Право на будущее

Сегодня перевод мировых часов на локальное время – глобальный тренд. Фото Reuters

Говорят, японцы не задумываются всерьез о своем будущем. Им вполне комфортно и счастливо в их настоящем. В нашей же культуре испокон века все было наоборот. Тотальная неудовлетворенность настоящим компенсировалась грезами и мечтами о светлом будущем. А с прошлого века такой иллюзорный образ будущего для всех граждан мог быть только единым. Плюрализм и конкуренция визионерских идей не предполагались. Этот монистический образ причудливо создавался на стыке интересов господствующих элит и услужливой интеллигенции и, как и все остальное, навязывался обществу. Сопротивление было бесполезно, оставалась лишь возможность для идейного эскапизма. Общество жило единым временем по принуждению. С таким насильственным утопизмом советские люди смирились и как-то научились с ним уживаться. Развал Союза на краткий миг вернул было искреннюю веру в благое будущее, но ненадолго.

Конечно, можно сказать, что с тех пор мало что поменялось. Однако это несколько поспешный вывод. Поменялось. И очень даже существенно. Как ни старались новые российские власти изобрести национальную идею на протяжении последних 25 лет и привязать к ней общественное и культурно-идеологическое развитие страны, ничего из этого не вышло. Все старания придворных интеллектуалов оказались тщетными. В итоге от монистического конструирования единой национальной утопии отказались, остались лишь всхлипывания о суверенности.

Не станем вдаваться в причины этого краха. Знаменательное историческое поражение идеологов новейшего времени еще предстоит оценить аналитикам и историкам. Тем не менее отважусь на гипотезу: общественный утопизм старого образца ушел в небытие, как кажется, прежде всего в силу сменившейся в стране парадигмы социального времени.

Предшествующие поколения россиян в советские и отчасти постсоветские времена привыкли жить и выживать в режиме продолжительного настоящего. Долго тянувшегося сегодняшнего дня. Да, они в душе верили в отдаленное будущее, грезили о лучших временах, планировали свою жизнь и проектировали биографии детей. Но уже с конца 1990-х эти мыслительные практики переменились: утопическое будущее для большинства людей потеряло прежнюю привлекательность. Оно стало непрозрачным, неконструктивным и не сулящим ничего хорошего. К тому же никто из верховных идеологов не смог настроить людей на позитивный лад. Более того, попытки такого рода лишь сокращали доверие россиян к россказням и долгосрочным картинкам будущего.

Когда же все потуги сконструировать национальную идею потерпели фиаско, то для абсолютного большинства россиян актуально-настоящее – по разным причинам – стало невыносимым для того, чтобы терпеть его во имя будущего. От запредельной ли бедности, из-за дефицита свобод и демократии, от сверхзавышенных жизненных и потребительских притязаний – не суть важно.

Итог: россияне перестали жить единым временем, то есть общим настоящим и одним неизбежно наступающим грядущим. Настоящее стало множиться. Все люди живут разными стилями и асинхронно, как будто живут они в разных исторических временах. Образ будущего в принципе не остается для всех одним и единственным. Но поскольку мыслить в условиях плюрализма визионерских идей мы не приучены, страна в буквальном смысле взорвалась изнутри. Большинство современных конфликтов – политические, территориальные, градостроительные, электоральные и даже мусорные – производные масштабного процесса расщепления времени.

В последнее пятилетие мы отчетливо наблюдали, как федеральная власть, продолжая оставаться главным игроком, устанавливающим общие правила игры, постепенно утрачивает легитимность в качестве базового центра формирования образа будущего. Социальное конструирование разных и подчас непересекающихся образов перемещается из столиц в регионы, мегаполисы и даже малые города. Перехватывается крупными корпорациями, лоббистскими институтами и консультантами-одиночками. Будущее, как говорили раньше, лепится с кондачка.

Шиес, Ликино-Дулево, Екатеринбург и многие другие подлинные, а не виртуальные, точки кипения отражают борьбу разных групп интересов за право распоряжаться будущим. И мы видим, как все чаще в защиту своего локального права встает местное население. Власти чаще всего ведут себя по-компрадорски и потому теряют последние крупицы доверия к себе со стороны граждан. С разной степенью ожесточенности они противоборствуют всякому проникновению в зону их легитимного и естественного права на свое локальное будущее.

