Александр Неклесса
За силуэтами больших городов – сложный мир для сложного человека. Фото Depositphotos/PhotoXPress.ru
Мир сложнее представлений о нем, многое является иным, чем представляется, – это презумпция жизни над идеей. XXI век рождает уходящие в неизвестность конструкции и сценарии, упрощение которых чревато синкопами и коллизиями.
Будущее как предчувствие
Будущее уже наступило.
Просто оно еще неравномерно распределено.
Уильям Гибсон
Трансформация мира нелинейна по природе и драматична по содержанию – по сути, это не продвижение куда-то, а напряженное, несбалансированное изменение чего-то, взаимодействие с хаосом, мутация, преображение. При этом «все разумное действительно» расширяется до «невероятное возможно».
Успех продвижения в будущее связан не только с оптимальностью маршрута, но также с акаузальным и ценностным статусом генеральной цели: краткосрочность тяготеет к обретению преимуществ, долгосрочность – к удержанию цели и поддержанию ценностей. Тут приходит на ум одно высказывание гениального российского математика Андрея Колмогорова: «Не ищите там теорем. Их нет. Я ничего не умею выводить из исходных для этой теории уравнений Навье–Стокса. Мои результаты об их решениях не доказаны, а верны – что гораздо важнее всех доказательств», – хотя на сегодняшний день это звучит, пожалуй, чересчур экзотично…
Сегодня эпоха, предъявившая миру экспансию классической городской культуры и адекватные ей политические, экономические, социальные форматы, близка к завершению. Количество жителей Земли прирастало за прошлый век миллиардами, эффективные коммуникации, развитие транспорта, изощренный технический инструментарий резко повысили интенсивность взаимодействия и результативность процедур. Города, умножающиеся в числе, расползлись по планете мегаполисами, переживая мутации, обращаясь в хабы, терминалы многомерного метаполиса.
На трансграничной земле переселяются народы, ведется чреватый конфликтами диалог культур. Национальные государства утрачивают прежнюю актуальность, их суверенность трансформируется под влиянием глобализации, глокализации, субсидиарности и новых формул политического единения, сужается возможность властного управления человеческими траекториями, сохраняя качества и блага суверенного правового сообщества, меняется сама модель отношений государства и человека.
Наряду с прежней политической и социальной феноменологией возникают общества, выстраиваемые по экзотичным лекалам, характерные черты которых – примат культурной/конфессиональной гравитации, потоковая социальность, распределенная множественность среды обитания. Прагматичный консенсус – региональные интегрии по-своему перемалывают границы прежних структур. Социокультурная гравитация, перераспределяя растекающиеся по планете народы, сгущает политические туманности, фактические тела которых могут соприсутствовать как в прежних, так и в зарождающихся мирах. Преимущества и недостатки сообществ в возрастающей степени определяются антропологическим фактором, уровнем культуры, качеством производимых знаний, многообразием либо дефицитом взаимосвязей, притягательностью либо отторжением сложившегося образа.
Кризис перехода пробуждает эволюционные инстинкты и предъявляет эпохе открытый, динамичный горизонт. Конфигурации постсовременного космоса, его каналы связи и действия создаются в том числе посредством специфических организующих принципов и технологий: контактных – схожих с движением информации по типу «сарафанного радио» или перемещением денег в системе hawala, – и бесконтактных, автономно и когерентно ведущих людей к единой цели. Планирование – причем не только маршрутизация больших организмов на дальнюю дистанцию – становится полифоничным и гибким, диалогичным искусством, связанным с формированием многослойного неравновесного общества, пронизанного подвижными личностными молекулами и мутирующими социогенетическими цепочками: полицентричной среды с непростой суммой аномалий, возможностей и рисков.
