Китай и США: формируется новая биполярность

Китаю парадоксальным образом удается сочетать превращение в первую экономику мира с сохранением традиционной антизападной идеологии. Фото Reuters

Все возвращается на круги свои,

Только вращаются круги сии.

Андрей Вознесенский

Одно из самых распространенных заблуждений в оценках разрастающегося кризиса между Россией и Западом состоит том, что между ними сегодня нет идеологических противоречий, присущих эпохе холодной войны. Особенно бойкие политологи даже сами берутся придумать новую и, главное, позитивную идеологию. Между тем идеология у России есть, и, как всякая непридуманная идеология, она возникла абсолютно естественным путем.

Идеология не умерла. Да здравствует идеология!

Несомненно, непримиримая идеология двух систем – социалистической и капиталистической – была концептуальной основой биполярного мира, в котором сталкивались свобода и тоталитаризм, рыночная экономика и плановое хозяйство, права человека и диктат государства и который отличало масштабное военно-политическое противостояние Востока и Запада. Следует отметить, что идеологическая непримиримость была присуща не только периоду холодной войны. Религиозные и гражданские войны, возникавшие в Европе на протяжении многих веков, имели под собой идеологическую подоплеку – соперничество между двумя ветвями христианства или революционную борьбу зарождавшегося капитализма с феодализмом. Однако именно в ХХ веке идеологическая конфронтация достигла самой опасной черты в силу ее глобального масштаба и разрушительной мощи ядерного оружия, которым обладал и Восток, и Запад.

Сутью идеологической борьбы СССР против «империалистического лагеря» было, если говорить коротко, антизападничество, которое предполагало противостояние Западу во всех его проявлениях – от «Першингов» до жевательной резинки и кока-колы. Но если о «Першингах» можно было договариваться на высшем уровне, то с кока-колой, песнями и длинными волосами The Beatles бороться было труднее. И чем отчаяннее боролись с ними как «с тлетворным влиянием Запада», тем глубже атрибуты западной жизни проникали в душу и поры советской молодежи. По неумолимой ньютоновской логике закона действия-противодействия антизападничество порождало западничество. Этого никогда не понимали кремлевские идеологи.

Распад социалистического лагеря, казалось, положил конец идеологической войне, во всяком случае на евро-атлантическом пространстве. Посткоммунистическая Европа, неотъемлемой частью которой является и Россия, вступила в капитализм. Реликты социализма сохранились в виде атомизированных вкраплений на политической карте мира – Северная Корея, Куба, Венесуэла и немногие другие. Особое место в этом ряду занял современный Китай. Являясь, по выражению Дэн Сяопина, «социалистическим государством с китайской спецификой», КНР в реальности – государство с рыночной экономикой, поставленной под неусыпный контроль коррумпированной коммунистической номенклатуры, и самый впечатляющий пример молодого авторитарного капитализма.

В постбиполярной России, освободившейся от жестких идеологических оков КПСС, первое десятилетие представляло собой броуновское движение разнонаправленных идей и тенденций. С одной стороны, в этом круговороте присутствовали рыночная экономика со всеми атрибутами первоначального накопления капитала, становление гражданского общества и институтов демократии, информационная открытость, мобильность населения, расширение контактов с внешним миром. С другой стороны, постепенно выкристаллизовывались некоторые свойства традиционной авторитарной системы. По выражению некоторых политологов, складывавшийся государственно-политический строй в России напоминал своего рода выборную монархию (просвещенный авторитаризм): наделение президента широчайшими полномочиями в ущерб демократическим институтам, расширение контроля властных структур над избирательным процессом, вытеснение даже либеральных оппозиционных политических партий, оборона территориальной целостности военной силой и так далее. Тогда придворные либералы-реформаторы (некоторые из которых позднее стали циничными реакционерами) оправдывали это необходимостью защиты молодой российской демократии от коммунистической угрозы. В конечном счете именно просвещенный авторитаризм возобладал в идеологическом оформлении нового Российского государства, которое стало принимать привычные исторические очертания.

