Вахтанг Кипшидзе
Фото Reuters
Святейший патриарх Московский и всея Руси Кирилл в неделю Торжества православия, когда празднуется победа Церкви над ересями, заявил о том, что перед миром новый вызов – ересь человекопоклонничества. Это вызвало бурю эмоций среди тех, для кого критический разговор о правах человека превратился в некий запретный плод в саду секулярного рая современности.
Я оставляю на совести журналистов неполное или даже искаженное цитирование слов предстоятеля Русской церкви, которое привело к созданию ложного представления о позиции патриарха по проблеме прав человека в публичном пространстве. Может быть, даже и к лучшему, что этот случай спровоцировал дискуссию о правах человека.
Прежде всего тот священный гнев, с которым встретили слова предстоятеля Церкви некоторые люди, говорит о правоте патриарха. Свидетельствует о том, что для некоторых, в том числе считающих себя атеистами, права человека стали не общественной или личной, а сакральной ценностью. Пространством, попадая в которое любой человек лишается даже свободы слова, в том числе выступая не публично, а под церковными сводами, перед своей собственной паствой. Предполагаю, что с таким же негодованием встречали еретики древности слово истины, которое исходило из уст отцов вселенских Соборов. Заставляя вчерашних собратьев преследовать и убивать друг друга, как это было во времена иконоборческой ереси, когда провозглашенный государственно признанным запрет икон привел к страданиям правоверных мирян и епископов, гонимых вчерашними единоверцами. А ведь запрет поклонения идолам, из доведения которого до абсурда выросла ересь иконоборчества, был самой что ни на есть христианской идеей. Но именно еретики-фундаменталисты, доводящие до своей противоположности любую мысль, стали убивать за почитание икон.
Права человека, как бы кому ни хотелось обратного, также выросли в лоне христианской цивилизации. Поэтому в европейском контексте в их основе не лежит и не может лежать ничего иного, кроме почитания богосотворения человека по образу и подобию Бога. Обратитесь, пожалуй, к самому яркому документу по правам человека – Декларации независимости США. «Мы считаем за очевидные истины, что все люди сотворены равными, что им даны их Творцом некоторые неотъемлемые права, в числе которых находятся жизнь, свобода и право на счастье...» Это документ не из «мрачного Средневековья», на дворе стоял 1776 год. И Томас Джефферсон воспитывался не по нормам Европейского союза о гендерном равенстве, не участвовал в гей-парадах, а первоначально обучался у священников, имел многодетную семью. Кстати, как известно, своим учителем Джефферсон считал Исаака Ньютона, о богословских работах которого в приличном обществе, конечно, не принято говорить, но ползучая толерантность пока не добралась до его могильной эпитафии: «...Dei O.M. Majestatem Philosophia asseruit, Evangelij Simplicitatem Moribus expressit» («Он утверждал своей философией величие всемогущего Творца, а нравом насаждал требуемую Евангелием простоту»). Кстати, Ньютон считал, что конец света наступит в 2060 году, что, наверное, не вызовет одобрения у тех, кто хочет к 2045 году копировать человеческую личность на цифровые носители, достигнув таким образом «технологического бессмертия».
Этот небольшой экскурс лишь к тому, чтобы показать христианские цивилизационные корни того, что выросло в Европе в ветвистое дерево прав человека. Но исторически еще с эпохи Просвещения антропоцентризм начинает вытеснять теоцентрические представления из всех областей жизни человека. Начинается абсурдизация или еретизация христианской идеи человеческой свободы, ее превращение из фундаментальной в фундаменталистскую сущность, доминирующую над всем остальным, ценностями веры, семьи, общины, справедливости, государства. Логический финал – отказ от упоминания христианства в европейских документах об интеграции, таких как проект Конституции Европейского союза.
В истории человечества так повелось, что любой фундаментализм приводит к преследованиям инакомыслящих. Религиозный – к преследованию неверующих или инаковерующих, а антирелигиозный – к преследованию верующих. Святейший Патриарх упомянул в своем выступлении, что абсолютизацию свободы выбора человека «нельзя было бы назвать ересью, если бы многие христиане их не приняли и не поставили права человека выше, чем слово Божие». Но было ли принятие свободным или за ним стоит зачистка образовательной системы, медиапространства от всего, что не соответствует тезису об абсолютной ценности прав человека? А любой абсолют – в первую очередь предмет религиозного отношения. Признать это значило бы для сторонников подобного отношения к правам человека поставить себя в положение, равное с представителями иных религиозных и философских учений. Но равный статус – это для всех остальных, а для прав человека – безусловность, непререкаемость, запрет критики. И уже сейчас многие западные христиане поставлены в условия, когда они принуждаются к адаптации своего учения к суперучению о правах человека. За этим стоит принудительный аппарат государства. И это уже было в человеческой истории. В Римской империи ты мог верить во все что угодно, но будь добр, принеси жертву императору. Все бы хорошо, но за эту маленькую дежурную жертву, которой большинство разношерстных язычников Рима придавали, вероятно, почти что секулярный смысл (демонстрация верности правителю), приняли мученическую смерть многие христиане античности. Поставить Христа рядом с Диоклетианом, хотя он был и неплохим государственным деятелем, древние христиане были не готовы. Как мы не готовы сейчас корректировать Евангелие, чтобы получилось так, что гомосексуальные союзы так же достойны образа и подобия Божия, как традиционная семья.
Русская церковь определила свое отношение к правам человека, приняв в 2008 году «Основы учения Русской православной церкви о достоинстве, свободе и правах человека». Этот документ исходит из богоданного, неотменяемого никем достоинства человека. Как бы человек ни грешил, сколько бы он ни нарушал заповеданного Всевышним – в нем Церковь видит образ Божий, унижать который есть грех против Бога. Но если человек пользуется своей свободой, прокладывая злыми делами себе дорогу в ад – не меньший грех поддерживать такой выбор, в том числе силой закона. Церковь никогда не одобрит этот выбор – кто бы его ни совершал – и будет отвергать легализацию аморальных моделей поведения в публичном пространстве, возвышая против этого свой голос. Даже если из современного прочтения прав человека следует, что достоинству человека одинаково соответствует грех и добродетель. Свобода человека приобретает ценность только тогда, когда используется личностью для созидания любви к ближнему и Богу. А если она используется для саморазрушения, для умножения безнравственности в обществе и личной жизни, для обесценивания любви – это ересь, христианская ересь. И кому, как не Церкви, сказать об этом?