Мы учимся не для того, чтобы знать, но чтобы понимать и действовать. Умножение и взаимопроникновение, синтезирование социальных галактик влияет на их структурность и толерантность, диктуя перенастройку гармоник, в созвучии с которыми складываются обстоятельства. Люди, обживая и обустраивая просторы антропологической и дигитальной вселенной, воплощают прописи двойного применения, демонстрируя готовность к радикальным переменам, конструктивным и деструктивным. Обитатели оборотной стороны экзистенции, существуя вне кокона политкорректности, пренебрегая интеллектуальным снобизмом, все же не отвергают дискурсивный акт как таковой: их моделирование футуристичной практики воплощено в эксперименте – прямом действии, то есть предъявлении городу и миру не столько опыта рефлексии, сколько провокативного, лишенного излишних сантиментов действия.
Соответственно и драматичную тему истишхади или ингимаси как антропологического оружия вряд ли следует рассматривать в качестве исключительно исламистского явления: корни феномена глубже, а перспективы шире. Обретение же со временем экстремист-футуристами диверсифицированных в ходе технической революции модификаций ядерного оружия либо аналогичных по силе воздействия средств и оружия массового поражения заметно повлияет на состояние института регулярной армии ординарных государств и на характеристики силового противостояния на планете в целом.
Человеческая вселенная
Величайшую опасность во времена нестабильности представляет не сама
нестабильность, а действия в соответствии с логикой вчерашнего дня.
Питер Друкер
Мироустройство, сложившееся в эпоху Модернити, существенно меняется. Трансформируется система международных отношений, перераспределяются и делегируются суверенитеты, расширяется номенклатура внешнеполитических организмов, мировой рынок обретает черты особого миропорядка (государство как сервитут), появляются играющие по другим правилам слабоформализованные персонажи, усложняется элитный зонтик как регулятор власти.
В интернациональном космосе наряду с национальной государственностью соприсутствуют и состязаются иные форматы политической организации: надгосударственные и межгосударственные структуры как мировые и региональные регулирующие органы; страны-системы как федерации и конфедерации, союзы и содружества; различного рода субсидиарные автономии и сепаратистские образования; квазисуверенные государства; государства-корпорации и корпорации-государства, по-своему трансформирующие и профанирующие национальный и гражданский суверенитет; государства-организации с подвижными границами и пластичные симбиотические ассоциации; геоэкономические интегрии; влиятельные антропо-социальные сообщества – власть вне государственности: динамичные архипелаги, конституирующие de facto новый тип политорганизмов и обновляющие систему мировых связей.
Сегодня мы наблюдаем, пожалуй, апогей массового общества – его глобальную манифестацию: трансформацию в подвижную совокупность индивидов, получивших прямой доступ к эффективным инструментам, включая высокотехнологичные. Параллельно разворачивается революция элит, пришествие личностного общества, где институты и правила играют меньшую роль. Камертон обновляющейся повестки – сложный человек в сложном мире: акцент переносится на венчурные личностные коалиции, порождаемые взаимопониманием и скрепленные совпадениями (в той или иной степени) амбициозных целей, вместо безличных бюрократизированных структур; а также на творческие потенции вкупе с расширенным статусом реальности. В мире утверждается в качестве доминанты влиятельный персонаж – manterpriser, человек-предприятие.
Экономическое развитие – составная и органичная часть культурной революции. Генеральный тренд – движение от систематизированного индустриально-информационного пейзажа к холмистому ландшафту креативного общества. Экономика высокого уровня, находящаяся на пике конкурентной пирамиды, определяется качественными характеристиками, она доминирует в производстве и экспорте высокотехнологичной продукции, чревата инновациями, открывающими и закрывающими технологиями, мультипликативными эффектами. Это продукт сообщества, адаптированного к сложноорганизованной деятельности, обладающего актуализированным культурным, человеческим, интеллектуальным капиталом, технологическим, профессиональным разнообразием, динамичным личным и социальным творчеством, соответствующей инфраструктурой.
Сталкиваясь с конкуренцией высокоорганизованных и умело аранжированных композиций, спонтанное проникновение в грядущее оказывается все более затруднительным. Диахронные координаты, изгибы дорожной карты замещают прежнюю пространственную (географическую, геополитическую) организацию в качестве доминанты социальной топографии и динамической сути нового, неравновесного порядка.
Мы сжали небо
Будущее состояние вещи уже начинает существовать
в настоящем, и состояния противоположные суть
следствия одно другого неминуемые.