Уже написано немало трудов, анализирующих истоки сегодняшнего кризиса в отношениях России и Запада. Как правило, стороны возлагают вину за упущенные возможности друг на друга, поскольку смотрят на одни и те же явления с диаметрально противоположных позиций, у каждого есть своя правда. Если говорить о сути этого кризиса отстраненно, не вдаваясь в дебаты о том, кто первым нарушил постбиполярный статус-кво, то в основе его лежит противоречие между ранним нелиберальным капитализмом, представленным Россией, и современным либерально-демократическим капитализмом, воплощенным в коллективном Западе при всех его внутренних различиях. Сегодняшний раскол – принципиальное противоречие в рамках одной капиталистической системы в отличие от противостояния Востока и Запада прошлого, что, однако, не делает его менее опасным.

Прошлое противостояние Востока и Запада ушло с международной арены, но сохранилось внутри России и воспроизводится теми, кто не смирился с распадом советской империи. Именно в этом направлении происходило становление постсоветской России, а точнее, реконструкция ее традиционной антизападной идентичности и вечных опор государственности в духе «самодержавие, православие, народность». Антизападничество на новом витке вновь стало сутью идеологического обоснования российского раннего капитализма и его борьбы с западным постиндустриальным капитализмом (евразийство против евроатлантизма) в рамках глобальной капиталистической системы. По своему размаху антизападная пропаганда в России сегодня не уступает советской, а по форме и жаргонной лексике даже превосходит ее.

Следует признать, что и сам Запад сделал немало для язвительных комментариев и откровенных насмешек по поводу некоторых эксцессов либерализма – бесполых туалетов, одержимости гендерным вопросом в ущерб профессионализму, варварским уничтожением памятников (а по существу, своей истории), связанных с ныне неполиткорректными сторонами прошлого. Интернет и телевидение постоянно рассказывают об этих и других перекосах либерализма, критиковать которые на Западе осмеливаются лишь немногие.

Политическая корректность не дает возможности адекватно оценить значение тех или иных решений и действий, популярных по ту и другую сторону Атлантики. Если вдуматься, широко известный ныне в США призыв в защиту афроамериканцев Black lives matter, по своей сути – расистский лозунг. Как-то неловко объяснять, что человеческие жизни важны по определению, независимо от цвета кожи. Обожествление американскими либеральными политиками афроамериканца Джорджа Флойда, погибшего при задержании белыми полицейскими, свидетельствует о явной деградации американских идеалов – от Мартина Лютера Кинга, имевшего мечту, до нарушителя закона, имевшего фальшивую купюру. В ряде стран христианской Европы власти отказываются от рождественской символики, чтобы не оскорблять другие религии. И так далее и тому подобное.

Эти искажения, несомненно, влияют на внутриполитическую расстановку сил в странах ЕС и США, усиливая популистов и националистов, играющих на угрозе европейской идентичности. Они используются также их идеологическими противниками вовне для обоснования апокалипсических сценариев заката Запада в современной версии ленинского тезиса о «неизбежном загнивании империализма». Вместе с тем нельзя не признать, что именно Запад остается самым привлекательным направлением для мигрантов, в том числе тех, кто бежит от войн и бедности в поисках лучшей жизни.

Реставрация по-русски

Западная Европа испытала масштабные политические изменения и социально-экономические потрясения гораздо раньше, чем Россия. Революции и гражданские войны в Англии (1639–1660) и во Франции (1789–1799; 1820–1848) были вызваны императивом ранней индустриализации, а также новыми политическими идеями, направленными против институтов и социальных порядков доиндустриального мира. Десятилетия идеологического брожения, политического упадка и социальных волнений приводили к взрыву, который сметал старые режимы. Но развитие европейских стран не было линейным. Революции, как правило, сменялись периодами реставрации, которые имели разную продолжительность и характеристики в Англии и Франции. В контексте европейских и российских революций именно феномен реставрации представляет особый интерес в понимании возвращения идеологического противостояния России и Запада.

Если Первая русская революция 1905 года и Февральская 1917 года в принципе вписываются в европейскую парадигму, то эволюция России после Октябрьской революции 1917 года носит принципиально иной характер. Период реставрации/реакции после «Великого Октября» наступает при Сталине, который выбирает ту историческую модель, которая была ближе его представлениям и наклонностям. Это не слабая Российская империя Николая II, а Российское царство Ивана Грозного с его неограниченной внутренней властью, расширением границ огнем и мечом, опричниной, опалами и казнями.