На станции Шиес, к примеру, бастующее население невозможно ни убедить рациональными аргументами, ни устрашить силовым воздействием. Они стоят насмерть. Федеральный центр вначале искренне недоумевал, полагая, что с местным населением можно особо и не считаться, если принято наверху решение о мусорной свалке. И это забота региональной власти довести дело до конца. Но вскоре недоумение переросло в откровенную злобу и непонимание, ведь начальство уверовало в то, что проект природоохранный и принесет выгоду региону. А столкнулось с глухой стеной отчаянного сопротивления. Ситуация нестандартная, и главная ошибка властей в том, что они недооценили мусорный проект как потенциальную угрозу, которая могла бы нанести сокрушительный удар по едва-едва формирующемуся территориальному самосознанию, робко проклюнувшемуся на фоне темы своего свободного будущего. В этом смысле протест поморов направлен не столько против авторитаризма, насилия и коррупции, сколько против несправедливого отчуждения локального будущего от людей. Общефедеральным будущим поморы уже не живут и вряд ли в обозримой перспективе туда захотят добровольно вернуться.

Национальные часы завершают свой ход. И вот-вот готовы остановиться вовсе. Визионерские идеи, высказанные с самой высокой трибуны, постепенно утрачивают свою былую символическую прагматику. Лозунги и призывы, конечно же, для части провинциальной и даже столичной аудитории еще что-то значат, но многими скорее воспринимаются как пустые обещания. При этом они настолько фрагментарны, что из этих утопических осколков не складывается целостная картина будущего.

Примечательно, что этот процесс происходит не только в России. Похоже, он идет во всем мире. Сегодня перевод мировых часов на локальное время – глобальный тренд. И это прекрасно ощущают мировые лидеры. Не случайно повсеместно повторяющимся рефреном на национальных выборах стали слоганы типа «Вернем былое величие!» или «Вместе вперед!». Все они свидетельствуют об отчаянных попытках политиков вернуть себе контроль над будущим. Хотя и в том, что они контролируют настоящее, они, похоже, тоже глубоко заблуждаются. Что уж говорить об их влиянии на будущее?!

В России расщепление времени происходит во многом по причине ошибочной политико-философской стратегии наших элит. Для них время стало технической целью. И поскольку ее трактуют прежде всего в категориях рывка или прорыва, то понятно, какой образ будущего в таком дискурсе может родиться. Тотальная цифровизация. Виртуальная валюта. Big Data. Цифровой город. Искусственный интеллект. IT-инструменты. И всякое прочее в духе Илона Маска. В этом образе нет места справедливому обществу и человекоцентричной политике. Человеку-киборгу – да! Просто человеку – нет!

Надо понимать, почему это происходит. Осознавая всю серьезность отставания России от ведущих глобальных игроков, наше правительство резонно вкладывается в инновационные технологии, а в социальные программы и человеческий капитал – по остаточному принципу. Тем более что у молодой технократической верхушки явно наметилась страсть к гаджетам. И что мы сегодня вновь слышим из уст первых лиц? Что следует пожертвовать настоящим ради будущего. По аналогии с китайским путем в современность. Но захочет ли это услышать народ – вот в чем загвоздка. А для властей, хоть и обескураженных усиливающимися низовыми протестами, это проблема самого народа. Очевидно, что видение будущего у наших властей и сограждан совершенно разное. А светлым оно скорее всего будет у тех, у кого и сегодняшнее длительное настоящее вполне себе очень даже светлое.

За громкими словами высших чиновников о будущем – идейная пустота. Многомерного образа у них нет. А все наброски и предположения о грядущей супертехнологической цивилизации заимствованы извне. Не случайно словосочетание «дефицит образа будущего» стало одним из самых частотных в публичном пространстве. Высокопоставленные деятели не предлагают ничего, что могло бы стать новой позитивной утопией. И граждане многое, что происходит сегодня в стране, привыкли списывать именно на счет отсутствия образа желаемого будущего как у государства, так и у формирующейся гражданской нации. Ибо движемся вслепую, и потому ничего не меняется, а где-то и откатываемся назад.