Александр Радищев
Новизна обладает серьезными конкурентными преимуществами, которые нередко осложнены дестабилизацией с высоким уровнем рисков.
Рынок версий будущего, предлагая маршруты, оперирует расчетами и предположениями, однако актуальное содержание ряда категорий шире текущих представлений. Для прогнозирования действий в ситуации неопределенности важно не только учитывать имеющиеся ресурсы и сложившиеся обстоятельства, но также различать признаки становления иного, отыскивая зерна перспективных ситуаций и отраслей, прорастающие в современности.
Прошлое, однако, может быть не менее переменчивым и предприимчивым; при определенных обстоятельствах оно способно исказить логику транзита, затопить формирующийся ландшафт – нам приходится осмыслять новизну, пребывая в атмосфере ветхих эманаций, формулируя концепты по сделанным при других обстоятельствах лекалам. Тут могут возникать серьезные аберрации: предполагая созидать будущее, можно вопреки намерениям отстраивать очередную версию прошлого. Существующая система пытается репрессивно контролировать, порою прямо подавить самоорганизующуюся критичность, сжимать возникающий дискурс, стремясь упростить ситуацию, скрывая подлинный драматизм мира. И если/когда, поддавшись давлению, новизна уплощается, позволяя обращаться с собой как с тривиальностью, пелена рождения рассеивается, коридоры перехода обрушаются и трансформация прерывается. Прошлое же оказывается лукавым монополистом иллюзорных и усеченных перемен.
Практика в своих институциональных проявлениях и предъявленной временем наготе – зримое производное от действительного состояния общества. Продвижение России в будущее, декларированное ранее в категориях утопизма, в последнее, но уже продолжительное время мыслится как обустройство улучшенной версии настоящего, то есть в рамках аморфно-позитивистских представлений о стабильности (нередко понимаемой как статичность): апгрейда в стилистике индустриально-экономического пейзажа. Примечательно, что в ситуации универсальных и глобальных перемен в стране отсутствуют механизмы долгосрочного прогнозирования вероятного будущего и его активного представления – профессионального стратегического планирования. Внимание сосредоточено на оперативно-тактических мерах и эскизном разнообразии пейзажей желаемого будущего, следствием чего становится неразличимость подлинного российского горизонта, отсутствие комплексной дорожной карты России – модели национального обустройства и продвижения в динамичной ойкумене.
Страна – это совокупность людей: обладающая суверенитетом нация, «сообщество людей, которые через единую судьбу обретают единый характер» (Отто Бауэр), res publica. Первоочередные задачи государства – служение и защита: обеспечение легитимности управления, справедливости правосудия, внутренней и внешней безопасности граждан, предотвращение узурпации власти, отлаживание механизмов, стимулирующих и обеспечивающих развитие.
С точки зрения политической философии и основ современного права, препоны волеизъявлению граждан, манипуляции с избирательным процессом (национальным проектированием будущего) сковывают «перманентный плебисцит», нарушают логику развития, дисквалифицируют органы власти, являясь преступлением против суверена – народа как источника власти, аналогично «оскорблению величества» в прежних правовых системах. Возникающие деформации деятельной среды, искажения сознания и деградация воли нации чреваты отчуждением, асоциализацией и в конечном счете аффектом масс.
Контекст перемен
Страна должна заместить духовной силой то, что она
потеряла в физической.
Фридрих Вильгельм III
Реконструкция России так или иначе неизбежна. Есть логика больших систем, можно что-то приблизить или отсрочить, но избежать нельзя. Сейчас прошла рябь кадровых изменений, грядет волна, связанная со спецификой очередных преобразований, которые изберут к добру или худу.
Возможно, основное в реестре назревших проблем – это кризис российской системы власти: в динамичном, многослойном мире неконкурентоспособны ригидные структуры и охранительные механизмы, основанные на механистичных представлениях, автократии, клановости и патернализме (хотя Россия и предрасположена к патернализму в силу своей культурной неформальности). Судьбоносные реформы могут реализовываться усилиями гражданского общества, элит либо авторитарной власти, способных осуществить системную реконструкцию, смену стратегии и ревизию госаппарата. При этом критически важна совокупная воля к успеху и переменам – полнота национального консенсуса, умело сопряженного с ценностями общества и целями страны, а не с интересами отдельных групп.
