Инфернальное животное

Фамилия Паниковского происходит от бога Пана.  Михаил Врубель. Пан. 1899. ГТГ

«Асфальт еще желтился от солнца, голубоватый пар стоял над шоссе, проселок был совсем темный и терялся в поле сейчас же за столбом. Остап крикнул на ворону, которая очень испугалась, но не улетела, побродил в раздумье на перекрестке и сказал:

– Объявляю конференцию русских богатырей открытой! Налицо имеются: Илья Муромец – Остап Бендер, Добрыня Никитич – Балаганов, и Алеша Попович – всеми нами уважаемый Михаил Паниковский.

Козлевич, пользуясь остановкой, заполз под «Антилопу» с французским ключом, а потому в число богатырей не вошел».

Остаповскую трактовку трех богатырей пытались разъяснить по Владимиру Проппу, давшему характеристики Ильи, Добрыни и Алеши в книге «Русский героический эпос». Пропп говорит о силе и мудрости Муромца, вежестве и осмотрительности Никитича, удали и нетерпеливости Поповича. Но былинные деяния богатырей с похождениями антилоповцев слабо соотносятся.

На наш взгляд, плодотворней сравнить троицу спутников Остапа с триадой других титанических героев русского фольклора (кстати, титанические мотивы возникают в дилогии регулярно: средство «Титаник» и врач Титанушкин, титаническая борьба на морском берегу (ограбление Корейко), титанический труд Остапа и пр.).

Три титана

Горыня, Дубыня и Усыня – три богатыря русских сказок. Они обладают нечеловеческой силой. Горыня «на мизинце гору качает, горы сворачивает». Дубыня «дубье верстает: который дуб высок, тот в землю пихает, а который низок, из земли тянет». Усыня «спёр реку ртом, рыбу ловит усом, на языке варит да кушает», «одним усом реку запрудил, а по усу, словно по мосту, пешие идут, конные скачут, обозы едут».

По Вячеславу Иванову и Владимиру Топорову, антропоморфные черты этих героев оттеснены хтоническими. «Горыня связывается с горой как препятствием на пути, помехой, нарушающей ровность… Дубыня (связанный с дубом в силу народно-этимологического осмысления) мог некогда быть связан с другим нарушением ровности – с провалом на пути... Имя Усыня также должно быть расценено как результат народно-этимологического переосмысления. Поскольку слово «усы» является метонимическим переносом названия плеча («ус» из индоевроп. *oms-), Усыня сопоставим с образом дракона или змея, запруживающего воды своими плечами. Змеиная природа Усыни непосредственно проявляется в сказке: «птица Усыня змей о двенадцати головах» («сам с ноготь, борода с локоть, усы по земле тащатся, крылья на версту лежат»).

Горыня, Дубыня и Усыня обычно выступают вместе, образуя законченную триаду. «Горыне близок Змей Горыныч, в свою очередь связанный с образом Огненного Змея. Эта связь дает возможность видеть для определенного периода в именах Горыни и Горыныча отражение корня «гореть» (огонь), а не «гора»... Не исключено, что триаде Горыня, Дубыня и Усыня на более раннем этапе соответствовала трехчленная «змеиная» группа – Змей Огненный, Змей Глубин, Змей Вод».

Дружина Остапа

В облике Горыни-Балаганова подчеркиваются брутальные и атлетические черты: железные ноги, молодецкая грудь, «гвардейский размах ручищ». Но особенно важны его огненно-рыжие волосы.

В целом образ Балаганова противоречив. Приписываемая ему инициатива Сухаревской конвенции требует незаурядных организаторских способностей, житейского опыта, познаний по части географии (точнее, регионоведения) и практической психологии. Но на протяжении основного действия «Золотого теленка» Балаганов безынициативен. Это простодушный силач, невежественный, доверчивый, часто попадающий впросак (от Арбатовского горисполкома до кражи кошелька в трамвае).

Юрий Щеглов полагает, что Балаганов связан прежде всего с морем: он инициирует конвенцию «детей лейтенанта Шмидта», пересказывает брошюру «Мятеж на Очакове», носит штаны с матросскими клапанами, Остап мечтает обрядить его в матросский костюмчик.

Но морские сравнения и метафоры распространяются в романе на весь экипаж «Антилопы» и на само это транспортное средство. Имя «Антилопа» носил корабль Гулливера, на котором он попал в Лилипутию. Все антилоповцы, кроме Козлевича, ходят в сыновьях лейтенанта Шмидта. Если Балаганов получает в экипаже звание боцмана, то Паниковский – юнги. Бендер же именует себя командором, как Витус Беринг, а позднее сравнивается с Морским царем.

Кстати, в сцене допроса Скумбриевича именно Бендер действует на море, тогда как Балаганов остается на пляже. Характерная деталь костюма Балаганова – сугубо сухопутная ковбойка (степь и прерия противоположны морю: их антагонизм подчеркивается, например, в геополитических доктринах).

В отношении Дубыни-Паниковского отметим, что его фамилия происходит от бога дикой природы Пана (опосредованно, через слово «паника»). Паниковский порывается уйти курьером в лесоторговый «Геркулес». Вспомним и его крик, обращенный к Балаганову: «Не подходите ко мне с этим железом! Я вас презираю!»

