С бодрым духом и с сытым брюхом

Козьма Прутков. Литография по рисунку Л. Жемчужникова, Л. Лагорио и А. Бейдемана. 1853–1854.

Козьма Прутков принадлежит к тем мистификациям, которые реальней любой действительности. Он одновременно воспринимается нами в трех обликах: как исторический персонаж, как автор собственных творений, как вымышленный литературный образ.

Благодарнейший герой! Биографу он дает шанс на жизнеописание квазифантома. Не чистого призрака, возникшего, скажем, из бумажной ошибки полкового писаря, подобно поручику Киже у Юрия Тынянова, а как бы призрака, успевшего заключить такое количество земных связей, так войти в плоть и кровь поколений, что, понимая всю его фантомность, мы в нее не верим, а верим в его подлинность и тем создаем себе духовное поле редкой юмористической цельности, удивительного отдохновения.

Прутков вырос из обобщенного псевдонима четырех скрывшихся от нас остроумцев (братьев Жемчужниковых и Алексея Константиновича Толстого). Он принял под сень своего артистического имени плоды совместной литературной забавы этих досточтимых господ, стоявших за его спиной.

Он – званый гость на земном пиру. Есть у него свой характер, образ мыслей, своя судьба. Подлинность Козьмы подтверждена его служебным положением директора Санкт-Петербургской пробирной палатки – реального учреждения, расположенного по адресу: Санкт-Петербург, Казанская улица, д. 28 (фасад здания существует и поныне). В этом учреждении тестировали золотые и серебряные слитки. Палатка, полная драгоценных металлов, относилась к Министерству финансов, а ее директор был действительным статским советником (полковником), что ничуть не мешало Козьме Петровичу считать себя тайным советником (генералом) и внушить эту мысль всем окрестным дворникам, охтинкам и кучерам. Никак не мог он согласиться с известным стихотворцем нашим господином Пушкиным в одном из трех пунктов, от которых упомянутый автор просил его избавить:

Владыко дней моих! дух

праздности унылой,

Любоначалия, змеи сокрытой

сей,

И празднословия не дай душе

моей.

Назвать любоначалие сокрытой змеей Прутков не мог бы и в страшном сне. Как? Да мыслимо ли?.. На любоначалии подчиненных и благосклонности начальствующих держится вся империя. Убери любоначалие – что же останется? Одни либеральные шутки да вольнодумные насмешки?.. Потому-то в морали к басне «Звезда и брюхо» автор наставляет читателя:

Но главное: не отставай

от службы!

Начальство, день и ночь

пекущеесь о нас,

Коли сумеешь ты прийтись

ему по нраву,

Тебя, конечно, в добрый час

Представит к ордену

Святого

Станислава.

Из смертных не один уж

в жизни испытал,

Как награждают нрав

почтительный и скромный.

Тогда, – в день постный,

в день

скоромный, –

Сам будучи степенный

генерал,

Ты можешь быть и с бодрым

духом,

И с сытым брюхом!..

Конкретность Козьме Петровичу придает и прослеженная нами в пяти коленах генеалогия дворянского рода Прутковых, их родовой герб с наказующими прутками на желтом фоне, лирой поэта – на голубом и служебной печатью – на красном. Разысканная родословная насчитывает 17 персон – предков и потомков Козьмы, не считая его супруги Антониды Платоновны (урожденной Проклеветантовой) и ее родственника Илиодора – охальника и кляузника, позже разоблаченного стихотворно от лица Козьмы Петровича:

Когда ты мелешь сущий вздор

По поводу моих талантов,

Мне жаль тебя, Илиодор

Проклеветантов!

И самый подлый наговор

Не возмутит мой профиль

Дантов.

Позор тебе, Илиодор

Проклеветантов!

Кто оклеветывать остер,

Тому не место среди грандов.

Сгинь с глаз моих, Илиодор

Проклеветантов!

Замечено, что художник, берущийся за перо не только на досуге, может с неудовольствием относиться ко всякого рода отвлекающим его обстоятельствам. Так, граф Алексей Константинович Толстой – литературный гигант, для которого соавторство в создании образа Козьмы всегда оставалось не более чем приятной домашней забавой, с юности ощущал в себе поэтический дар: «Я родился художником, но все обстоятельства и вся моя жизнь до сих пор противились тому, чтобы я сделался вполне художником...» Интересно, какие же «все» обстоятельства противились осуществлению призвания? Высокородность. Обязанности придворного сановника: Толстой – церемониймейстер императорского двора – самого пышного в Европе, устроитель маскарадов, балов, фейерверков. Постоянный спутник государя Александра II, его друг и советчик, что куда задушевней, чем табельный советник. И всему этому блеску граф предпочел творческое уединение.

Не то Козьма Петрович. Он не только не чурался фейерверков, но ловил их малейшие блестки. Праздник для него – оказия наипервейшая. «Не для какой-нибудь Анюты/ Из пушек делаются салюты». А служба государева? Да это же дар небес! Пока ты служишь, ты на коне. А как спешишься, так и очутишься под конем...