Безусловно, пока нет ясного ответа на вопрос, куда мы идем (или точнее, куда мы хотим прийти), Россия в лучшем случае будет топтаться на месте, переживая хозяйственный упадок и социокультурную деградацию, выпадая из глобального мира как политически и конкурентно, так и чисто по-житейски. И речь идет не о технических довесках к национальной стратегии, а о реально ожидаемом образе России как страны со свойственным ей общественно-политическим строем, идентификационным кодом, ценностными ориентациями, качеством жизни и аутентичным местом в глобальном мире.

Но кто должен сформировать этот образ, совершенно не очевидно. Можно было бы предположить, что российское общество и его гражданский корпус по-прежнему пребывают в подростковом состоянии, поэтому нуждаются в видении будущего, предложенном и сформулированном кем-то из взрослых. Впрочем, из нормальных, трезвомыслящих и профессионально состоявшихся людей никто этого уже не ждет. А низы и деклассированные группы просто выпали из временного дискурса. Однако и те, кто что-то слышал, к примеру, про национальные цели и проекты, а они по-прежнему в меньшинстве, скорее всего воспринимают их как некие плановые показатели на ближайшую перспективу – не более того. Целостный образ из них не складывается. Примечательно, что и на последнем Петербургском экономическом форуме много внимания было уделено технологическому прогрессу, но какое это имеет отношение к национальной утопии страны, так и осталось за гранью обсуждения. У присутствующей там элиты свое будущее, слабо пересекающееся с грядущими далями большинства россиян. И это бросалось в глаза, по крайней мере телезрителям, наблюдавшим в прямом эфире за происходящими на форуме выступлениями и дискуссиями.

Требование конструирования образа будущего сегодня настойчиво, как никогда ранее. В народе и среди элит. Рядовые граждане уклоняются от участия в этом интеллектуальном творчестве прежде всего в силу непривычности для них самой задачи. Элиты дружно перекладывают эту ношу друг на друга, будучи в глубине души уверенными, что будущее по-настоящему начнется только после 2024 года. А когда этот рубеж будет мирно и успешно преодолен, будет видно по новым обстоятельствам, о чем нам всем фантазировать. А пока живи по принципу carpe diem – лови день.

Уверенность в чудодейственной силе образа будущего подпитывается информационными потоками извне. Вполне резонно считается, что раз за рубежом каждое стратегическое планирование начинается с конструирования образа будущего, то почему бы и нам не последовать этой проторенной другими верной дорогой. Доподлинно известно, что такие образы детально прорисовываются в бизнесе, социальном проектировании, культурной политике, территориальном и институциональном развитии. А как иначе в противном случае оценить популярность таких инструментов, как форсайт и мастер-планирование? Они действительно могут оказать незаменимую помощь в национальной и корпоративной устремленности в будущее. Хотя и не обязательно. Многое зависит от ценностных установок и социальных целей креаторов. И здесь немало ловушек.

Отечественные творцы будущего, как правило, больше сконцентрированы на внешней стороне прогресса – технологиях, роботизации, финансовых и информационных инструментах, оптимизации в конце концов. В то время как в западном ареале образ будущего – это прежде всего ценностный продукт. Мы же настаиваем на прагматичности образа, извлекая из него все «лишнее» культурное содержание. В результате правительство принимает десятки пролонгированных в далекую перспективу проектов, не имея целостного общественно-политического видения будущего и не опираясь на солидарно принятые принципы справедливости – общее благо. Вслед за центром идут регионы и города с их малоосмысленными стратегиями на десятилетия вперед, которые ложатся в стол региональных ханов мертвым грузом.

За последние два-три года именно к правительству обращены взоры жаждущей внятной картины будущего элиты. Ее можно понять. Заглянуть за горизонт времени – естественное желание любого человека, особенно обремененного какой-то властью, собственностью, деньгами, талантом. Антропологи давно сформулировали оригинальную формулу восприятия будущего: для нормальных людей оно начинается в тот момент, когда жизнь становится другой, а ее организация осуществляется непривычно по-новому. Короче, когда все проходит через глубокое обновление. Но, похоже, именно этого и не хочет сегодняшняя власть. Она согласна на технологические инновации, следуя мировым трендам, но без общественных перемен. И поэтому из ее уст мы вместо будущего неизбежно обретем вечно продолжающееся настоящее. Deja vu времен застоя, не правда ли? Кто-то его пережил однажды на исходе советской власти, а кому-то это в силу возраста не дано в переживаниях.

