НЭП: время предприимчивых. К 100-летию введения новой экономической политики

Советская власть считала нэпманов эксплуататорами, происходившими из среды дореволюционных крупных торговцев.  Плакат © РИА Новости

С переходом к нэпу в нашей стране вновь появились и акционерные общества (Экспортхлеб и др.), и финансово-кредитные учреждения (к примеру, Торгово-промышленный банк СССР), и товарные биржи, и госторговля, и кооперативные лавки, и частные магазины.

В соответствии с Гражданским кодексом любой советский гражданин, достигший 16 лет, мог получить лицензию на торговлю в лавках, общественных местах, на рынках и базарах любыми предметами и продуктами (кроме оружия, наркотических средств), на открытие магазинов, кафе, ресторанов, предприятий бытового обслуживания населения, на аренду зданий и подсобных помещений, производственного оборудования, средств транспорта.

Красные купцы

В рыночную сферу ринулись в те лихие для торговли годы наиболее предприимчивые и хваткие представители разных социально-профессиональных групп: и крестьяне, и ремесленники, и служащие, и домохозяйки, и бывшие «мешочники» времен «военного коммунизма», и кое-кто из бывших красноармейцев и красных партизан. Вместе с тем в 1922 году среди владельцев частных торговых заведений Петрограда насчитывалось лишь 26,2% бывших коммерсантов. Какой же процент нэпманов составляли представители дореволюционного гильдейского купечества в целом по стране, сказать, однако, трудно. Лишь мелким и средним коммерсантам, выходцам из мелкобуржуазных слоев, удалось на время опять почувствовать рыночную свободу в годы нэпа.

Новых предпринимателей стали чаще всего именовать нэпманами (то есть людьми нэпа), а порой и красными купцами. Этот термин не употреблялся первоначально на страницах «Правды», предпочитавшей использовать с конца 1921 года словосочетание «зарвавшийся хозяйчик». А вот в новом журнале «Огонек» он встречался с 1923 года довольно часто, причем иногда в еще более уничижительной форме «нэпач». Конечно же, нэпманы (нэпачи) и их жены («толстые нэпачихи», «располневшие нэпманши-модницы») сразу приобрели в советской прессе карикатурный образ. Но рабочие и крестьяне называли обычно советскими буржуями не нэпманов, а коммунистов, занявших привилегированные номенклатурные должности.

Даже по данным официальных источников 1920-х годов, менее 30% нэпманов занимались до революции торговлей. В начале 1924 года для Наркомата рабоче-крестьянской инспекции был представлен закрытый доклад, в котором констатировалось: «На частноторговом рынке отсутствуют не только прежние торговые фирмы, но и старый торговый класс в целом. Старые купцы представляют ничтожный процент всей массы современного купечества». И вот почему: собственность (фабрики, заводы, торговые лавки, магазины, склады, особняки) и капиталы дореволюционных купцов-предпринимателей были национализированы большевистскими властями, часть из них погибла в период военно-революционных бурь, кое-кому удалось эмигрировать, а оставшиеся на территории советской России часто побаивались вновь браться за дело из-за опасения новых репрессий и конфискаций.

В начале 1920-х годов владельцы пекарен Ростова-на-Дону, уловив рыночную конъюнктуру и повышенный спрос на свою продукцию, резко повысили отпускные цены. После первого предупреждения, оставшегося без ответа, местные власти реквизировали частные булочные, передав их кооперативам, а их бывших владельцев посадили в тюрьму.

Торговцев, как и мелких товаропроизводителей, обязали выкупать патенты и уплачивать прогрессивный налог. Все владельцы лицензий на торгово-предпринимательскую деятельность должны были по первому требованию властей предоставлять все счета и отчетную документацию. Конечно же, преследовалось по закону участие нэпманов в противозаконных торговых и финансовых операциях.

Классификация нэпманов

В зависимости от характера деятельности (торговля с рук, в ларьках и киосках, магазинах, розничная или оптовая торговля, количество наемных работников) их разделили первоначально на три, а затем на пять категорий. Большое значение органы советской власти придавали использованию либо отсутствию наемной рабочей силы в хозяйствах нэпманов. В статистических сводках периода нэпа по социальному признаку выделялись: 1) хозяева с наемными работниками; 2) хозяева с помогающими членами семьи; хозяева-одиночки; помогающие члены семьи; рантьеры. Впрочем, официальная градация частных предпринимателей не отличалась четкостью, посему в работах разных историков цифры нэпманов как в целом по стране, так и по регионам сильно разнятся.