Служба!.. Никогда в жизни не приходило Козьме Петровичу на ум уйти с директорского поста по собственному желанию, да и кому придет? «Чертовски хочется работать!» – как сказал один секретарь ЦК, садясь в персональную «Чайку». Так и Прутков до конца дней своих оставался верен родной палатке. Смертный миг встретил он на посту с канцелярским пером в руке.

Будучи крупным чиновником, человеком законопослушным, Козьма Петрович между тем уважал художества, но уважал сугубо как досуг и посвящал им обыкновенно свой день рождения: 11 апреля. Однако сколько же он успел натворить «на досуге»! Стихотворения, басни, эпиграммы. Мысли и афоризмы. Пьесы. А также два бессмертных шедевра литературы и общественной мысли: «Гисторические материалы Федота Кузьмича Пруткова (деда)» и «Проект о введении единомыслия в России».

Герб дворянского рода Прутковых, придуманный Алексеем Смирновым и выполненный Андреем Лурье.

Начнем с «материалов». Здесь Козьма выступает не автором, но публикатором творений своего деда – отставного премьер-майора и кавалера Федота Кузьмича Пруткова. В статье «Прутков» для энциклопедии Брокгауза и Ефрона философ Владимир Соловьев пишет: «Один из главных перлов «Полного собрания» – 17 старинных анекдотов (плюс 10 «не включавшихся в Собрание сочинений». – А.С.), которые представляют мастерскую пародию на «достопримечательности», издававшиеся в XVIII веке в различных сборниках. Конечно, сам Прутков не мог бы так художественно воспроизвести варварский язык того времени и особую смесь пошлости и нелепости в содержании таких рассказов. Для этой части прутковского творения создан особый автор – дед Федот Прутков, отставной премьер-майор, который под вечер жизни своей достохвально в воспоминаниях упражнялся, «уподобляясь оному древних римлян Цынцынатусу (Цицерону. – А.С.) в гнетомые старостью года свои». Удостоверимся в том, что эти упражнения поражают не столько потешной дурью бородатого анекдота, сколько соответствием языку и стилю XVIII века, наступающему на наш слух всей своей косолапой элегантностью: «Господин виконт де Брассард, с отменною ласкою принятый в доме одного богатого ветерана, в известном сражении левой ноги лишившегося, усердно приволакивался за молодою его супругою, незаметно, по-военному, подпуская ей амура. То однажды, изготовив в мыслях две для нее речи, из коих одну: «Пойдем на антресоли» – сказать тихо, а другую: «Я еду на свою мызу» – громко; толико от внезапу разлиявшегося по членам его любовного пламени замешался, что, при многих тут бывших, произнес оные в обратном порядке, а именно – тихо и пригнувшись к ее уху: «Я еду на свою мызу»; а за сим громко и целуя ее в руку: «Пойдем на антресоли! » – за что, быв выпровожден из того дому с изрядно накостылеванным затылком, никогда уже в оный назад не возвращался».

Восхищенный пародийным талантом Пруткова Достоевский в «Зимних заметках о летних впечатлениях» пишет: «Вы думаете, что это надуванье, вздор, что никогда такого деда и на свете не было. Но клянусь вам, что я сам лично в детстве моем, когда мне было десять лет от роду, читал одну книжку екатерининского времени... и с тех пор не забыл».

Здесь то, как пишет Прутков, несравненно важнее того, о чем он пишет. Виртуозность его инверсий, архаичность лексики, общий гривуазно-учтивый тон повествования и составляют суть этих бесподобных упражнений.

А теперь займемся «Проектом...». В середине XIX века господствовало мнение, что Россия – особенное государство, которое не только отличается, но и должно отличаться от Западной Европы всеми чертами своего социального устройства. Требования и чаяния европейского общества неприемлемы для России. Тот порядок вещей, который заведен здесь, единственно правильный, его основа – самодержавие, православие, народность. Он покоится на патриархальных началах отеческой заботы государя, наставнической роли духовенства и преданности подданных. Тем не менее время от времени (обычно при смене царствований, а позже – руководств) возникало желание что-то реформировать, упорядочивать, улучшать.

Козьма Прутков был принципиальным противником всяких реформ. Он их ненавидел, будучи непримиримым противником демократов, противником, воспринимавшим демократию как бунт черни против законной власти и выразившим свой протест в одном из неизвестных творений.

О, вы, что покусились на

Закон и трон в плебейской

злобе,

На бой вас вывел сатана

С кривыми рожками на лобе!

Чего взалкали? Воли?.. Прав?..

А может – вольницы разбоя?

Златых тельцов и тучных

крав

У водопоя?!

Вы посулили нам Эдем

И гоголь-моголь, демагоги,

Но ясно показали всем,

Какие Гоги и Магоги.

Клеймлю вас, жалкие,

клеймлю

Своей служебною печатью

И никому не уступлю

Предать проклятью!

