Мученики, а не праведники, или Сказ о том, что родину любить лучше издалека

Народ хоть и мастер, но сам – блоха в толстых пальцах хозяина.  Борис Кустодиев. Блоха. 1926. Эскиз плаката для постановки пьесы «Блоха» Замятина по рассказу Лескова «Левша».  Музей Государственного академического Большого театра, Москва

Была снова зима. Глядя в большое окно на проносящиеся мимо покрытые серым снегом декабрьские поля, под крик бродячих продавцов и гитару соседей я зачитался и проехал свою станцию… Согласно комментарию известного советского литературоведа Бориса Бухштаба к знаменитому, «красному», 1958 года, собранию сочинений Лескова, первая мысль о «Левше» появилась у писателя не позднее 1878 года, в Сестрорецке, где он снимал летнюю дачу. Это не удивительно, Сестрорецк – место железных и оружейных заводов, и умельцев-кузнецов там было много. Однако распространенная легенда о том, что писатель услышал сюжет этой повести от знакомого старожила Сестрорецка, распространена самим Лесковым – он выдумал почти всю историю от начала до конца. «Почти» – потому что поговорка «Англичане стальную блоху сделали, а наши туляки ее подковали да назад отослали» действительно существовала в то время, хотя в словаре Даля, даже втором его издании 1880-х годов, мы ее не нашли. Источником этой легенды послужила талантливая стилизация самого писателя, короткое предисловие к «Левше», в котором он пишет, что всего лишь записал рассказ одного из старожилов Сестрорецка. Ироничная и, возможно, антицензурная шутка Лескова была воспринята многими критиками-современниками буквально, и рецензент «Отечественных записок» (главред Салтыков-Щедрин) написал, что «г-н Лесков пересказал всем известную сказку о стальной блохе», а критик из журнала «Дело» (тоже революционные демократы) и вовсе сказал, что «роль писателя свелась к простому стенографированию». Мило, правда? Русская критика всегда обладала «острым» зрением – так было, есть и, увы, будет.

Интересно, что споры о происхождении повести Лескова не утихают до сих пор, хотя сам писатель в своем вынужденном послесловии «О русском левше» ясно говорит – никакого «старого оружейника» не было, хотя реальная предыстория у повести была. Покойный Лев Александрович Аннинский в замечательной книжке «Лесковское ожерелье» (мы пользовались 2-м, дополненным изданием, М., 1981, и его же книгой «Три еретика», М., 1988) пишет, что военному историку Зыбину, писавшему историю Тульского оружейного завода, удалось найти записи о том, что во времена «матушки» Екатерины II двух тульских мастеров послали учиться в Англию и… забыли про них. Один из мастеров остался в Туманном Альбионе, второй вернулся, далее следы его то ли теряются, то ли он стал большим начальником в оборонке того времени. Зыбин опубликовал свое исследование в 1905 году, но в интернете есть версии о том, что об этом писал много раньше, чуть ли не в 1854 году журнал «Русская старина» и что этот журнал мог попасть в руки Лескова, потому что спустя 20 с лишним лет он в нем работал. Мог или не мог – вопрос открытый, но мы скажем так – а имеет ли это значение? Воспользовался писатель чьим-то бытовым рассказом или нет – совершенно неважно, ведь главное в «Левше» – авторская интерпретация и авторское прочтение известной пословицы. Пушкин тоже расспрашивал современников Пугачевского восстания, специально ездил для этого в Оренбург и Казань, и это отразилось в «Капитанской дочке» – и что же?..

