Человек, помноженный на два

Поколение, заставшее бодрость и ясноглазость СССР, теряет ориентиры… Фото Владимира Захарина

Так получилось, что я вывезла из Тайшета от родственников книги сибирской прозы и стихов 1960–1980-х и одновременно прочитала повесть Ямиля Мустафина «Мост», (М.: Профиздат, 1983) и повесть «Чеснок» современного питерского автора Даниэля Орлова (М.: Издательство Э, 2018).

Ямиль Мустафин (1927–2021), гордость Тайшета, столицы БАМа, ибо там сформировался как писатель. Даниэль Орлов, лет на 35 моложе, прошел Сибирь в 80–90-х как геолог по профессии. Обе книги подробно описывают труд людей в Сибири – одна во времена развитого социализма, другая – во времена перед крахом эпохи. Обе книги можно отнести к жанру производственных романов, ибо они изобилуют техническими терминами, описаниями производственных процессов, рассказывают о жизни и труде профессионалов.

Литературный стиль книги «Чеснок» – вязкая подробная проза, где детально прописаны и травки-деревца, и названия радиоприемников и машин, и процессы выпивки-еды, и все топонимы мест, где бродят герои. Сначала такое любовное погружение в последнее десятилетие совка вызывает большие надежды и восхищение. Появляются герои – Андрей-Англичанин, отсидевший за девку-шалаву на зоне и оставшийся работать на Воркутинскую горную экспедицию в Сибири, превратившись в незаменимого работника. Выскакивает и могучий герой – начальник Теребянко, которому всего 36 лет, но под ним армия людей и горы дел по обнаружению для страны полезных ископаемых. Главное высказывание этого последнего мастодонта великого СССР: «Северам нужен человек, помноженный на два, а иначе поезжайте в Крым сажать патиссоны». Но начинается перестройка, денег не платят, и крепкие люди Сибири, геологи и работяги разбегаются кто куда – от Пскова и Крыма аж до Австралии. Сильная и удачная глава о приезде геологов в перестроечную Москву. И что они видят, эти стальные люди, после героического труда и лазания по тайге? Штырь вместо памятника Дзержинскому. «Ельцин, партия, ганжубас… и битлз. У нас тут форева, а что тутева с нами будет, на то пиплам наплевать», – орет наркот менту. «Хотелось в туалет, жрать и, конечно же, выпить» – блестящая характеристика желаний растерявшегося человека в наступившей эпохе.

Появляются новые персонажи и новые капиталистические времена, и бывшие братья-студенты-геологи в них становятся корректорами, нечистыми дельцами. Но некоторые крепко продолжают делать свое дело – учить новые поколения студентов геологоразведке, «что делать с аномалиями пород». И в новых временах один становится барыгой, торгуя черешней и всем, чем придется, а другой казенным делом занимается как родным, восстанавливает переданные институту руины, реставрирует баню, создает уютный быт для работников и студентов.

Застревая в фирменном орловском слишком подробном воссоздании материального мира, часто хочется вскрикнуть: ну не надо так микроскопично и технологично, человека нам поподробней, психологию, механизмы души! Увы, описание людей и характеров на втором плане, люди явлены жертвами обстоятельств или своей порочной натуры, пытающимися убежать и избежать, но близящимися к неразрешимому концу. Женские образы, «любимые женщины» ужасны и типичны, Людка и Лариска прыгают от мужика к мужику, вертя ими, как куклами. Более приличные дамы не западают в память, они просто выживают.

«Чеснок» пытается что-то сказать о честности, подобной дикому чесноку, упрямо растущему на диких сибирских полянах. Но вырисовывается грустная картина нарастающей вялости, разрухи, внутренней нестойкости, на фоне которой новые поколения геологов – да, выглядят как упрямые растения, назло всему приобретающие яркую профессию, получая крупицы знаний у вымирающих специалистов, рожденных в СССР.

