Сатанинская гордость Рихарда Вагнера

Вагнер преобразил европейскую оперу, неустанно поэтизируя германский дух.  Литография XIX века из коллекции Archivio Storico Ricordi (Милан)

Из современных ему композиторов Чайковский предпочитал галлов, а не германцев: «Вообще мне кажется, что Германия падает музыкально. Мне кажется, что теперь на сцене выступают французы. У них много теперь новых, сильных талантов. Вообще за последние годы я не знаю ничего, что бы меня серьезно чаровало, кроме «Кармен» и балета Делиба. Может быть, и Россия скажет новое слово, вообще вся остальная Европа. Но в Германии положительный упадок. Вагнер – великий представитель эпохи падения».

Там прусский дух, там прусским пахнет

После поражения во Франко-прусской войне 1870–1871 годов уязвленный, но не сломленный французский дух стремился превзойти немецкий, который выразился в воинственных операх Рихарда Вагнера. Хотя далеко не все немцы предпочитали его музыку. Казалось бы, Фридрих Ницше должен был обожать произведения соотечественника. Ничего подобного: он предпочитал «Кармен» Жоржа Бизе. Как и Чайковский, не симпатизировавший творениям великого немца.

В августе 1876 года Петр Ильич делится впечатлениями от прослушанной им с младшим братом Модестом в Вене оперы Вагнера: «С последними аккордами «Гибели богов» я почувствовал как бы освобождение из плена. Может быть, «Нибелунги» – очень великое произведение, но уж, наверное, скучнее и растянутее этой канители еще никогда ничего не было. Нагромождение самых сложных и изысканных гармоний, бесцветность всего, что поется на сцене, бесконечно длинные диалоги, темнота кромешная в театре, отсутствие интереса и поэтичности в сюжете – все это утомляет нервы до последней степени. Итак, вот чего добивается реформа Вагнера? Прежде людей старались восхищать музыкой, теперь их терзают и утомляют. Разумеется, есть чудные подробности – но все вместе убийственно скучно!!! (Во сколько тысяч крат мне милее балет «Сильвия»!!!)»

Это изящное воплощение галльского духа, вдохновившегося греческой мифологией, Чайковский ставил выше своего «Лебединого озера». 23 ноября (5 декабря) 1877 года композитор писал из той же Вены своему другу и покровительнице Надежде Филаретовне фон Мекк: «После оперы («Водовоз» Луиджи Керубини. – С.М.) шел балет «Sylvia», о музыке которого теперь очень много толкуют. Это действительно своего рода chef-d’oeuvre. Автор этой музыки – француз Leo Deslibes. Я бы очень желал, чтобы Вы достали себе этот балет. Такого изящества, такого богатства мелодий и ритмов, такой превосходной инструментовки еще никогда не бывало в балетах. Без всякой ложной скромности я Вам скажу, что «Озеро лебедей» не годится и в подметки «Sylvi’и».

Поразительное самоуничижение: сегодня для всего музыкального мира «Лебединое озеро» считается шедевром, состоящим из одних, говоря современным языком, хитов. А в «Сильвии» Лео Делиба, пожалуй, единственный хит – Пиццикато из третьего акта.

В русских и французских операх нередки хореографические сцены, оживляющие действие. Это польский акт в «Жизни за царя» и танцы в замке Наины в «Руслане и Людмиле» Глинки, «Танец персидок» в «Хованщине» Мусоргского, половецкие пляски в «Князе Игоре» Бородина, вальс, полонез, экосез в «Евгении Онегине» и маскарадный бал в «Пиковой даме» Чайковского, «Вальпургиева ночь» в «Фаусте» Гуно. А в длиннейших операх Вагнера танцевальных сцен практически нет. Редкое исключение – «Вакханалия» в «Тангейзере». Чем же, по мнению Чайковского, немецкий композитор привлекал свою аудиторию? Кредо Вагнера: «Я никому не предлагаю уюта и удовольствия, но распространяю ужас и волную сердца; иначе на нынешнее человечество и нельзя воздействовать…» Но так ли уж волновались сердца во время исполнения опер германского гения? 31 декабря 1882 года Петр Ильич отправляет письмо Надежде Филаретовне из Берлина, средоточия прусского духа: «...Нигде еще я не испытал такой скуки, как в «Тристане и Изольде»... По всему видно было, что и публика (хотя и немецкая) очень скучала, но после каждого действия раздавались громы рукоплесканий. Чем объяснить это, недоумеваю. Вероятно, патриотическим сочувствием к художнику, который, в самом деле, всю жизнь свою посвятил поэтизированию германизма».

