Поезд-дом

Железнодорожный вокзал в Амстердаме. Фото автора

Посыл вот в чем: дом в мировосприятии человека, хоть древнего, хоть современного, – сакральный центр мира, точка отсчета любого: земного, небесного, вверх, вниз, в стороны – пути, цитадель («мой дом – моя крепость»), защищающая от профанного, хтонического, враждебного. Еще дом – это Мировое Древо, соединяющее небо с землей и подземным царством мертвых. Еще дом – это Храм, где все ритуализованно и упорядоченно, подчинено освященному порядком правильному (установленному богами) ритму жизни.

Путь-дорога – антипод дома. В дороге человек беззащитен, ему постоянно что-нибудь угрожает, с ним может случиться и случается что угодно, например, он может встретиться с нечистой силой. Дорога – путь вовне, от сакрального центра на периферию или обратно; в любом случае центр мира где-то в стороне, и поведение путника не нормировано никакими домашними ритуалами, они не помогут, если что, полагаться приходится только на силу и смекалку, то есть постоянно импровизировать и действовать исходя из обстоятельств. Дома обстоятельств нет, есть заданный и установленный раз и навсегда жизнеритм.

Путник – вне обязательств, чтобы спасти свою жизнь, ему разрешено лгать, предавать, вести себя непорядочно и даже убивать, если встречный представляет для него опасность. Дома все это запрещено и квалифицируется как смертный грех.

Условия современной жизни серьезно подразмыли понятие дома. Теперь дом – это квартира в многоэтажке, и номер в гостинице, и место случайного ночлега, но самый интересный «дом» – это, конечно, поезд. В нем соединились два столь различных архетипа – архетип дома и архетип дороги.

С одной стороны, да: поезд – место, где человек на какое-то время останавливается, поселяется, пускает какие-никакие, но корни. С другой – этот дом вместе с человеком двигается с места и едет, перемещается, преодолевая огромные расстояния, и вообще ведет себя до чрезвычайности экстравагантно – навязывает вам в соседи каких-то не очень приятных людей, от которых невозможно укрыться и с которыми необходимо устанавливать и поддерживать, пусть и на короткое время, связи.

С одной стороны, ты, купив билет, купил право на временное жилище и на то, чтобы чувствовать себя в нем хозяином и устанавливать те правила и ритм, к которым привык дома; с другой – обязан подчиняться проводнику – существу не вполне ясной для тебя функциональной породы: то ли слуге, то ли богу – сверххозяину этого дома, – и всем остальным, так же, как ты, оплатившим право на жизнь в этом вагоне и этом купе.

С одной стороны, поезд – несомненно, место отдыха, а не работы, и это его сближает с домом, куда человек стремится, чтобы обрести покой и в заслуженном одиночестве либо среди самых близких ему людей (близких – означает представляющих минимум опасности) восстановить силы. С другой – обрести покой исключается, более того, севший в поезд оказывается в положении заключенного. Пассажир («хозяин») не волен покинуть стен своего дома, пока тот не доставит его в указанное в билете место.

Если ты дома, то к сакральному центру мира не нужно стремиться, вот он – вокруг тебя, и в тебе соответственно мир и покой, время остановилось, наступила вечность. Если путник – то ищешь, определяешь центр мира и идешь к нему, даже если сейчас – от него. В поезде человеку вроде бы искать для ориентировки центр мира не нужно, ты его достиг, ты в нем, но этот центр мира – в чем и весь ужас и вся прелесть положения пассажира поезда – оказывается каким-то неустойчивым, ненастоящим, обманным. А если центр мира обманный, то и реальность вокруг него такая же, ведь центр мира «‹…› имеет преимущественное значение для ориентации в пространстве и во времени, поскольку олицетворяет фиксированную точку, т.е. первоисточник и первоначало, абсолютную реальность» (Марк Маковский, «Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образы мира и миры образов»).

Что такое архетипы и что они делают в коллективном бессознательном, известно, а также и то, как они замечательно реализуют себя в художественном творчестве человека. А вот чтó происходит, если реальность смешивает в человеческом мировосприятии два совершенно различных архетипа: получается ли из этого соединения третий, новый, или нет? И тогда сама реальность, разломанная этими архетипами, предстает нереалистичною? Искажается ли картина мира?

