Один с сошкой

Юбиляр на фоне своего портрета кисти Александра Трифонова. Фото автора

Тютчев сказал бы о новой книге Юрия Кувалдина «В кругу равных», в которой 656 страниц, набранных мелким кеглем, что она «томов премногих тяжелей». И это так и есть – в том смысле, что она не только тяжелей премногих томов, но и весомей их по содержанию, художественной наполненности и значимости. Это книга о писателях в широком смысле слова, о поэтах, прозаиках, критиках, а также о художниках, артистах, бардах, музыкантах, режиссерах, скульпторах XX и ХXI веков, о литературных предшественниках и учителях Кувалдина разных веков и его друзьях-товарищах по перу, среди которых и авторы его журнала «Наша улица» – нового журнала нового времени, основанного Кувалдиным в 1999 году. В этот круг, строго очерченный Кувалдиным, не каждый может войти, не каждого Кувалдин впустит туда. И кто же в этом кругу равных?

Евгений Рейн, у которого в поэзии «Фонтанка в Яузу впадает», а «через Москву просвечивает Ленинград, а через Санкт-Петербург – Москва» и первую книгу которого «советские литературные функционеры» разрешили ему выпустить «к 50 годам». Иосиф Бродский, который когда-то считался «отщепенцем», тунеядцем, да еще и «антисоветчиком», а теперь стал памятником, монументом. Лет 50 назад Кувалдину довелось общаться с ним дома у Аркадия Штейнберга на Шаболовке, а потом в Коктебеле, в компании с Владимиром Купченко, Евгением Рейном, Булатом Окуджавой, когда Бродский с его «тоской необъяснимой» еще не был памятником. Кувалдин с Бродским бегали за водкой в магазин, и Бродский успевал послать кого-то из толпы, о чем Кувалдин вспоминает с юмором: «Матерился он вдохновенно, качественно, с чувством такта, меры и расстановки, как и я, как всякий начитанный интеллигентный москвич». Бродский «весь вышел из Мандельштама, как… Достоевский вышел из «Шинели»… Гоголя», – объясняет Кувалдин. Александр Трифонов, сын Юрия Кувалдина. Лидер Третьего Русского авангарда, мастер «картинописи», который с детства понял, что «главное в искусстве – найти себя», свой стиль и не фотографировать реальность, а создавать свой мир. «Чтобы стать настоящим художником, нужно знать всех великих, которые работали до тебя». Ты соревнуешься не с современниками, а в вечностью, обретая в своих холстах бессмертие». Фазиль Искандер, с которым Кувалдин познакомился в начале 70-х годов в Коктебеле, «был читателем» «всех главных произведений» Кувалдина, давал ему рекомендацию в Союз писателей, написал предисловие к первой книге Кувалдина «Улица Мандельштама» и в середине 80-х «самолично отнес в «Советский писатель» рукопись книги Кувалдина «Избушка на елке» со своей пробивной рецензией. В 1990 году Кувалдин издал весь роман Искандера «Сандро из Чегема» в одном томе 100-тысячным тиражом. Александр Бурдонский, внук Сталина, режиссер Театра Красной Армии, спектакли которого «полны тончайшей интеллектуальной эстетики, являясь полной противоположностью жизнепонимания и деятельности брутального деда». Анатолий Ким в полной мере подтверждает мысль Юрия Кувалдина о том, что национальность половым путем не передается и что русский человек или художник – это тот, кто говорит и пишет на русском языке и впитал в себя русскую культуру. Биологический кореец Анатолий Ким стал русским писателем, классиком современности. «Главное для Кима – жизнь человеческой души, ее боли и радости… В прозе А. Кима дыхание радости и добра чувствуется в самых трагических ситуациях. Мы входим в мир, на который А. Ким смотрит глазами поэта». Русским писателем стал и Фазиль Искандер. И Гоголь. Мы уж не говорим про наше «солнце русской поэзии». «Русские это те, кто не напоминает о своем национальном, а творят исключительно во всемирном». Александр Тимофеевский, которого автор называет «поэтом колоссальной концентрации и стремительного взлета», «мастером экспромта», поэтом, которого до 1997 года, по существу, никто не знал, хотя все знали и пели его песню крокодила Гены: «К сожаленью, день рожденья только раз в году». И главным читателем Тимофеевского, и не только читателем, но и издателем стал Кувалдин, в 1998 году выпустив его книгу «Песня скорбных душой», где есть такие стихи: «Он ищет читателя, ищет/ Сквозь толщу столетий, и вот –/ Один сумасшедший напишет,/ Другой сумасшедший прочтет». И такие: «Чем больше я люблю свою страну, тем больше государство ненавижу».