Сложнее дело обстоит с реставрацией (или реакцией на революцию 1991 года) в нынешней России. Подобно гоголевской невесте, сегодняшние идеологи выбирают из прошлого то, что может создать величественный портрет современного российского государства. Это и Русь Александра Невского, отбившая поползновения католицизма, и Российская империя времен Николая I и Александра III – оплотов самодержавия в Европе, это и Советский Союз Сталина («гения всех времен и народов»), который держал Запад в постоянном напряжении. Могущество России, ее превосходство над западными державами в победах Петра I над Карлом XII, Александра I над Наполеоном, Сталина над Гитлером связывается с единодержавием Российской/Советской империи. Имперское прошлое России в XXI веке приобретает для российских идеологов особый магнетический смысл, как и прошлые концепты международного устройства: геополитика, баланс сил и узаконенные сферы влияния.

По ту и другую стороны баррикады

Возрождение идеологического противостояния возвратило бывших оппонентов на их прежние позиции, но не буквально. В их рядах произошли немаловажные изменения. В лагере нелиберального капитализма уже не Россия, а Китай играет главную роль. В прежние времена Советский Союз был безусловным знаменосцем социалистического содружества, в то время как Китай стоял особняком из-за нарастающих идеологических противоречий с Москвой после смерти Иосифа Сталина и прихода Никиты Хрущева. Эти отношения прошли через дипломатический разрыв 1964 года, вооруженное столкновение на острове Даманском в 1969 году, резкое обострение во время китайско-вьетнамской войны 1979 года, когда СССР открыто поддержал Вьетнам и стоял наготове к большой войне с «китайскими фанатиками». Фактически восстановление советско-китайских отношений произошло лишь в 1989 году, когда состоялся визит Михаила Горбачева в Пекин.

Широко известные строки стихотворения Федора Тютчева «Умом Россию не понять,/ Аршином общим не измерить,/ У ней особенная стать,/ В Россию можно только верить», за исключением последней строки, можно отнести и к Китаю. Вот уж кого аршином общим не измерить! Вот уж у кого особенная стать! Однако вряд ли Китай, ставший второй глобальной сверхдержавой мира, нуждается в том, чтобы в него кто-то верил. Другой вопрос: можно ли верить Китаю? Российско-китайская дружба сегодня строится на противодействии «коллективному Западу» под руководством США. И если для России антивестернизм – стратегия, то для Китая это тактика в достижении стратегических целей, которые могут существенно отличаться от российских.

США слабеющей рукой все еще удерживают знамя евро-атлантической солидарности, хотя и здесь произошли очевидные изменения после окончания прошлой биполярности. Эти изменения привели к кризису традиционного евро-атлантического партнерства, а именно к растущему разрыву интересов США и ЕС в сфере безопасности. Разногласия между союзниками достигли пика при Дональде Трампе. Победа Джозефа Байдена приветствовалась практически всеми европейскими союзниками. Вместе с тем в Европе прекрасно понимают, что не нужно питать избыточных надежд на кардинальные сдвиги в отношениях ЕС и США, как не нужно и ожидать возврата к status quo ante. И не только потому, что Байдену придется заниматься в первую очередь наследием трампизма у себя дома, а потому, что изменения в евро-атлантических отношениях имеют более глубокие корни, чем антиевропизм Трампа. Даже Барак Обама, самый проевропейский президент США после Билла Клинтона, не вернул трансатлантические отношения в первородное состояние.

Сможет ли возрождение идеологической борьбы в условиях новой формирующейся биполярности вокруг двух полюсов – Китая и США возродить status quo ante в первозданном виде? Как справедливо заметил поэт, «все возвращается на круги свои, только вращаются круги сии». Идеологическое противостояние, возрожденное в новом историческом контексте, может привести к военно-политическому противостоянию на новом витке научно-технической революции. Если мы с уверенностью можем сказать, что пережили прошлую холодную войну, то в отношении новой холодной войны такой уверенности нет.