Вжимаю в сонмище врагов,

Презренным торгом

осрамленных,

Герб государев, герб Петров,

Герб всех любимых

и влюбленных!

Я заклюю им вашу плоть,

Я закогчу им ваши чресла,

И не поможет вам Господь

Восстать из кресла.

Я залеплю одним клеймом,

Собравшись с силушкою:

«Эх! » – де, –

Пусть не ревнует к вам

Содом,

Когда твердит, что ставить

негде, –

Всю вашу желчь, весь

антураж

С лукавым ёрничаньем вкупе,

Весь упоительный кураж

Летящих в ступе!

Да не устанет в вас влеплять

Длань столбового дворянина

Орла двуглавую печать,

Чтоб пред очами исполина

Вы разбежались по углам,

Попрятались в своих

долинах,

Но не оттерлись бы и там

От клейм орлиных!

Крестьянская реформа, упразднявшая крепостное право, вызвала в Козьме Петровиче страх и возмущение, как в дворянине, пострадавшем по крайней мере морально. Выразить открыто свое несогласие он не мог. Ведь это же был правительственный акт, а император Александр II благодаря реформе получил заслуженный титул освободителя. И тогда Козьма Петрович решил взять реванш на идеологическом фронте. Ему показалось, что именно сейчас представилась возможность обратить внимание руководства на свое врожденное любоначалие и чувство субординации. Осознав это, он воскликнул: «Да разве может быть собственное мнение у людей, не удостоенных доверием начальства?! Откуда оно возьмется? На чем основано?» И кавалер ордена Св. Святослава формулирует положение, которое мы назвали аксиомой Пруткова, поскольку оно никак не доказывается, а просто берется на веру: «очевидный вред различия во взглядах и убеждениях».

На основании аксиомы Прутков предлагает своего рода «Теорему о водочерпательнице». Она звучит так: «Не по частям водочерпательницы, но по совокупности ее частей суди о ее достоинствах». «Где подданному, – рассуждает Козьма, – уразуметь все причины, поводы, соображения (начальствующих); разные виды с одной стороны и усмотрения с другой?! Никогда не понять ему их, если само правительство не даст ему благодетельных указаний. В этом мы убеждаемся ежедневно, ежечасно, скажу: ежеминутно. Вот почему иные люди, уже вполне благонамеренные, сбиваются иногда злонамеренными толкованиями; у них нет сведений: какое мнение справедливо? Они не знают: какого мнения надо держаться?»

Таким образом, сам собою напрашивается вывод: о достоинствах водочерпательницы следует судить не по отдельным ее частям, а по всей совокупности частей в целом, что и требовалось доказать.

Цель проекта – «установление единообразной точки зрения на все общественные потребности и мероприятия правительства». А достигнута эта цель может быть посредством учреждения «такого официального повременного издания, которое давало бы руководительные взгляды на каждый предмет».

Остается заметить, что «Проект о единомыслии» намного опередил свое время. В условиях царизма его осуществление оказалось нереальным. И только советская власть полностью воплотила в жизнь пророческие замыслы Козьмы Пруткова. Единомыслие, опирающееся на полицейское и административное содействие, было установлено по всей территории Советского Союза. «Официальным… изданием, которое довело бы руководительные взгляды на каждый предмет», стала газета «Правда» – «надежная звезда, маяк» «для общественного мнения». «Частные печатные органы» были упразднены. Каждый момент общественной жизни получал свое единственно правильное толкование.

В 1991 году вся эта налаженная система рухнула, и некоторое время казалось, что разнообразие мнений вот-вот поставит крест на трудах Пруткова, сделает его «Проект…» объектом сугубо архивного интереса. Однако новая бюрократия воспрянула с удесятеренной силою. Роль центрального проводника «руководительных взглядов» взяло на себя центральное телевидение, а риторика некоторых партий вновь вернула актуальность прутковскому «Проекту единомыслия», возвращающему нас на полтора столетия вспять.

Когда-то в афоризме № 107 Козьма Петрович сформулировал закон соотношения между физическим временем жизни одаренного индивидуума и временем жизни его славы, прибегнув к метафорическому сравнению из мира фауны: «Муравьиные яйца более породившей их твари; так и слава даровитого человека далеко продолжительнее собственной его жизни». Уподобить человека муравью – дело несложное, а вот для того, чтобы уподобить его славу муравьиному яйцу, надо быть Козьмой Прутковым. Все верно. Вначале муравей откладывает яйца больше себя, а потом из них вылупливаются славящие его потомки. Значит, по Пруткову, яйца славы уже при жизни муравья должны быть больше него, тогда и продолжительность славы превзойдет срок муравьиной жизни. Экстраполяция такого наблюдения на человека сомнительна, но провидческим образом она подтвердилась прижизненной и посмертной судьбой самого автора. Отложенные им при жизни муравьиные яйца славы, плодотворно воспроизводимые в новых поколениях, во много раз пережили легендарного Козьму.