Конечно, на это можно возразить: отчего же тогда в российском обществе столь сильны ностальгические настроения по позднесоциалистическим порядкам? Ведь это же было время драматического застоя! Парадокс? Думаю, нет. Сегодняшний среднестатистический россиянин не планирует своего личного будущего, даже ипотека не сделала из него тайм-менеджера. Но и свыше никто не предлагает ему никакого видения будущего. Однако в памяти сохранился образ брежневской эпохи в виде причудливого симбиоза серого индивидуального настоящего со светлым коллективным будущим. Кроме того, вся полнота ответственности не ложилась только на плечи простого советского человека, государство делило с ним ответственность за настоящее. Сегодня же человек ощущает себя совершенно одиноким в море актуальных проблем, без смонтированных кем-то за него перспектив для себя и близких. А пенсионная реформа к тому же сделала будущее еще более туманным.

Наши современники уже не верят в будущее как нормативное чудо. Они покидают пространство общего социального времени, замыкаются в своих локальных сообществах, и сами начинают творить местные футур-рамки. Именно на пике расщепления общего времени в локальных сообществах складывается коллективное осознание своего права на будущее. Оно может плавно и мирно развиться в результате интенсивных дискуссий и творческого взаимодействия, а может возникнуть вполне внезапно под влиянием внешней угрозы, как, к примеру, на станции Шиес.

Разумеется, страна по-прежнему живет едиными правовыми и формализованными правилами, но свое будущее люди начинают строить по своему усмотрению в соответствии с местными интересами и без оглядки на национальные стратегии. Собственно, там и привязываться не к чему. Россияне, безусловно, заинтересованы в федеральных переменах, но если они не будут происходить быстро и в соответствии с представлением об общем благе, ничего не произойдет. Будущее уже расщепилось на множество ниш локальных перспектив. Все эти ниши – разного качества, разной направленности и разного контента. Люди выстраивают свои народные стратегии сообразно местным интересам и возможностям. Они не стремятся конкурировать с соседями, хотя учитывают соревновательный фактор. Не склонны они и повторять чужой успех, хотя приглядываются к достижениям других сообществ. Нередко они основывают общины на пустом месте и начинают свою коллективную жизнь сызнова, подобно алтайским и южно-сибирским закрытым поселениям. Да и появление частных городов свидетельствует о революционных переменах в стране. Все они суть своего рода точки невозврата в монолитное прошлое России. И те сообщества, которым удается пройти через испытание нулевого цикла и приватизировать свою коллективную судьбу, в водоворот общего времени уже не возвращаются.

Наступление новой эпохи в истории страны, когда право на будущее становится столь же неотъемлемым, как и другие права человека, вовсе не знаменует собой появления нестандартных угроз для единства России. Скорее указывает на культурный транзит в сторону сценария диверсификации путей развития и наступления эры множественного будущего.

Будущее локальных сообществ будет разниться по темпам и качеству жизни, по конкурентоспособности и обеспеченности ресурсами, толерантности и открытости, а главное – по ценностным приоритетам и потенциалу территориальной солидарности. Изобретение своего локального будущего, а не молчаливое принятие общей матрицы развития, спущенной из федерального центра, собственно, и есть новый коллективный ритуал локализации. В нем на равных принимают участие активные граждане, застройщики и планировщики, представители органов самоуправления, журналисты и местные интеллектуалы.

Состояние недоразвитого гражданского общества в России может быть преодолено в первую очередь посредством массового осознания гражданами права на свое будущее и вовлечением в творческий процесс его создания. Локальные часы заведены и запущены. А к каким это приведет последствиям – увидим в самое ближайшее время. Думаю, локальные часы смогут обновить страну решительнее и последовательнее любых общефедеральных проектов. Центральные власти это прекрасно понимают и, как мне кажется, возлагают на это гражданское движение большие надежды. И поступают разумно.