Александр Коньков
Фото Reuters
Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.
Мефистофель
И.В. Гёте («Фауст»)
В 1983 году 40-й президент США Рональд Рейган назвал Советский Союз «империей зла». Очень хлесткое и высокомерное определение, которое легко было подхвачено журналистами и политологами и надолго закрепилось в международно-политической риторике конца холодной войны. В основе той речи, которую произносил Рейган, было утверждение, что СССР отвергает религию, не приемлет истинную мораль, а значит, и действует отнюдь не из побуждений добра. Какие могут быть отношения со злом и тем, что его олицетворяет, всем должно было стать вполне очевидным: со злом можно только бороться.
А из каких побуждений действуют США? В чем источник их морального арбитража в определении того, кто на международной арене добрый, а кто злой? Задавался ли тогда кто-нибудь этими вопросами?
Времени с выступления Рейгана утекло немало, холодная война давно закончилась, однако вопрос соотношения политики и морали носит вечный характер. Прагматики давно поняли, что решения данный вопрос не имеет: мораль и политика – просто разные стороны жизни общества. Однако если кто-то все же примеряет на себя одежды «первого после Бога» – тем более на международной арене, где субъектами выступают отнюдь не люди со своими психоэмоциональными состояниями, а государства с четкими интересами, – он ступает на зыбкую почву собственного соотнесения с заявленными нравственными ориентирами.
20 лет спустя после выступления Рейгана 43-й президент США Джордж Буш-младший ввел в оборот схожий термин – «ось зла» – уже применительно к Ираку, Ирану и КНДР. Как бы внес свой вклад в развитие своего рода софистики зла – рассуждение о новых худших. И вновь преподносилось, что с позиций добра выступает как раз Америка, вынужденная поднимать свое знамя в авангарде противостояния всего хорошего со всем плохим.
США, несмотря на известную претензию на исключительность и собственную миссию в мире, так и не стали империей добра. Вряд ли кто-нибудь станет с этим спорить – тем более в нынешнее время, на закате второго срока уже 44-го президента – Барака Обамы, с приходом которого в Белый дом в 2008 году связывались огромные надежды – причем не только в самой Америке, но и по всему миру. Предвыборная автобиография кандидата в президенты Обамы называлась «Дерзость надежды», центральным слоганом всей кампании был «Yes, we can!» («Да, мы можем!»). После победы Обамы на президентских выборах Норвежский Нобелевский комитет присудил ему в 2009 году Нобелевскую премию мира – беспрецедентным авансом, просто за обширные и впечатляющие планы.
Что же в результате? США стали вести меньше войн? Они стали добрее? Научили весь мир реализовывать его надежды? Скорее американцы так и не смогли осуществить свои, раз все больше разочаровываются в обещавшем это президенте: все последние годы его рейтинг снижался и уже давно балансирует в нижней половине шкалы.
Однако софистика зла, наоборот, крепнет и уже активнее вливается в традиционный политико-лексический мейнстрим: последнее обращение президента Обамы к конгрессу «О положении в стране», прозвучавшее 12 января, имеет все меньше общего с проникновенными воззваниями восьмилетней давности и все больше ассоциируется с выступлениями прежних «классиков», включая упомянутую речь Рейгана об «империи зла» и также обращение к конгрессу Буша-младшего об «оси зла».
Внешняя политика США всегда оставалась активной и циничной – и при Рейгане, и при Обаме. Она умела демонстрировать эффективность с точки зрения тех задач, которые перед ней ставятся. Другое дело – рассуждения о моральной стороне. Благостная риторика о «мягкой силе» американского образа жизни, коего всем хочется воспринять, – не более чем внешняя оболочка для вполне конкретных и не имеющих какого бы то ни было нравственного измерения утилитарных интересов глобального доминирования. Само понятие «мягкой силы», которое активно насаждается в последние годы американской политической философией в качестве важнейшего методологического стержня позиционирования страны в мире, известный британский историк Найл Фергюссон метафорично сравнил с вельветовой перчаткой на железной руке. В библейской традиции имеется более распространенный образ – волк в овечьей шкуре, что и отражает суть эффективности «мягкой силы»: уметь замаскировать саму силу, которая априори агрессивна. Поистине – широкое поле для рассуждений о моральности и аморальности, добре и зле.
Исторически с момента отхода Вашингтона от изоляционистской доктрины Монро его внешняя политика строилась на самом что ни на есть топорном продвижении собственных интересов исключительно методами подавления несогласных с ними политических лидеров, разрушении экономик стран, несогласных с установками США. В последние два десятилетия внешнеполитическая линия Вашингтона проводится с особым цинизмом, при этом Госдеп не берет на себя труд хоть как-то оправдать истинные цели глобальной «зачистки» политической карты мира. Островная психология, при которой все главные беды и трагедии человечества кажутся чем-то далеким, влечет настоящее головокружение от безнаказанности.
