Думы Марии о Кобзаре

Великий украинский поэт тоже пострадал от женщины. Иван Крамской. Портрет поэта и художника Тараса Григорьевича Шевченко. 1871. ГТГ

Родная племянница создателя украинской «литературной мовы» Пантелеймона Александровича Кулиша, последняя украинка, помнившая Тараса Шевченко, Мария писала Антону Семеновичу Макаренко 12 сентября 1938 года, говоря о предстоящем 125-летии поэта 9 марта следующего года: «Весной юбилей Тараса Шевченко. У меня есть воспоминания (мне 80 лет) о Тарасе Шевченко. А также то, что слыхала от родителей и родичей. Трагический роман Шевченко с Лукерьей в доме родителей <…> С уважением, Марiя Непорожняя». Она почти всегда писала свое имя через i – по старой дореволюционной привычке, да и по нормам украинского фонетического правописания, придуманного Кулишом.

Московские харьковчане

Так сложилось, что потомкам прабабушки Марии пришлось длительное время заниматься поиском и восстановлением ее захоронения на одном из московских кладбищ, и процедура эта еще не завершена (ситуация, увы, знакомая многим). Попутно собирались разные материалы о ней в библиотеках и архивах. В Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) в фонде Макаренко нашелся и подлинник письма. Причина издательской ошибки осталась неизвестной, поскольку там же хранятся письма от Марии, на первое из которых писатель ответил. Они были знакомы еще по Харькову, когда Мария написала отзыв на «Педагогическую поэму» Макаренко.

Вот подлинный текст письма Макаренко – Непорожней: «Москва, 6 октября 1938. Уважаемая товарищ Непорожняя! Только что возвратился из дома отдыха и нашел Ваше письмо. Очень благодарю Вас за внимание. Если у Вас есть готовая уже рукопись, пожалуйста, пришлите ее мне, все, что будет в моих силах, я сделаю, чтобы ее опубликовать. Конечно, каждый новый материал о Шевченко сейчас, да и всегда очень важен. Пишите мне по адресу: Москва, Лаврушинский, 17/19, кв. 14. Антону Семеновичу Макаренко. Привет!»

Здесь требуется краткое пояснение для историков. Мария и ее муж Владимир Григорьевич Малеванный (о нем см. также в «НГ» от 23.06.14) познакомились в Харькове, а в Киеве, где они обвенчались, у них родился сын – Владимир Владимирович Малеванный. Когда муж погиб, возвращаясь из второй сибирской ссылки, Марии было 35 лет. Потом она вторично вышла замуж, за инженера Дмитрия Непорожнего, детей у них не было, его судьба историкам пока неизвестна. В 1934 году Мария переехала из Харькова к сыну Владимиру и внукам в Москву. В своих письмах, особенно к знакомым писателям или людям, известным ей по революционному движению, например, Николаю Морозову и Вере Фигнер, Мария Николаевна, а по факту Мария Матвеевна, иногда делала приписку: «по первому мужу…» или «Непорожняя, бывшая Малеванная».

Вероятно, теперь Мария, в силу преклонного возраста прежде всего, не могла уже написать для Макаренко большого текста о Шевченко. Да этого и не требовалось, коль скоро ранее в большой семье это уже сделали в полном объеме профессиональные литераторы – ее отец писатель Матвей Симонов, сестра Надежда (Симонова-Кибальчич), известная как писательница Наталка Полтавка, публиковавшая свои достаточно известные «Воспоминания о Шевченко» в «Киевской старине». А больше всех написал «дядя Панько» – Пантелеймон Кулиш. Скорее всего «народнический» опыт и закалка подсказывали Марии, что надо просто написать и передать в надежные руки, чтобы ее свидетельство не затерялось в этом мире.

В кругу Белозерских

Получив письмо от Антона Семеновича, Мария Николаевна отвечает лаконично, выделяя главное. Вот несколько фрагментов из второго письма Непорожней Макаренко, от 15 октября 1938 года: «Тарас Григорьевич Шевченко был свой в семье моих родителей, отца Матвея Терентьевича Симонова (псевдоним – Номис), моей матери, урожденной Надежды Михайловны Белозерской (по первому мужу Забелло) и родственников моей матери – брата ее В.М. Белозерского, сестры А.М. Белозерской и ее мужа П.А. Кулиша».