По наблюдениям москвича, бывшего служащего пароходства, мемуариста Николая Петровича Окунева, среди деловых людей той поры выделялись две категории предпринимателей: 1) нэпманы старой формации, бывшие дельцы, прошедшие через камеры Бутырки и ставшие консультантами главков ВСНХ и советских трестов; 2) нэпманы новой формации – мелкие хищники, люди самых разных профессий, занявшиеся торговлей, чтобы быстро разбогатеть. Последние, объединяясь в компании по 3–5 человек, торгуют всем, что подвернется под руку (от мануфактуры и гвоздей до химических средств и гречневой крупы). Не имея собственных больших капиталов, такие предприимчивые люди при помощи кредитов Госбанка делали миллиардные торговые обороты. «Прожигая» жизнь, они проигрывали миллиарды за столом рулетки, становились завсегдатаями бегов и тотализатора. Другие же на Ильинке перед зданием Московской биржи перекупали и перепродавали золото.

В 1924 году в корреспонденции, направленной в газету «Советская Сибирь», неизвестный автор так характеризовал состав новой советской буржуазии: «Наши буржуа разделяются на три класса: нэпман-акула, нэпман-середнячок и нэпман-«хипесник». Нэпман-акула – разновидность, сравнительно слабее, чем другие, встречающаяся в Сибири. И если бы не гостеприимное крылышко наших торгов, то о ней не было бы и речи. Нэпман-«хипесник» интересует скорее агентов уголовного розыска, нежели сибирскую экономику. Зато нэпман-середнячок довольно-таки сильно укрепился на позициях сибирского торгового капитала. Он раскинул свои лавочки по всем деревням и селам необъятной Сибири. В нашей отечественной буржуазии заметна классовая борьба… Нэпман-середнячок не особенно долюбливает губфинотделы (ох уж эти налоги), но с неизмеримо большей ненавистью относится он к «нэповским аристократам», урывающим у него львиную долю доходов. Поэтому нэпман-середнячок не прочь помочь власти прижать нэпмана-акулу».

Термин «хипесник» требует пояснения: его корень «хипес» происходит от слова «хипэ», которое на идише означает «свадебный балдахин». В Одессе с дореволюционных времен «хипесниками» именовали мошенников, работавших в паре с проститутками («хипесницами»), изображавших разъяренных мужей и обкрадывавших посетителей. «Хипесники» нэпманской поры также работали в паре и под прикрытием.

К середине 1920-х годов число крупных частных торговцев достигло в стране 180 тыс. человек. Нэпманы-оптовики активно влияли на процесс рыночного ценообразования. В зависимости от складывавшейся торговой конъюнктуры они способствовали то повышению, то снижению цен. Их бизнес отличался большей эффективностью в сравнении с государственными и кооперативными торговыми организациями. Так, на рубеже 1922–1923 годов накладные расходы частных предпринимателей обычно не превышали в денежном выражении 5–7% товарооборота, тогда как у торговой кооперации достигали 18,2%, а у госторговли – даже 28,6%.

Они не хотели быть лишенцами

Большевистская пропаганда всячески стремилась создать у советского человека – рабочего, крестьянина, служащего – крайне негативный и карикатурный образ предпринимателя-богача. На плакатах, в сатирических стишках, юмористических рассказах и газетных очерках его изображали жадным эксплуататором-кровопийцей, классовым врагом, ограниченным мещанином с барскими замашками, на карикатурах – не в меру разожравшимся толстяком. Показная роскошь и разгульный стиль жизни многих нуворишей нэповской поры также не вызывали симпатий у рядовых граждан.

Не было более ненавистной личности для самого нэпмана, чем фининспектор. Налоги порой отнимали у частных предпринимателей до половины всех доходов. Согласно Закону о подоходном налоге от 12 ноября 1923 года, всех налогоплательщиков страны, проживавших в городах, разделили на три категории: А, Б и В. Так, в категории В оказались, в частности, владельцы, совладельцы, арендаторы, пайщики и вкладчики торговых и промышленных предприятий, а также лица, занимающиеся комиссионными, маклерскими, экспедиторскими, кредитными и биржевыми операциями. С них взимали более высокие налоги и коммунальные платежи, они лишались права проживания в муниципальных домах, права участвовать в выборах, права на социальное обеспечение, права на бесплатное образование, гражданских прав. В категорию В входили нэпманы, чей годовой доход, например, в городах Сибири был выше 400–450 руб. По новому Закону от 24 сентября 1926 года нижний предел годового дохода налогоплательщиков категории В повысился до 700 руб.