Русофил и русофобы

Вагнер был патриотом Германии, Чайковский – России. Петр Ильич много путешествовал, однако никогда не собирался постоянно жить за границей. В феврале 1878 года он пишет фон Мекк из Флоренции: «Здесь так привольно, так много бьющей ключом жизни! Но, как бы я ни наслаждался Италией, какое бы благотворное влияние ни оказывала она на меня теперь, а все-таки я остаюсь и навеки останусь верен России. Знаете, дорогой мой друг, что я еще не встречал человека, более меня влюбленного в матушку Русь вообще и в ее великорусские части в особенности. Стихотворение Лермонтова, которое Вы мне присылаете, превосходно рисует только одну сторону нашей родины, то есть неизъяснимую прелесть, заключающуюся в ее скромной, убогой, бедной, но привольной и широкой природе. Я иду еще дальше. Я страстно люблю русского человека, русскую речь, русский склад ума, русскую красоту лиц, русские обычаи. Лермонтов прямо говорит, что «темной старины заветные преданья» не шевелят души его. А я даже и это люблю… Вот почему меня глубоко возмущают те господа, которые готовы умирать с голоду в каком-нибудь уголку Парижа, которые с каким-то сладострастием ругают все русское и могут, не испытывая ни малейшего сожаления, прожить всю жизнь за границей на том основании, что в России удобств и комфорта меньше. Люди эти ненавистны мне; они топчут в грязи то, что для меня несказанно дорого и свято».

В письме к своей покровительнице из швейцарского Кларана в марте 1878 года композитор признается: «В политических и финансовых науках я ужасный невежда». Но Чайковского не назовешь аполитичным. В этом послании он рассуждает о Сан-Стефанском договоре, завершившем Русско-турецкую войну 1877–1878 годов, о предстоящем Берлинском конгрессе, негодует на Британию, готовую воевать с Россией: «Тоска, ужасная тоска! Я не в состоянии был ничего писать сегодня. Мне как-то совестно приниматься за переписку скрипичного концерта ввиду угрожающей нам музыки ядер, бомб, пуль и торпед. Побольше бы этих торпед, чтобы всех англичан взорвать на воздух!»

Образ лебедя как символ чистоты был близок обоим композиторам. Опера «Лоэнгрин» в Немецкой опере.  Фото с сайта www.deutscheoperberlin.de

Люди искусства могут и не разбираться в политике. Но они тонко чувствуют веяния времени и выражают их в своих произведениях. В том числе балетных.

Вагнер не принимает

Перефразируя Лермонтова, Чайковский мог сказать: «Нет, я не Вагнер, я другой». Он не стал соревноваться с германским коллегой в операх, ответив ему «Лебединым озером». В наше время, когда фальшивые новости, именуемые ныне фейками, надуваются, летают и лопаются, как мыльные пузыри, можно прочитать, что идею написать балет о лебедях Чайковскому подсказал Вагнер. С чего бы это? Ни одного балета Вагнер не написал, два великих композитора не переписывались. Но, может, встречались?

В августе 1876 года Петр Ильич пишет Модесту Ильичу из Байройта: «Познакомился с целою массою лиц; был у Листа, который принял меня необычайно любезно; был у Вагнера, который теперь никого не принимает и т.д.»