О прогулках с Шевченко (с 1859 по лето и осень 1860 г.) – одни из ее первых детских воспоминаний: «Я была слишком мала, чтобы моих воспоминаний было много. Вот всё, что я лично помню: Т.Г. Шевченко ходил со мной и моей сестрой Надей, которая была на полтора года старше меня (мы жили в Ленинграде (тогда С.-Петербурге. – В.М.), на Васильевском острове, гулять. По берегу была церковная ограда. Мы бегали, а он садился на скамью, склонив голову на руки. Так он сидел все время. Иногда он брал меня на руки, поднимая высоко, приговаривая: «Ох, ти ж моя маленька, ох, ти ж моя велика». Затем помню пасмурный, дождливый день. Нас с Надей заперли в отдельной комнате, которая выходила в переднюю, и мы слышали, что к отцу приходило много народу. Это был день похорон Т.Г. Шевченко».

И еще о разном: «От матери и тетки – жены Кулиша я слыхала следующее: где и как Тарас Григорьевич познакомился с дядей Василием Белозерским». О том, как Василий Белозерский, «едучи на каникулы в хутор Мотроновку Борзенского уезда к матери Матрене Васильевне Белозерской, взял с собой П.А. Кулиша и Т.Г. Шевченко. У Кулиша с теткой А. Белозерской завязался роман, но целый год прошел на то, чтобы мать согласилась на этот брак…» «В 90-х годах младшая сестра Леся с компанией украинцев поехали в Канев…» Две младшие сестры родились позже, когда уже не стало Шевченко. Все «доньки» Надежды Белозерской и Матвея Симонова – Надя, Маша, Галя и Леся – обожали мамину сестру Александру, Ганну Барвинок, и называли ее Мама Саша. Как известно, своих детей у Кулишей не было.

Мария и Надежда видели, хотя и плохо запомнили, встречи Тараса Шевченко с его последней невестой Лукерьей Полусмаковой, или Ликерой. Мария добавляет в конце письма: «Я лично виню Лукерью в том только (взяв во внимание условия ее крепостного воспитания и положения), что она, овдовев, поселилась возле могилы Т.Г. Шевченко (так, по крайней мере, передавали моей сестре, когда она была на могиле и видела Лукерью), разыгрывая роль невесты, оплакивавшей своего жениха и получавшей денежную помощь от посетителей, ни словом не упоминая о том, как она к нему относилась, и не выражая раскаяния».

Картины Наталки Полтавки

Сестра Надежда, или Наталка Полтавка, в своих «Воспоминаниях о Шевченко» пишет: «В первый раз моя мать встретила Шевченко в январе 1847 г. в их родовом поместье Мотроновке Черниговской губернии, Борзенского уезда, куда она, будучи уже более года замужем, приехала на свадьбу своей младшей сестры А.М. Кулиш...» Первым мужем Белозерской, до ее знакомства с Матвеем Симоновым, был Николай Николаевич Забела (варианты написания в разных первоисточниках: Забила, Забелло), брат Виктора Николаевича Забелы – первого украинского поэта-лирика, друга и во многом наставника Тараса Шевченко. Виктор Забела сопровождал в 1861 году «домовину с Тарасом» по Днепру от Киева до Канева, выбирал место для могильного кургана на Тарасовой горе, руководил ее сооружением.

Наталка Полтавка продолжает: «Тарас Шевченко довольно часто заходил к нам, и мы, дети, разумеется, всем сердцем любили и уважали нашего «дядю Кобзаря», как мы его называли. <... >

– Дядя Кобзарь! – воскликнула я радостно и вмиг повисла у него на шее. <... > Припоминается и другой эпизод, будто золотым солнечным лучиком выделяющийся в моей памяти своим светлым колоритом. Это было на даче в Стрельне, куда мать выезжала с нами на лето. Тарас Григорьевич и тут частенько нас навещал. Возьмет, бывало, меня и мою младшую сестру Маню (меня он называл «мое маленьке», а мою сестру – «мое велике») и пойдет с нами гулять...» Интересно, что, по словам Наталки Полтавки, Тарас Григорьевич – вероятно, в шутку, – называл младшую, Машу «большой», а старшую, Надю «маленькой».

Наталка Полтавка завершает свой рассказ о Кобзаре: «Однажды пришли мы с ним на какую-то лужайку, какую именно – теперь не припомню. День стоял ясный-ясный, прямо золотой – один из тех дней, какие бывают только в беспечном, счастливом детстве и уже никогда потом не забываются... Мы с сестрой, веселые и юркие, как воробышки, неутомимо бегали по лужайке, собирая пахучие яркие цветы, и целыми охапками наперегонки таскали их дяде Кобзарю. Хорошо помню, как он сидел на краю рва и, свесив голову на руки, глубоко задумавшись, глядел перед собой куда-то вдаль. О чем он думал, что творилось в его тоскующей душе, какие образы витали в его могучем воображении, я, разумеется, тогда не догадывалась, но теперь, через столько лет, как живую вижу перед собою эту задумчивую выразительную фигуру, будто поднятую на пьедестал посреди зеленого моря и всю облитую золотым солнцем...