Путь к грамотной реструктуризации – осознание актуального контекста перемен: доминирования будущего над прошлым, изменившегося статуса национальной государственности и личности, особенностей гражданства в новой редакции реальности, архитектоники страны как сообщества и мира как суммы взаимодействий, значения ценностных основ и заново осмысленных целей России. Ключевое условие успеха и долг национальной элиты – создание умной прописи этой важнейшей реформации. От качества исполнения задачи, от того, как промыслен, прописан и функционирует общественный договор, кем и по какой процедуре реализуется продвижение в будущее – зависит, возводится ли здание на скале или же на песке.
Императивной процедурой и непростой проблемой является реформа госаппарата при отсутствии у него стимула к ауторегенерации, нацеленная – пока и насколько это возможно – на декриминализацию, обретение профессионализма и компетенций, адекватных времени и обстоятельствам. Равно как необходимость сопряжения российского соборного разнообразия с кодами практики, порождающей сложные ситуации, уникальные инструменты, оригинальные продукты, опережающие услуги и квалификации. Основа эффективных социоструктур – человек как сложноорганизованная личность, его культурный, интеллектуальный, метафизический, духовный кругозор, способность к замещению социального отчуждения диалектическим взаимодействием, синергийной эволюцией. Основным национальным капиталом сегодня является не совокупность собранных территорий, а качество людей, населяющих страну, - образно говоря, не площадь неба, но сумма звезд.
В калейдоскопичной человеческой вселенной ценности являются ядром социокультурной гравитации, источником энергий, определяющих связность и притягательность сообществ; а целостность – результатом продвижения к цели, ее перманентного постижения. Русская геокультурная доминанта амбивалентна, ее козырь – креативность в широком смысле: идеи, инакости, открытия, инсайты, образы, импульсы, мемы. В новом мире субстанция творчества – востребованный продукт, однако же и своеобразный джокер, идеи правят миром сами по себе. Будучи фрустрированной, русская социокультурная суперпозиция уже не просто принижает статус земных изделий и формальных долженствований, но начинает производить версии нигилизма.
Проблема опошления бытия и экспансия невежества, инволюция культурного и этического стандарта более чем актуальна сегодня для Российской Федерации. Иван Ильин в своем последнем труде «Аксиомы религиозного опыта» писал: «…вещи сами по себе не пошлы; но одноименные им содержания, воспринимаемые и разумеемые людьми, могут быть совершенно пошлыми. Пошлость вносится в мир духовно-скудными и религиозно-мертвыми людьми. Для того чтобы она появилась, нужен чей-нибудь субъективный, человеческий, духовно-немощный, религиозно-мертвый акт, который, обращаясь к непошлому предмету, видел бы в нем и разумел бы в нем пошлое содержание».
Умение опознавать невидимые миру горизонты в значительной мере определяется стилем мышления, привычкой субъекта к самостоятельной позиции, деятельной рефлексии и диалектичному анализу ситуаций. Социальный императив – созидание образовательной среды как системы перманентного развития, имеющей целью не просто освобождение нации от увечий невежества: российское общество нуждается в культурной и нравственной реабилитации, реституции человеческих качеств. Альтернативой антропологической катастрофе является культивация интеллектуально и морально полноценной, высокоорганизованной и самоорганизующейся личности, владеющий инициативой, обладающей лидерскими качествами, развитым характером, эмоциональным интеллектом, критическим умом, духовным кругозором, чувством ответственности, творческими способностями, воображением, интуицией, способной плодотворно существовать в сложном мире.
Культурный и антропологический капитал, среда высокой организации, наличие оригинальной музыки сфер – императив для значимого присутствия в новом эоне, а проблема осознанной идентичности – одна из центральных в расширяющейся человеческой вселенной.
Время все чаще стимулирует относиться к сложившимся обстоятельствам как транзитной категории.
Дарья Гармоненко 