О том, насколько любезен был Ференц Лист, можно судить по раздраженному письму Чайковского к фон Мекк из Вены в ноябре 1877 года: «Я бы очень помог распространению своих сочинений за границей, если б делал визиты тузам и говорил им комплименты. Но, боже мой, до чего я это ненавижу! Если б знали, с каким оскорбительно-покровительственным тоном они относятся к русскому музыканту! Так и читаешь в их глазах: «Хоть ты и русский, но я так добр и снисходителен, что удостаиваю тебя своим вниманием». Господь с ними! В прошлом году мне пришлось быть поневоле у Листа. Он был учтив до тошноты, но с уст его не сходила улыбка, которая с величайшей ясностью говорила мне вышеподчеркнутую фразу. В настоящую минуту само собою разумеется, что меньше, чем когда-либо, я расположен ездить к этим господам на поклоны!»

Однако напрасно мы будем искать у Чайковского описание встречи с Рихардом Вагнером. Видимо, русский композитор всего лишь побывал в доме германского коллеги – на вилле Ванфрид в Байройте. В этих апартаментах, построенных на деньги Людвига II, короля Баварии, проживал во время своих визитов в Байройт и Лист, который приходился Вагнеру тестем. Там венгерский композитор и принимал Чайковского.

Русско-немецко-французский лебедь

Вагнер сам писал либретто своих опер. Как либреттист он вызывал у Чайковского онегинскую зевоту. В ноябре 1877 года Петр Ильич пишет Надежде Филаретовне об опере «Валькирия», которую он слушал в Вене: «…Я не понимаю и никогда не понимал, почему признается, что «Niebelungen» составляют литературный chef-d’oeuvre. Как народная поэма – может быть, но как либретто – нет. Все эти Вотаны, Брунгильды, Фрики и т.д. так невозможны, так не человечны, так трудно принимать в них живое участие. Да и как мало жизни! Вотан битых три четверти часа делает выговор Брунгильде за ее ослушание. Какая скука! А все-таки бездна удивительно сильных отдельных красивых эпизодов чисто симфонического характера».

Особо выделял Чайковский «Полет валькирий». В том же письме композитор отдает дань музыкальному гению Вагнера: «Вы, вероятно, слыхивали в концертах его знаменитый «Wallkührenritt». Что за грандиозная, чудная картина! Так и рисуешь себе этих диких исполинов, с громом и треском летающих по облакам на своих волшебных конях. Эта вещь в концерте всегда производит громадное впечатление».

«Лебединое озеро» к тому времени уже существовало, его идею подсказал отнюдь не Вагнер. Просто в балете отразились германские сказания, в том числе о небожительницах. В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона читаем: «Лебединые девы – в северной мифологии обозначение валькирий, владеющих способностью принимать вид лебедей. И в немецких народных преданиях они часто являются у рек и прудов, снимают с себя лебединую одежду и купаются в прохладной воде. Кто лишит их одежды, под власть того они подпадают». Так поступает Хаген в средневековом немецком эпосе «Песнь о нибелунгах»: воин заставляет сестер-пророчиц предсказать судьбу германского племени бургундов. Те предсказали им гибель.

А вот имя главного героя балета с большой долей вероятности было позаимствовано из сочинения Вагнера. Хотя «Зигфрида», входящего в тетралогию «Кольцо Нибелунга», публика впервые услышала в 16 августа 1876 года, уже после написания «Озера», опера была готова еще в 1871-м. Годом раньше прозвучала симфоническая поэма «Идиллия Зигфрида».

Образ лебедя как символ чистоты оказался близок обоим композиторам. Из всех сочинений Вагнера Чайковский выделял оперу «Лоэнгрин» о рыцаре Лебедя.

5 мая 1879 года Петр Ильич пишет фон Мекк: «Знаю, что Вы не большая охотница до Вагнера, да и я далеко не отчаянный вагнерист. Вагнеризм мне мало симпатичен как принцип, сам Вагнер как личность возбуждает во мне чувства антипатии, но я не могу не отдать справедливости его огромному музыкальному дарованию. Дарование это, по-моему, нигде не проявилось так ярко, как в «Лоэнгрине». Эта опера останется венцом вагнеровского творчества; после «Лоэнгрина» началось падение его таланта, загубленного сатанинскою гордостью этого человека».