Вот таким я его вижу и таким, если бы была художником, нарисовала бы его на картине. Мы подбегали к нему и, смеясь, бросали ему цветы на колени. Он поднимал голову и, тихо усмехаясь, гладил нас рукой по стриженым головкам… Видится мне еще, будто сквозь сон, как он в другой раз сидел у этого самого рва на лужайке и, закрыв лицо руками, горько плакал, а мы с сестрой, испуганные и опечаленные, молча стояли перед ним, недоумевая, о чем это он плачет... Припоминается мне также девушка в корсетке с темно-русыми косами, по имени Лукерья, которая, как я потом узнала, была помолвлена с Шевченко».

Вспоминая Мотроновку

Летом 1857 года на берегу Каспия «рядовой русской армии Шевченко», готовясь к возвращению из ссылки, начал писать свой знаменитый «Дневник». Вот строки из «Дневника» Тараса Шевченко от 11 июля 1857 года:

«...Привел, наконец, свой гордый дух в нормальное состояние и тихо запел гайдамацкую песню:

Ой поїзжає по Україні 

та козаченько Швачка...

От этой любимой моей песни

я незаметно перешел к другой, 

не менее любимой:

Ой ізійди, зійди, ти зіронько

та вечірняя...

Эта меланхолическая песня напомнила мне тот вечер, когда я и молодая жена Кулиша пели в два голоса эту очаровательную песню. Это было на другой день после их свадьбы, в роковом 1847 году. Увижу ли я эту прекрасную блондинку? Запою ли с нею эту задушевную песню?»

После долгой разлуки с Белозерскими и Кулишами – а Мария тогда только-только появилась на свет – «братчики» вновь встретились, уже на берегах Невы в Петербурге, и Кобзарь спел-таки свою задушевную песню вместе с прекрасной блондинкой.

Кулиш был среди тех, кто переписывался с Шевченко, когда тот был в ссылке. После более чем 10-летней разлуки в письме от 14 февраля 1858 года Пантелеймон Александрович, готовясь к рабочей поездке в Западную Европу, сообщал Тарасу Григорьевичу из Мотроновки: «Пишу до тебе, брате Тарасе, з того хутора, де ти в мене на весіллі шаферовав (был шафером на свадьбе. – В.М.), чи то, бак, бояриновав. Пані моя (имеется в виду Ганна Барвинок. – В.М.), недугуючи (приболев. – В.М.), оставалась од октября на Вкраїні, а я сам пробував на столиці. Тепер же вона, слава Богу, поправилась, і оце пускаємось із нею до Варшави і далі. <…> Тепер же сам бачиш, що панський вік кінчається (речь о предстоящей отмене крепостного права. – В.М.), а людський починається; то саме година – помірковати, як би людям помогти духом угору піднятись (поднять дух людей. – В.М.). Отже, я тобі дам добру раду (добрый совет. – В.М.). Накидай ти пером дещо з нашої історії і попідписуй найкращі вірші з дум і з свого-таки компоновання. <...> Прощай! Пиши у Брюссель. Твій П. К [уліш]».

А вот более ранняя запись Тараса Шевченко, от 17 июня 1857 года:

«…Спасибо еще Кулишу, что догадался прислать книг, а то я не знал бы, что с собою делать. В особенности благодарен я ему за «Записки о Южной Руси». Я эту книгу скоро наизусть буду читать. Она мне так живо, так волшебно живо напомнила мою прекрасную бедную Украину, что я как будто с живыми беседую с ее слепыми лирныками и кобзарями. Прекраснейший, благороднейший труд. Бриллиант в современной исторической литературе. Пошли тебе Господи, друже мой искренний, силу, любовь и терпение продолжать эту неоцененную книгу. Прочитавши в первый раз эту алмазную книгу, я дерзнул было делать замечания, но когда прочитал в другой и в третий раз, то увидел, что заметки мои – заметки пьяного человека, и ничего больше…»

«Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень…» – эти крылатые слова применимы и к Кулишу с Шевченко. По мнению многих, именно они – личности самодостаточные и разные по характеру, но близкие по духу – больше всех поработали над созданием украинского литературного языка, будучи и поэтами, и прозаиками. При этом изначально оба свободно, «природно» владели устным и письменным русским языком.