Как мы сказали, мы читали «Левшу» несколько раз, и в сегодняшнее прочтение благодаря книге Аннинского обратили внимание на то, чего не замечали раньше, – Лесков писал «Левшу» незадолго и сразу после убийства террористами-народовольцами императора-либерала Александра II Романова, человека, отменившего в России крепостное право. Причем убитого буквально за несколько дней до подписания Александром указа о создании первого русского парламента. Зачем же и за что они его убили – скажете вы, и за вами повторю я, но тут же и отвечу: «А вот поди разберись в российском человеке». Кстати, лично мы склонны считать, что террористами 1881 года манипулировала охранка, за которой стояла «консервативная партия» царского двора. Убийство накануне подписания такого указа, если не считать это Божьим гневом на Россию, – таких совпадений в Истории не бывает. Думаем, что мысли о совпадениях приходят в голову не только нам и не только в 2021 году, Лесков, как писатель с чрезвычайной наблюдательностью и обостренным чувством правды, да к тому же либерально настроенный, не мог этого совпадения – «царь-либерал – бомба террориста», не заметить. Но вместо горестно-возмущенного или язвительного памфлета а-ля Салтыков-Щедрин, какие пишем мы, в эти месяцы он сочиняет «веселую» повесть из народной жизни – и о российском народе. Между прочим, о симпатии к либералам (не путайте с революционерами) мы тут сказали не для красного словца: портрет графа Михаила Лорис-Меликова, главного творца неслучившейся русской «конституции», долгое время после цареубийства стоял у Лескова на столе – это свидетельство его сына, Андрея. Сознательное совпадение ли это, появление «Левши» сразу после цареубийства, ответ, отклик это на трагедию или нет – можно долго спорить, все-таки Лесков задумал и начал писать свою повесть за несколько лет до 1 марта 1881-го, но то, что «Левша» каким-то образом резонирует со случившимся, на наш взгляд, совершенно очевидно.

Но вернемся к тексту. Сюжет его прост. Перескажем его вкратце с нашими комментариями так, как его видим лично мы – хотя бы для того, чтобы читателю стал понятен заголовок и подзаголовок нашей статьи. Итак, Александр I после победы над Наполеоном и вежливого взятия Парижа сделался в Европе популярным человеком. После Венского конгресса, восстановившего на время власть старых монархий, царь совершил турне по европейским странам, где, насмотревшись на европейскую жизнь, решил продолжить прерванные войной 1812 года либеральные преобразования – обычная для России история, кончившаяся Сенатской площадью. Во время ознакомительной поездки в Англию, в 1817 году, императору якобы подарили выкованную английскими мастерами маленькую заводную игрушку – железную блоху, умевшую танцевать, в интерпретации Лескова для демонстрации превосходства европейских технологий над российскими. После путешествий Александр I поправил еще лет семь-восемь и неожиданно умер в Таганроге. Кто-то говорит, что ушел странствовать в Сибирь, мучимый депрессией – чувством вины перед убитым заговорщиками отцом, императором Павлом I. Блоха досталась по наследству его брату, Николаю Романову I, который рефлексиями и склонностью к прогрессу, как известно, не страдал. Сопровождавший молодого императора атаман Войска Донского, победитель пугачевцев и активный участник войны 1812 года Матвей Платов исторически сторонником консервативной линии не был – хотя по рождению принадлежал к старообрядцам и имел большую склонность к алкоголю. Наоборот, историки пишут, что, получив генерала, Матвей Иванович стал большим сибаритом и перестал исполнять приказы – сам Барклай-де-Толли во время войны жаловался на него императору. Впрочем, после победы над Наполеоном Платов стал первым русским почетным доктором Оксфорда и был награжден специальной саблей…

Лесков же написал его «патриотом» и «аскетом», который решил опровергнуть хитрый якобы план англичан и в царствование уже Николая Павловича Романова срочно нашел в Туле русских талантливых мастеров, которые должны были сделать работу еще более тонкую, чем аглицкая – доказав тем самым превосходство русских оружейников, а шире – преимущество русского рабского труда над английским свободным… Кстати, подковать блоху – это идея самих мастеров, что называется, инициатива народных масс: ни Платов, ни царь здесь ни при чем. Тут Лесков допустил серьезную историческую неточность – атаман Платов не дожил до смены императоров и не мог общаться с Николаем Первым!.. Мы не думаем, что открываем сейчас литературоведческую Америку, но об этом, как ни странно, нет упоминаний ни в «красном» собрании сочинений, ни у Аннинского, ни в новейшей, серьезной биографии Лескова, вышедшей недавно в «ЖЗЛ». Впрочем, Платов, разговаривающий с Николаем I, – это неточность, позволительная классику, а в целом то, что я рассказываю, написано якобы вчера, а сегодня прочитано по ТВ – хотя, между тем, повторим: повесть вышла 140 лет назад…