Кончается книга склизкой сценой, когда геологов в Крыму просят не замечать в Херсонесе обнаруженного под землей при помощи геолокации античного театра, ибо это помешает задумкам властей что-то здесь построить. Геологи пытаются бороться, а потом наступает Пасха, приходит молодой священник в кроссовках, просит помочь крестному ходу, предлагает лопатой стучать в старинный французский колокол, в котором пестика нет. Мужики кидают камни в колокол, чтоб звенел, примиряются с реальностью – да пусть строят что хотят, через 50 лет все равно рухнет, и они одиноко пьют свою канистру с вином. Религия выступает тут не для поднятия духа воинов правды, а как опиум для совершения предательства против совести, да и колокол-то безъязык…Невыносимо гадко, несмотря на обнадеживающие рассуждения о вылезшей из раскопа-окопа лозе и мантру «все будет хорошо».

Книга имеет вид недоделанной, в ней зачем-то идет повествование то в третьем лице, то от первого, путая читателей в излишестве персонажей. Возникает ощущение: элементарно не хватило времени всех свести в более стройные ряды, прописать подробно всех тех, кого в реальной жизни знал автор, ибо видно, что автор явно замыслил эпос о советской геологии на основе личных впечатлений и знаний о жизни. Но эпос вышел сыроватый и грустный. Ни один герой не герой и не полюбился, кроме куда-то исчезнувшего Теребянко. Очевидно, мы профукаем Сибирь, и Крым, и Псков, ибо нарастает духовная анемия… Поколение, заставшее бодрость и ясноглазость СССР, теряет ориентиры…

* * *

Вроде бы на ту же тему – о Сибири – «Мост» Ямиля Мустафина. Совершенно другой язык и визуалка, все проще, монументальней, текст выстроен как классическое здание, ясное и симметричное, без руин Орлова. А главное, выстроено по Горькому, как человековедение. В центре повествования – судьба Ивана Шпака, нестойкого, скользкого одинокого мужика с льдинкой в сердце, человеческой запущенностью. Начинается все с того, что он, заработав свой «длинный рубль», собирается бросить стройку, хотя знает, что там он незаменим, хороших работников не хватает. Но личная выгода и комфорт ему дороже, своя рубашка ближе к телу. И открытое презрение к его решению коллег по работе его не останавливает. Но что-то екает у него в душе, когда ночью за Иваном отправлен грузовик, чтобы все-таки добросить его до станции. Не ночевать же одному в тайге… Шпак возвращается на стройку, пораженный гуманизмом начальства. Труд в коллективе, умение коллектива прощать проступки человека, верить в то доброе, что в нем есть, переламывает Ивана, сердце его оттаивает, эгоизм улетучивается... В мужском коллективе мостостроителей появляется женщина. Тоже с трудной судьбой. Уж вроде и красавица, и умница, но мужчину себе не нашла в лесной глуши, стала матерью-одиночкой, суровой, неприступной, наложившей на себя епитимью – «жить ради дочери» и ради старика отца. И 45-летний бирюк Иван Шпак первый раз в жизни влюбляется, и два надломленных существа соединяются…

Книга пронизана противостоянием двух типов руководителей – прораба стройки Новгородова и начальника от Бамстроя Мокровникова. Новгородов считает, что главное для производительности труда – это наладить быт работников. Он строит теплые бараки, баню, столовую, комфортные туалеты и мостки на земле. Мокровников – за порыв, подвиг, быстроту, перевыполнение плана. «Это не санаторий!» – его аргумент. (Вспомним Теребянко с патиссонами.) Но побеждает правда человеколюбивого и мудрого Новгородова. Как и в «Чесноке», одним из важных персонажей является прибившаяся к рабочим собака, которая сердцем чует человеческую сущность окружающих…

Повесть «Мост», по мотивам которой был поставлен мощный фильм в 80-е, раскрывает тайны совка. Как в обществе, целью которого было не добывание денег, а строительство общенародно важных вещей – мостов, дорог, городов, как в сердце человека в этих условиях боролось мелкое, жлобское, частнособственническое, эгоистическое со светлым, возвышающим, подлинным. И как находились люди, которые держали вертикаль, дух, любовь, становились светочами в ночи… И колокол был в душе… И правда.

Санкт-Петербург