Помимо своих произведений, в 1860 году Кулиш издал в Петербурге на украинском языке второе, значительно дополненное издание «Кобзаря», которое Шевченко успел подержать в руках и сделать на нем свои пометки. В 1867 году, уже после смерти Шевченко и после некоторых цензурных послаблений в России, Кулишом было подготовлено издание третьего, еще более расширенного «Кобзаря».

Истоки братства

В своей автобиографической повести «Жизнь Кулиша» (написана автором от третьего лица) Пантелеймон Кулиш так вспоминает о своей первой встрече с Шевченко в 1843 году: «Тогда же он (Кулиш. – В.М.) познакомился с Шевченко и Костомаровым. Очень характерна его первая встреча с Шевченко. Однажды кто-то входит к Кулишу в парусиновом пальто.  «Здравствуйте!.. Угадайте – кто к вам?» – «Кто же еще, если не Шевченко?» (А сам никогда даже портрета Шевченко не видел.) – «Он и есть!.. Нет ли у вас рюмки водки?» и т.д. И началась беседа истых сечевиков, а потом уже и песни пошли. (У Шевченко был прекрасный голос, а Кулиш знал уйму песен.) Потом они ездили вместе в окрестности Киева, рисовали, варили рыбу за Днепром. <…> Так что сошлись, что называется, самый простецкий куренной сечевик и городской казак-кармазинник».

Кулиш вспоминает, как еще в Киеве он собрал группу из нескольких близких ему друзей, у них впервые родилась мысль об издании книг, «способствующих самосознанию украинского народа», и об «устройстве школ для простого люда»: «Кулиш нередко писал из столицы то Белозерскому, то Костомарову, то другим членам группы, стремясь поддержать их дух. Однако все это были «казаки» не робкого десятка и не было надобности так усердно их поддерживать. У них доставало сил заботиться и о Шевченко, сдерживая его неуемное «бурлачество». Собираясь, они часто обсуждали проблемы всего славянского мира. К этому времени относится и создание самых прекрасных произведений Шевченко: «Мертвым и живым...», «Шафарику» и др. Жизнь киевской украинской группы была насыщена высокими духовными интересами: этих просвещенных людей волновало все то, о чем Шевченко говорил в своей поэзии».

И еще – о том, как создавалось братство: «Их помыслы охватывали интересы всего славянского мира; они глубоко понимали, что духовный статус украинского народа более, чем любой другой, может способствовать единению славянского мира. Вера в Христа и история славян согревали и освещали их подвижнический путь. Все они прекрасно знали и глубоко почитали Священное Писание. <…> Стремясь доказать, что их помыслы направлены ко всем славянским народам, а не только к Украине, они назвали свое общество Кирилло-Мефодиевским братством, признав тем самым этих апостолов своими духовными наставниками…» Кулиш уточняет: «Члены братства решили не показывать Кулишу устав и в братство его не звать. Точно так же они решили держать подальше от братства и Шевченко…»

Как и Шевченко, Кулиш нередко пишет о себе со скрытой «казацкой» самоиронией, внутренне смеясь, «жартуючи». Тарас Шевченко в обычной жизни был весельчаком, пересмешником, балагуром (по-украински «перебендя»), это видно и по его поэзии. В свой последний петербургский период он в основном занимался художнической работой в Академии, и помимо старых друзей, у него были десятки, сотни других знакомств, встреч, влияний. С осени, когда Толстые нашли для Лукерьи новую квартиру, Шевченко бывал у Белозерских редко. А после размолвки с Ликерой налег на свои гравюры. Рядом постоянно друзья-художники, бывало, заходили еще Костомаров, Лесков, другие литераторы... А тут стресс, болезнь, нагрузки… Тараса Шевченко не стало через неделю после радостного известия об отмене крепостного права 19 февраля (3 марта) 1861 года.

* * *

В 1862 году скульптурное изображение Тараса Шевченко должно было появиться на памятнике «Тысячелетие России» в Новгороде, но на его место поставили Николая I. Две фигуры оказались как бы равновеликими в российской истории… Ведь только по прихоти мнительного царя пошел 33-летний Тарас в изгнание – за слово, за то, что «приснился» ему не тот «Сон», и вернулся он из ссылки уже великим поэтом... А в следующем столетии из него, наоборот, при различных режимах нередко пытаются делать икону… Ученые насчитали в мире более 1380 памятников Тарасу Шевченку, 1250 в Украине и около 130 – в 35 других странах.

В 1964 году, к 150-летию поэта, состоялось открытие красивого памятника Тарасу Шевченко в Москве: Кобзарь в казацкой шинели-крылатке. Возможно, Шевченко здесь в одном из тех задумчивых образов, что запомнились маленькой Марии, которую Кобзарь, смеясь, называл «мое велике».