«Лоэнгрин» ставился в России начиная с 1868 года, когда состоялась премьера этой оперы в Мариинском театре. Антураж в «Лебедином озере» вполне вагнеровский. Зигфрид, как и Лоэнгрин, – рыцарь Лебедя. Выражаясь научно, лебедь – общий знаменатель для Германии, России и Франции. Символично, что матерью российского балетмейстера Михаила Фокина, сочинившего для Анны Павловой хореографическую миниатюру «Умирающий лебедь» на музыку француза Камиля Сен-Санса, была немка из Мангейма, урожденная Екатерина Кинд.

Идеи в воздухе, отражения в воде

Можно найти в «Лебедином озере» не только германскую, но и французскую тему. История создания балета полна загадок. Есть либретто, впервые напечатанное «Театральной газетой» в 1876 году, но неясно, кто его написал и какой смысл вложил. Авторами традиционно считаются литератор, управляющий Московскими Императорскими театрами Владимир Бегичев и танцовщик Василий Гельцер. Допускается участие Вацлава (Венцеля) Рейзингера, балетмейстера первой постановки, и самого Чайковского. Хотели этого либреттисты или нет, в «Лебедином озере» отразились события 1870-х годов: в первую очередь франко-германское противостояние.

После Франко-прусской войны Россия сбросила с себя оковы унизительного Парижского мира 1856 года, заключенного после неудачной для нее Крымской войны. Однако симпатии российского общества оказались на стороне побежденных французов, а не победителей-немцев. Вряд ли случайно, что у главной героини «Лебединого озера» французское имя Одетта. Если она – дочь Галлии, француженка, то олицетворение германского духа – Ротбарт, Злой гений. Уж не Вагнер ли это? Вспомним слова о «сатанинской гордости» германского гения.

Для Чайковского Вагнер был своего рода падший ангел: великий и ужасный. Таков и Злой гений в либретто, по которому композитор сочинял музыку: «Фон Ротбарт торжественно берет руку своей дочери и передает ее молодому принцу. Сцена мгновенно темнеет, раздается крик совы, одежда спадает с фон Ротбарта, и он является в виде демона». Знаменитая картина Михаила Врубеля называется «Демон сидящий». Злой гений в балете – демон танцующий.

В первой – московской – постановке Большого театра 1877 года финал был мрачный, в духе Вагнера. Таков он в изложении Юрия Слонимского, автора детального исследования «Лебединое озеро» П. Чайковского»: «Зигфрид умоляет Одетту простить его, но это не в ее власти. Пора улетать. Она устремляется к развалинам замка, где притаился Ротбарт. Тогда в отчаянии Зигфрид срывает с головы Одетты корону – ее защитный талисман. Лучше смерть в объятиях друг друга, чем жизнь в разлуке, неволе, – таков символический смысл его поступка. Разъяренные вызовом влюбленных, волны в злобе наступают на героев, но они стоят неколебимо. Разбушевавшаяся стихия поглощает Зигфрида и Одетту, смело встречающих свою гибель».

Однако в либретто Мариинского театра 1895 года (его автор – Модест Чайковский) нет победы сумрачного германского гения: «Появление Злого гения прерывает минутное очарование. Зигфрид должен исполнить данную клятву и жениться на Одиллии, а Одетта с наступлением зари навеки обратится в лебедя. Лучше погибнуть, пока есть время. Зигфрид клянется умереть вместе с нею. Злой гений в страхе исчезает. Смерть ради любви к Одетте – его погибель. Несчастная девушка, в последний раз обняв Зигфрида, вбегает на скалу, чтобы броситься с ее высоты. Злой гений в виде филина парит над нею, чтобы обратить ее в лебедя. Зигфрид спешит на помощь к Одетте и вместе с нею кидается в озеро. Филин падает мертвый».