Удельный вес нэпманов среди городского населения Сибири, не превышая никогда 7%, имел тенденцию к постоянному снижению со второй половины 1920-х годов. Больше всего частных предпринимателей в годы нэпа проживало в Омске и Иркутске, которым по данному показателю сильно уступал Красноярск.

Нэпманы пытались даже объединиться в масштабах всей страны для защиты своих интересов. В секретном обзоре политического состояния СССР за октябрь 1925 года, составленным Отделом информации ОГПУ, обращалось внимание на инициативу рыночного комитета Красноярска по созыву сибирского и даже всесоюзного съезда частных торговцев. Инициаторы съездов внесли ряд разумных предложений, направленных на изменения налогового законодательства и торговой практики. Вот что они, в частности, предлагали: кооптировать компетентных частных торговцев в комиссию по определению доходов и прибыльности торгового бизнеса; предоставить частному капиталу лицензии, разрешения на ввоз импорта и допущение его в оптовую торговлю; приравнять артели частных торговцев к кооперативным организациям; наделить нэпманов избирательными правами; дать их детям право обучения в школах и вузах наравне с прочими гражданами. Однако власти не разрешили проведение съезда. Порой сибирские нэпманы выражали даже желание финансировать обустройство школ.

В период нэпа рабочие на первомайских демонстрациях носили лозунги с призывом «Смерть частной торговле». На одном из плакатов того времени можно было прочесть: «Береги свою трудовую копейку, не покупай у частного торговца, не обогащай кулака! Покупай непосредственно в лавках и складах Нефтесиндиката, а где их нет – в кооперативных лавках. У Нефтесиндиката все дешевле и лучше!» А в кооперативных лавках появились объявления типа «Продажа всего всем гражданам! Довоенные товары! Довоенные цены».

По случаю Рождества 7 января 1924 года, следуя старым православным традициям, частные магазины не работали. В наказание большевистские власти, проводившие воинственную атеистическую пропаганду и всеми средствами боровшиеся с влиянием церкви, подвергли 5500 торговцев штрафам от 50 до 300 червонцев. В 1925 году власти закрыли музей «Общество старого Петербурга», созданный в 1923 году в доме купца Ставригина и объективно раскрывавший на материалах экспозиции быт дореволюционного российского купечества.

Большевистский публицист и хозяйственный руководитель 1920-х годов Юрий Ларин (М.А. Лурье) считал, подобно другим советским авторам, всех нэпманов эксплуататорами, происходившими из среды дореволюционных крупных торговцев и заводчиков. Однако сами частные предприниматели нэповской поры подчеркивали свое отличие от представителей старого купеческого сословия. Как заявлял член Иркутского общества взаимного кредита А.М. Свердлов, «новое купечество ‒ это не то купечество, которое давало много материалов типов бессмертных комедий Островского, но мало для пользы общества». Еще один из иркутских нэпманов-предпринимателей наивно полагал: «Купечество вправе мечтать, что из парий отверженных оно превратится в граждан своей республики, что дети наши не будут стыдиться занятий своих отцов и при поступлении в учебные заведения не будут мечтать о «папе от станка». Если представители старого купечества и вздыхали по дореволюционным временам, то новое поколение торговцев-предпринимателей не выступало (во всяком случае, открыто) против советской власти, мирилось с ней.

2 марта 1925 года рабочий-столяр Павел Третьяков, проживавший на станции Вавилово Самаро-Златоустинской железной дороги, направил письмо Сталину, в котором, заявляя о своей приверженности идеям коммунизма, резко критиковал социально-экономическую и налоговую политику властей: «Почему очень велики налоги на крестьян, ремесленников и торговцев? На частных торговцев накладывают налогу так много, что не хватает у них товару расплатиться, торговля частная прекращается, государство лишается доходности, лучше бы брать меньше, чем ничего… Для снижения цен кооперативов необходимо открывать государственную торговлю в розницу во всех бойких торговых местах. Почему во всех кооперативах с государственной торговлей есть всякая мелочь, как: духи, духовое мыло, пудра, кружева, ленточки и всякие безделушки, а нет необходимых для крестьян, ремесленников и прочих столярных и слесарных инструментов, они нам необходимы как хлеб».