Под надуманным предлогом была развязана война в Ираке, свергнут и казнен Саддам Хусейн, на протяжении многих лет укреплявший статус своей страны как значимой региональной державы, поддерживавшей этнорелигиозный баланс интересов на Ближнем Востоке. В результате уже более 10 лет это раздираемая противоречиями страна, балансирующая теперь на другом – на грани собственного выживания. Более того, ставшая источником наиболее опасной глобальной угрозы, распространяющейся сегодня подобно раковой опухоли по телу Ближнего Востока, – продукта международного терроризма ИГ (запрещенная в России организация).
В 2011 году – как раз при нынешнем президенте США Обаме – был запущен маховик дестабилизации прежде казавшихся крепкими и устойчивыми государств, получивший вполне себе романтичное наименование – арабская весна. За редким исключением, в охваченных ею странах Северной Африки и Ближнего Востока через гражданские войны по принципу домино сыпались правящие режимы, а вслед за ними во весь рост поднимались риски утери самой государственности. Наибольшие проблемы до сих пор стоят перед Ливией, не до конца ясны перспективы в Йемене, и, конечно, отчаянно борется за своё существование Сирия, территория которой превратилась в настоящий плацдарм для зверств ИГ. Чудом удалось вырваться из котла войны всех против всех Египту, которому тем не менее и сегодня приходится иметь дело с серьезными внутренними вызовами.
Украинские события также стали отзвуком событий арабской весны. Несмотря на, казалось бы, совершенно иную цивилизационную модель, события в этой стране развивались по той же схеме: государственный переворот, активно поддерживаемый из Вашингтона и ориентирующийся на одобрительную мимику Брюсселя, приход во власть радикалов, одержимых перераспределением финансовых потоков и преследованием корыстных интересов, как итог – жесткое противостояние, вплоть до гражданской войны.
В Юго-Восточной Азии военных действий нет – пока, во всяком случае. Однако все новые вашингтонские инициативы и неизменное присутствие американского флота последовательно подначивают разных региональных игроков к выяснению отношений между собой – из-за островов ли мелких или в силу перестановки экономических барьеров. Новый проект Транстихоокеанского партнерства (ТТП), который был запущен США для формирования зоны свободной торговли в Тихоокеанском регионе, по сути, разграничивает сам регион на два пространства: для своих и для чужих – по всей видимости, вновь на Тихий океан «добра» и Тихий океан «зла». Очевидно, разделение равноправных суверенных государств на тех, кто достоин, и тех, кто не достоин, вкупе с подстрекательством их к взаимным претензиям создает питательную среду для формирования новых конфликтных зон и очагов нестабильности в мире.
В нынешнем, 2016 году подобную инициативу США продолжат разворачивать и со стороны другого своего побережья, в Атлантике – соответственно Трансатлантическое торговое и инвестиционное партнерство (ТТИП). Здесь тоже станут вызревать свои конфликтные риски. Вместе с тем оба проекта – и в Тихом океане, и в Атлантике – будут формировать своего рода стерильный буфер вокруг самих США, внутри которого в обмен на суверенную лояльность будут раздаваться очередные обещания о безбедной жизни.
В настоящий момент в США активно идет подготовительная фаза избирательной кампании по выборам 45-го президента: начинаются предварительные голосования в различных штатах. Редко когда в прежние кампании в это время уже не были очевидны имена фаворитов, которым предстояло осенью схлестнуться за Белый дом. В этот раз все проходит относительно буднично. В американском истеблишменте все более очевиден кризис лидерства, проявляющийся в обращении либо к уже набившим оскомину фамилиям, либо в интересе к выходящим за рамки традиционных типажей кандидатурам. Однако американская демократия уже неоднократно доказывала свою системность – во всех смыслах этого слова – и кто бы в итоге ни занял Белый дом, с какими бы амбициями, лозунгами и обещаниями он в него ни входил, результат все равно будет укладываться в прокрустово ложе расширения безусловной гегемонии Вашингтона в мире. Спорить с этим бессмысленно, а вступать в идеологическую дискуссию о добре и зле – значит лить воду на мельницу эффективности американского внешнеполитического инструментария: они рады, когда другие говорят (пресловутая свобода слова), сами же в это время предпочитают действовать. Слабая и неспособная договориться Европа – яркое тому подтверждение.
Россия будет работать с США при любых обстоятельствах вне зависимости от риторики первого лица – настолько значимо стратегическое положение обоих государств. Какие бы обвинения ни звучали из Вашингтона, Россия в меньшей степени будет на них оглядываться в своей реальной политике – она выстрадала свой внешнеполитический прагматизм и, как представляется, уже начисто лишена иллюзий относительно вариативности устремлений партнера. Более того – все четче демонстрирует свою способность эффективно действовать исходя из собственного видения национальных интересов: без обид и морализаторства, без софистики и реагирования на нее.