Так вот, по Лескову, мастеров нашли, а после изготовления подков выбрали из них одного, самого умного, косого левшу, тут же драли его за волоса – для испуга и чтоб место знал, после чего лежащего на полу кареты «вроде пубеля» отправили в Петербург, где опять били и показали императору Николаю – который Левшу неожиданно обласкал. Так у нас бывает: хороший царь и плохие бояре… После царской ласки мастера помыли и приодели, а потом спешно направили в Англию – как сказали бы сейчас, на стажировку. Почему спешно? Как написал бы Лесков – для фурнитуры и чтобы царю было видно, как придворные его волю исполняют, а сами придворные – чувствовали себя при важном государственном деле. Стажировался мастер настолько успешно, что ему предлагали, как это часто бывает сейчас, в Англии остаться. Но любящий Россию мастер от предложения (и это редко бывает сейчас) – отказался. Мы его понимаем – нашу страну можно любить, мы сами ее почти по-лермонтовски (или по-левитановски) любим, «ее степей холодное молчанье, ее лесов безбрежных колыханье… под говор пьяных мужичков», и когда-то давно отказались от похожего предложения. Более того, несмотря на возможность жениться на англичанке и схватить таким образом двух зайцев – не страдать от эмигрантского одиночества и получить местное гражданство, лесковский мастер вскоре стал проситься в Россию, куда после некоторых уговоров и был отправлен – кораблем, с английскими деньгами в кармане и золотыми часами на руке. На корабле, как и подобает настоящему русскому мастеру (синоптическая версия этого долженствования в ХХ веке была продолжена Вен. Ерофеевым и Довлатовым), Левша всю дорогу пил без просыпа и перепил даже английского «полшкипера», которого, как утверждает народная молва, перепить в принципе невозможно. (Тут мы не согласны.) Далее, в России, в пьяном виде и как «человек без документов» (он дома второпях забыл взять, в Петербурге второпях при отправке забыли дать, а англичане – что они дадут при всем желании?) мастер был доставлен в полицейский участок и там обокраден и то ли избит, то ли его «неловко уронили», да так, что он разбил себе голову, отчего вскоре умер в больнице для бедных, передав, чтобы русские солдаты ружья кирпичом не чистили. Так погиб уникальный русский мастер, подковавший английскую микроблоху. Про золотые часы и английские деньги никто больше не вспоминал. That is all.

После небольшой паузы заметим, что словесная вязь-узор, которым написан и расписан «Левша» – это сознательный ход, имитация народного языка, прием, которым потом широко пользовались в ХХ веке – Платонов, Зощенко, Шергин, ранний Василий Белов, etc. – все с разными целями. Так вот, у Лескова это – ироническое подчеркивание народности повествования, того, что речь идет якобы от «первого» лица, от лица народа – а между тем все эти архаичные неологизмы выдуманы самим писателем, это искусная подделка, и в его узоре нет почти ни одного подлинного слова. Возможно, эта «роспись» – следствие места, где был первый раз напечатан «Левша», славянофильского журнала «Русь», издавал который, по выражению Лескова, «картинно пламеневший» Иван Аксаков, внук знаменитого писателя, написавший автору «Соборян» и «Запечатленного ангела» полухамское, но в чем-то очень точное письмо в первые дни 1881 года (цитата взята из «красного» собрания сочинений): «Я не очень жалую глумления… Выругать серьезно, разгромить подлость и мерзость – это не имеет того разлагающего душу действия, как хихиканье… Надо бить дубьем, а не угощать щелчком. Поняли?..» «Понял», – отвечал Лесков и прислал Аксакову печальнейшую историю в рамке развеселого русского узора.

И еще. Позднее Лесков включил повесть в свой цикл «Праведники», добавив туда и «Человека на часах», повесть о петербургском часовом, оставившем свой пост у Зимнего дворца, чтобы спасти утопающего, и прогнанного за это «сквозь строй», то есть избитого железными прутьями до полусмерти. Учитывая содержание повестей (еще один герой Лескова, Несмертельный Голован, бесстрашно волонтерствовавший в эпидемию чумы, погиб, помогая тушить городской пожар), мы бы уточнили название цикла, хотя мысль Лескова нам понятна – именно на таких людях, как Левша, герое «Человека на часах» рядовом Постникове и Несмертельном Головане держалась и от века держится Россия. Именно такие люди, работавшие на совесть даже в шарашках за колючей проволокой, сидевшие в окопах мировой войны, просто честно проводившие на работе по 12 и даже 14 часов в день, а на выходе изредка получавшие ордена и Государственные премии, отмолили ее в советские годы. Но мы бы все же уточнили – иногда это были не праведники или не только праведники, но и… мученики. И цикл Лескова можно было бы назвать «Мученики» – просто рассматривая его сюжеты. Так точнее.