Но вместо создания более благоприятных условий для деятельности частных предпринимателей, в немалой степени способствовавших возрождению экономики страны после революционных потрясений и разрухи, большевистское руководство во главе со Сталиным, взяв в середине 1920-х годов курс на ускорение строительства социализма, приступило к планомерному вытеснению нэпманов из сферы товарообмена. В 1928–1929 годах вопреки интересам потребителей развернулась кампания по вытеснению нэпманов-оптовиков с рынка остальных сельскохозяйственных товаров (мяса, овощей, фруктов, молочных продуктов).

С конца 1926 года без разрешения местных торгов частные торговцы не могли получать оптовые партии промышленной продукции от государственных синдикатов и трестов, затем частникам вообще запретили отпускать дефицитные промтовары. И многим нэпманам пришлось поневоле сворачивать бизнес и закрывать торговые заведения.

Наряду с налоговым прессом, ограничениями на приобретение техники и конфискациями средств производства, сырья и личных ценностей торговец-нэпман, на которого не распространялась часть гражданских прав, находился на положении политического «лишенца», неполноправного члена советского общества.

Теневая экономика

Реакцией на притеснительную политику большевистских властей стали уход бизнесменов в подполье, распространение теневого сектора экономики. Наиболее колоритным литературно-художественным образом теневого дельца той поры стал один из героев романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок»: «Корейко понял, что сейчас возможна только подземная торговля, основанная на строжайшей тайне. Все кризисы, которые трясли молодое хозяйство, шли ему на пользу, все, на чем государство теряло, приносило ему доход. Он прорывался в каждую товарную брешь и уносил оттуда свою сотню тысяч. Он торговал хлебопродуктами, сукнами, сахаром, текстилем – всем. И он был один, совершенно один со своими миллионами. В разных концах страны на него работали большие и малые пройдохи, но они не знали, на кого работают. Корейко действовал только через подставных лиц. И лишь сам знал длину цепи, по которой шли к нему деньги».

Теневое предпринимательство не могло не способствовать распространению взяточничества, в том числе среди части советского хозяйственно-управленческого аппарата, не гнушавшегося для пополнения семейного бюджета «снимать сливки» как с зарегистрированных торговцев, так и с тайных воротил торгового бизнеса. Среди нэпманов-теневиков имелись даже члены большевистской партии.

Один из современных историков нэпа Сергей Шейхетов в конце своего исследования резюмирует: «Мы не стремимся представить нэпманов как некий идеал, обладающий одними лишь достоинствами и лишенный недостатков. Нет, в жизни советские частные предприниматели были довольно несимпатичными людьми. Жадность, подлость, хамство – именно эти качества бросались в глаза в первую очередь. У нэпманов не было традиций благотворительности и меценатства, которые отличали дореволюционных предпринимателей. Однако это была единственная социальная группа, которая на деле, а не на словах сопротивлялась установлению тоталитаризма. В этом ее несомненная заслуга».

1929 год стал поворотной вехой в окончательном сворачивании нэпа и рыночных отношений. Власти в условиях развернутого наступления социализма на всех фронтах не просто вытесняли, а фактически уничтожали так называемые эксплуататорские элементы, в том числе предприимчивых коммерсантов, вместо того чтобы использовать их богатый опыт в сфере товарообмена.

По-разному сложились судьбы бывших торговцев-нэпманов в 1930-е годы: кого-то репрессировали, отправив в ссылку в отдаленные районы Сибири либо даже в исправительно-трудовые лагеря, а кому-то пришлось уйти в тень, затаиться и приобщиться к образу жизни рядовых советских обывателей, поступив на работу в магазины госторговли или учреждения потребительско-сбытовой кооперации. Однако дух хозяйственной предприимчивости и наживы истребить было невозможно. Теневая торговля и спекуляция не вымерли ни в годы сталинских репрессий, ни в период Великой Отечественной войны, ни в послевоенное время. Особенно активно предприниматели-теневики действовали на Кавказе и в Средней Азии. Их сажали в тюрьмы и отправляли в места не столь отдаленные, но суровые. И лишь в годы перестройки предприимчивые люди смогли вновь открыто заниматься бизнесом, правда, нередко на грани закона, а то и нарушая его.