Наверное, и так, и так. Точнее – сначала, до полного закрепления в коллективном бессознательном нового архетипа, произведенного пересечением двух старых, картину мира довольно серьезно штормит и трясет, а потом, спустя время – ничего, мир привыкает к нему, узаконивает и воспринимает как должное. Вот только на каком из этих двух этапов находится сейчас архетип поезда-дома и архетип ли он вообще?

В пользу того, что – да, архетип, давно опредмеченный культурой, вроде бы свидетельствует фольклор: всякие избушки на курьих ножках, бабы-яги, ковры-самолеты и самоходные печи Емель, но там – человек все-таки хозяин положения и движение его дома подчинено его, человека, воле и желанию. Вот если бы фольклор повсеместно рассказывал о страхе-трепете пассажира такого дома, пассажира, оказавшегося его, дома, заложником, это было бы другое дело, стопроцентное попадание, а так все-таки то да не то, хотя и довольно близко.

Тут просится другой ряд: корабль («Корабль дураков» Бранта; корабль-призрак – «Летучий голландец»; «Пьяный корабль» Рембо; «Любовь во время чумы» Гарсиа Маркеса; «И корабль плывет» Феллини; «Титаник» Кэмерона и т.д.) как мифосимвол затерянности человека и человечества в этом мире. Поезд длиною в жизнь в «Желтой стреле» Пелевина, песне Макаревича, «Европе» фон Триера и даже «Восточном экспрессе» Агаты Кристи, а также в сотнях и тысячах других романов, фильмов, песен и картин. Наконец, самолет – с той же мифосимволикой (тут прежде всего фильмы-катастрофы типа «Экипажа» Митты, а из литературы – «Бойцовский клуб» Паланика, где главный персонаж окончательно сходит с ума, раздваивается и знакомится со своим двойником именно в самолете).

Автомобиль – нет, с автомобилем поезд сравнивать бесполезно: автомобиль – это второе тело человека, которым он почти полностью управляет; тело и дом – все-таки разные вещи. А точнее, пусть так: если архетип поезда-дома возникает при наложении архетипов дома и дороги, то архетип, если уже архетип, автомобиля – при наложении архетипов тела и дороги (никто не спорит, что поезд и автомобиль в чем-то родственники). И по всей видимости, именно автомобиль архетипически наследует в современной культуре Емелиной печке и избушке бабы-яги, в то время как поезд – нет.

Современный поезд – это мифологический корабль, «Арго», судно Одиссея, Ноев ковчег, Ионин кит. Можно для вящей наглядности развернуть одну из этих аналогий в метафору: Ной – это, натурально, проводник, у него прямая связь с богом – бригадиром или машинистом поезда, тебе – чистому или нечистому – указано место среди чистых или нечистых – в общем, плацкартном или купейном вагоне, сейчас и на какое-то время поезд, ковчег – твой единственный дом, потому что все остальное, вся суша благодаря богу скрыта под водой, то бишь за стенами, за окнами поезда, и для тебя не существует, а снова начнет существовать, когда тебя довезут и высадят. Следовательно, пока поезд, ковчег в пути – он для тебя безальтернативный центр мира и оплот единственно возможной реальности.

Ну а теперь вернемся к началу. Можно сказать, что такое несколько межеумочное, странное для нормальной жизни положение – полухозяина, полупутника, то ли находящегося дома, то ли в дороге, – человека в поезде – и приводит к тому, что он, человек, ощущая себя и тем, и тем одновременно, ведет себя сообразно этому ощущению: в поезде все ранее незнакомые друг с другом люди быстренько становятся домочадцами одного дома, членами одной семьи и, словно празднуя воссоединение, обильно пируют, много общаются и напропалую грешат – как перед концом света.

Это ненормально, но это нормально. Странная, смещенная реальность хронотопа (назовем это хронотопом) поезда требует к себе именно такого отношения и такого поведения – оргиастического. И не только по принципу уподобления и соответствия: сошедшей с ума реальности – разнузданное поведение человека; здесь цели и задачи поглубже и поважней, именно – как это ни прозвучит странно, возвращение сдвинутой со своего места реальности на ее нормальное место.

Ведь оргия – непременная и главная часть мистерии, а мистерия – ритуальное священнодействие для восстановления порядка, космоса из хаоса. Прежде всего для избавления человека от страха перед хаосом.