Хотя были и в этом цикле люди, дожившие до глубокой старости и всеобщего уважения – например, квартальный надзиратель Однодум (участковый полицейский, если на современном русском), не бравший взятки, при этом уцелевший, не уволенный и обласканный присланным из Петербурга губернатором. «Не верю» – как говорил Станиславский, но здесь интересно, какую профессию выбрал Лесков для своего положительного, как сказали бы сегодня, социально успешного и, главное, благополучно дожившего до старости героя. Неужели только она гарантирует в нашей стране относительный почет и долголетие?.. Молчит Русь, не дает ответа.

Если же рассматривать слово «праведник» в церковном смысле, то значит, Левша должен был жить по заповедям христианской веры, угождая Богу и людям. И тут важно понять, во что верил Левша? В Бога – конечно, не зря Лесков первым делом иронически, но отправляет мастеров к иконе Николая Угодника, но еще он верил в Россию. В то, что он должен жить здесь, как бы с ним ни обходились и как бы плохо ему не было. Что его место на земле – здесь… Зачем, почему – Левша не знал, но должен… За границей с ним «род помешательства» делался. Расскажи кому-нибудь сегодня такую историю, скажут: мазохист, наверное. Однако именно с этой верой Левша и пострадал, приняв мученическую кончину, успев буквально в последние минуты шепнуть присланному из гвардии врачу – не жалобу, а, повторимся: «...чтобы русские солдаты ружья кирпичом не чистили». То есть снова шепнуть: «Верую!..» Правда, его не услышали и не послушали, и оттого Крымскую войну проиграли. Но мученики часто странны для современников, а потом, когда у нас слушали искренне верующих?..

Теперь о современном контексте. Историю Левши, подковавшего блоху, знают очень многие, даже те, которые ее не читали – в Советском Союзе, особенно в военное и послевоенное время она выходила миллионными тиражами. По мнению Льва Аннинского, все это началось в 1924 году, после постановки талантливым режиссером и актером Алексеем Диким повести Лескова в МХТ, причем не просто постановки, а постановки по инсценировке Евгения Замятина и с декорациями Бориса Кустодиева. Именно с этой точки пошло современное восприятие «Левши» не как трагедии, где под фольклорную музыку слов гибнет главный герой (то, что написал Лесков), а как комедии, фарса из народной жизни, где под музыку слов великого русского языка главный герой, народный мастер побеждает всех, от казачьего атамана Платова и страшного императора Николая Романова I до хитроумных свободных англичан. Именно эта версия превратилась в послевоенный миф (кстати, «мифом» свою повесть называет и сам Лесков) – с веселым, хитрым, пьяным, умным, но не всем показывающим свой ум героем; с начальством косящим под дурачка, которого можно согнуть, как траву или иву-дерево – но невозможно сломать, и с золотыми руками. К тому же, извините за тавтологию, еще и левша, да еще с родимым пятном – по старинным поверьям, не такой, как все, отмеченный – мы не скажем кем… В Средневековье за такую внешность можно было нажить неприятности, хотя современная наука говорит, что это обычные люди, просто природа в них правое и левое перепутала. Ну, не знаем, мы в «мелкоскоп» за этим не смотрели…

В завершение скажем вот что. Просматривая ответы на запрос «блоху подковать» в Гугле, мы наткнулись на сообщения о современных последователях тульского мастера. Их не так уж мало, и работа их стоит очень недешево. Миниатюрные портреты по-прежнему любят дарить царям и сильным мира сего. И вот одна из статей привлекла наше внимание. Кроме блохи, крошечных верблюдов и портретов царей на бобах там была американская статуя Свободы – в игольном ушке. Вот настоящая метафора всей истории послепетровской России! – подумали мы. История России вообще и ее литературы – в частности. Мастер не мог не читать «Левшу» и очень точно понял суть знаменитой повести… Но только фамилию его мы при чтении не запомнили, а потом, сколько ни искали, найти не смогли. Возможно, это был тульский мастер Николай Алдунин, умерший в больнице в 53 года; возможно, Андрей Рыкованов из-под Петербурга, избитый в здании отделения милиции в конце нулевых годов (шел по улице пьяный, без документов) – впрочем, это пишут журналисты, а милиционеры говорили, что он сам их бил, они только защищались; возможно, старейший советский и украинский мастер Николай Сядристый из Киева, а возможно, еще кто-то… Если узнаете – напишите в газету, будем благодарны.