных направлений. Кстати, на Западе поступают прямо противоположным образом: когда профессор по достижении предельного возраста уходит в отставку, его тематику часто полностью сворачивают, лабораторию расформировывают, а вполне еще работоспособное оборудование безжалостно утилизируют. (Приходилось самому наблюдать такое в Нидерландах, осталось впечатление жесткости действий администрации.)
В-пятых, это истощение кадрового потенциала и захлестнувшее российскую науку мелкотемье. Чтобы руководить теми, кто остался сейчас в институтах, и тематиками, по которым они работают, особых профессиональных качеств не требуется. Как в армии: нестроевым частям не требуются боевые генералы. Кстати, настоящее положение дел устраивает как «рядовых», так и «командиров» нашей научной «армии» – об этом свидетельствовало почти единодушное осуждение в академической среде реформы РАН.
И, наконец, это сложившаяся в РАН вертикальная иерархическая система. Она приводит к завышению значимости должностного положения человека в ущерб значимости его творческой активности.
Экспертиза и ее обоснованность
Последствия всего этого для российской науки очень серьезны. Система плодит ненастоящих авторитетов в слишком большом количестве. И при этом они облечены неадекватно большой властью.
Влияние такого рода авторитетов на выработку важных решений приводит к системным проблемам в развитии российской науки. Так, за два постперестроечных десятилетия академическое руководство не только не занималось работой по оптимизации деятельности РАН, но даже просто не понимало ее необходимости. Финансирование под научные направления в РАН выделялось не по принципу их научной значимости, а часто по степени «авторитетности» того или иного академика. Вакансии на выборах в РАН тоже часто выделялись не из соображений укрепления важных направлений, а из клановых интересов в продвижении нужных людей. И так далее, по этому поводу многое можно написать.
Приходится часто слышать призывы о необходимости привлечения членов РАН для экспертизы важных проектов. Но не все эти академики являются реально работающими в науке профессионалами. К тому же у увенчанных академическими регалиями людей часто развито чрезмерное самомнение (вспомним хотя бы упомянутого выше лорда Кельвина на склоне его лет), а это всегда мешает принятию взвешенных и продуманных решений. И в наши дни бывает так, что на основе их решений немалые средства выделяются на весьма неочевидные в научном отношении проекты.
У нас нередки случаи, когда молодые люди вынуждены уходить из лабораторий по единственной причине – они оказались слишком талантливы для своего «авторитетного» начальника. Так как в стране полностью отсутствует какая-либо мобильность кадров, часто такой уход означает уход из науки вообще. Так называемые конкурсы на занятие должностей являются совершенно формальными, они организованы под заранее известного человека, который и является единственным кандидатом.
Вообще говоря, главной «идеологической» проблемой современной РАН является как раз примат искусственных ценностей чисто административной карьеры над истинными ценностями профессиональной творческой работы. Трезво ориентирующийся в реалиях окружающей действительности научный сотрудник в какой-то момент своей профессиональной деятельности начинает задумываться не над тем, какими открытиями ему осчастливить человечество, а над тем, с кем из «авторитетов» ему надо налаживать отношения, чтобы таким путем войти в вожделенный для многих академический бомонд.
А из-за развитой в РАН иерархической системы не то что руководитель лаборатории, но даже директор института часто не является самостоятельным руководителем. Все решают многочисленные авторитетные начальники более высокого ранга. Самостоятельным ученым человек становится только в ранге директора-академика, и это происходит в возрасте, когда на Западе научная карьера уже близка к завершению.
Представляется, что для динамичного развития российской науки как воздух необходимы мобильность кадров, их ротация на руководящих должностях, введение возрастных ограничений, организация новых лабораторий под перспективных молодых сотрудников, полная административная самостоятельность руководителей лабораторий и малых групп от вышестоящих «авторитетных» ученых, прозрачное и справедливое – без откатов и распилов – распределение финансовых средств под реально работающих в науке профессионалов.
* * *
Все эти задачи невозможно было решить в рамках прежней системы организации российской академической науки. Объявленная президентом система мер вселяет некоторую надежду, что здесь начались позитивные процессы. Замену конкурсного финансирования из федеральных целевых программ на конкурс грантов надо, конечно, приветствовать – при условии правильной организации этого конкурса (чтобы было хотя бы так, как в Российском фонде фундаментальных исследований на заре его существования) и при достаточном его финансовом обеспечении. Безусловно правильно также введение возрастных ограничений для руководителей. Но в свете того, о чем говорилось в настоящей статье, к реализации некоторых других объявленных положений – таких как введение в научных организациях должности научного руководителя, привлечение представителей академического сообщества к экспертной работе и т.п. – надо относиться с осторожностью. Ну и, конечно, необходимо принятие и многих других мер для дальнейшей оптимизации организации научных исследований в стране.