Юрий Кувалдин. В кругу равных: Книга эссе.– М.: Книжный сад, 2021. – 656 с.

За 22 года Юрий Александрович открыл миру и воспитал десятки новых авторов, превосходных писателей, которых считает своими учениками. Среди них Виктор Кузнецов-Казанский, Эдуард Клыгуль, Эмиль Сокольский, Ваграм Кеворков, Николай Толстиков, Ион Строе, Олег Макоша, Маргарита Прошина... Как правило, в каждом журнале есть большая редакция и очень большая редколлегия. Но Кувалдин отказался от этого с первого номера и делает всё один, на пару с Александром Трифоновым: «В деле сокровенном, коим является литература, не нужны семеро с ложкой. Нужен лишь один с сошкой – писатель Юрий Кувалдин. И сын. Так сказать, семейный подряд».

Вообще нельзя перечислить, да и не надо, всех героев и персонажей «В кругу равных». Для этого можно просто прочитать содержание и полистать том: Владимир Лакшин, Александр Люсый, Сергей Таратута, Валерий Тодоровский, Андрей Платонов, Юрий Нагибин, Михаил Пришвин, Константин Паустовский, Михаил Кузмин, Семён Кирсанов, Кант, Фрейд, Барт, Кьеркегор, Бердяев... Все они находятся не каждый в своем времени, а все вместе – в вечности, в одном культурном пространстве и переходят со страницы на страницу и встречаются там друг с другом, даже если в жизни и в веках никогда не встречались.

«В кругу равных» – это и книга о разных эпохах в литературе и искусстве, от советской до постсоветской, о временах, которые застал автор: «Высшая оценка поэта в советское время была такая, когда про него говорили: он ходит в списках». (Как Мандельштам, Цветаева, Ахматова и др.) О роли КГБ в литературе: «Прежде по-настоящему талантливое произведение раскручивалось достаточно быстро, тем более в таком закрытом обществе, каковым было наше советское… Все, что шло против КПСС (читай – против всей власти в СССР), вызывало пристальный интерес у читателей и соответственно у КГБ. А раз КГБ заинтересовался, стало быть, произведению обеспечена известность». О свободе 1980-х годов: «Во второй половине 80-х годов страна забурлила. Куда там 60-м годам – там была слабенькая оттепель. А тут разлилось море буйное свободы. Потоком пошли запрещенные рукописи, многие из которых при появлении на свет сразу же потеряли свою силу, а их авторы стали меркнуть на глазах… Лучше бы они сидели в углах и продолжали кричать, что их не печатают».

У каждого писателя есть излюбленные темы. Есть и у Кувалдина. Например, тема выпивки, которая обыгрывается с улыбкой и юмором: «И тут вступил в беседу неутомимый Андрей Битов. Он держал бутылку водки, почти не выпуская (ее из руки), другой рукой опрокидывал стопку, и так, со стопкой и бутылкой в руках, развивал почти недосягаемую мысль о вероятности совпадения текста с подтекстом…» И по всем страницам рассыпаны мысли и афоризмы Юрия Александровича, которые повторяются то в одном контексте, то в другом, как рефрены в стихах или припевы в песне: «Важно не о чем пишешь, а как пишешь»; «Умный хочет казаться глупым, чтобы его не заподозрили в крамоле. Глупый хочет казаться умным, чтобы занять доходное место в штатном расписании государства»…

О ком бы ни писал Кувалдин, о ком бы ни завел речь, в каждом эссе он говорит и о себе. Говорит ли о Максимилиане Волошине и о директоре Дома поэта в Коктебеле Владимире Купченко – тут же рассказывает, как познакомился с Купченко и писателями, тогда отдыхавшими в Коктебеле, и как жил в Доме поэта с маленьким сыном Сашей, будущим художником. Говорит ли о Мандельштаме – тут же говорит, что он когда-то всего этого поэта, запрещенного в советское время, собственноручно перепечатал на пишущей машинке и сделал в клубе милиции на Дзержинке композицию по его стихам, что было большой смелостью, а потом издал свою книгу «Улица Мандельштама». И перед нами предстают не только эти герои и персонажи, но и его отношения с ними, и сам автор, и его художественная биография, кусочки которой рассыпаны по всем эссе, как бриколлажи, из которых складывается образ автора и его жизнь в литературе, жизнь в тексте, в Слове, которое есть Бог.