Щеглов согласен, что Паниковский связан со стихией земли (он шлепается на землю, как жаба; на манжетах его можно писать мелом, до того они грязны). Но считает, что этот герой связан и с огнем (он устраивает на привале грандиозный костер; его обряжают в костюм пожарного, в Вороньей слободке его обвиняют в отливании керосина из чужих примусов).

Но Паниковский испытывает от огня сплошные неприятности. Зажженное им пламя вынужден тушить весь экипаж (сам он тем временем убегает в поле и похищает огурец). Из брандмейстеров его вскоре символически разжалуют в «простого топорника». Похищение им керосина Щеглов сравнивает с доением чужих коров, приписываемым ведьмам. Стало быть, и здесь горючая жидкость служит к подрыву репутации героя.

Впрочем, в облике Паниковского есть дионисийские черты, позволяющие сблизить его с такими ипостасями Диониса, как Иакх («пламеносец ночных хороводов») и Загрей (разорванный титанами, тут же испепеленными Зевсом; из этой копоти, по орфическому мифу, были созданы люди). Паниковский подвержен вакхическим безумствам. Он, единственный из антилоповцев, регулярно поднимает бунт против Бендера, устраивает загул и растрату.

Но кардинального противоречия тут нет. Стихия леса в стране исторически недавнего подсечного земледелия прочно связана с лесными пожарами. Поэтому Паниковский – и поджигатель, и брандмейстер, а швейцар лесного «Геркулеса» охотно рассуждает об огненном погребении.

Герой, связанный с огнем и лесом, есть и в «Двенадцати стульях». Это слесарь Полесов, проживающий в Перелешинском переулке, занятый починкою примусов и мечтающий о карьере брандмейстера. Майя Каганская и Зеев Бар-Селла опознают в нем обыкновенного лешего. Русский леший и впрямь связан со стихией огня: он любит греться у костра, носит красные штаны, может одарить заплутавшего в лесу огнем и хлебом, сотрудничает либо враждует с углежогами и смолокурами.

Наконец, в облике Усыни-Козлевича самая приметная деталь – «кондукторские усы». Они то молодецки подкручиваются, то уныло висят, в зависимости от расположения духа усача. В ранней редакции романа Адам носил фамилию Цесаревич. Вспомним в этой связи усы и бакенбарды Александра Второго, Александра Третьего и германского кайзера Вильгельма Второго, задающих моду их подданным.

Щеглов полагает, что Козлевич связан прежде всего с небом – в силу своей набожности. Отметим, что в ранней редакции романа Козлевич даже исполнял жреческие функции: именно он соединял судьбы Остапа и Зоси. Но в целом мнение комментатора кажется неосновательным.

Фамилия Козлевич образована от инфернального животного. Путь этого героя начинается в темнице, куда он попадает за кражи «с применением технических средств». А прощаемся мы с ним, когда он вертит в руках маслопроводный шланг: явно хтоническая подробность. Детали костюма Адама Казимировича – кожаная тужурка «из прессованной икры» и лакированный картуз – также говорят о хтонизме, навевая то ли подводные, то ли рептильные ассоциации.

Горыня, Дубыня и Усыня в сказочном сюжете то препятствуют герою, то выступают его помощниками. Бендеру его неумелая команда также создает помехи и препоны. Балаганова приходится выручать в сцене нечаянной встречи детей лейтенанта Шмидта в чиновном кабинете. Паниковского – в сцене с гусем и в сцене разоблачения мнимого слепца. Козлевича – из похмельного арбатовского житья, а позднее – из объятий корыстных ксендзов.

Литературные корни Бендера

Виктор Шкловский первым указал на связь Бендера с гоголевским Чичиковым и с Королем и Герцогом из «Гекльберри Финна». Кроме того, Шкловский сближал Остапа с героями плутовского романа – такими как Жиль Блаз и Ласарильо с Тормеса.

Александр Жолковский возводит Бендера к архетипу Великого провокатора, наряду с Хулио Хуренито, Воландом и Иваном Бабичевым.

Отметим, что древнейшие воплощения этого архетипа – титан Прометей (поэтому правильнее говорить не об «олимпийстве», а о титанизме Остапа), библейский Люцифер, нордические Один, Локи и Вёлунд (предок булгаковского Воланда).

Юрий Щеглов выделяет два ряда предшественников: «плутовской» и «демонический». С одной стороны, Бендер – деклассированный плут. Его предшественники – «находчивые слуги сумасбродных хозяев» у Мольера, жулики О’Генри, герои Чаплина и реальные авантюристы типа известного когда-то корнета Савина, чьи аферы разворачивались от Стамбула до Шанхая.

С другой стороны, Бендера можно определить в семью «интеллектуально изощренных и одиноких в своем олимпийстве героев, с иронией и своего рода научным любопытством взирающих на человеческую комедию» и позволяющих себе «всякого рода опыты над неразумными существами, манипулирование ими, передразнивание и провоцирование».

Схожие фигуры – Шерлок Холмс, граф Монте-Кристо, Печорин, Воланд, Хулио Хуренито. Говорится также о бонапартизме Остапа, замеченном и другими комментаторами.

Плутовская и демоническая ипостась, по Щеглову, совпадают в том, что «предполагают принципиальную невовлеченность героя в дела и страсти отдельных лиц и целых коллективов», свободу от «идеологий, повинностей и подразделений» толпы. Бендер в своей высокой ипостаси тяготеет к демоническим провокаторам, а в низкой – к шутам и плутам. Отметим, что постоянное прозвище Остапа Великий комбинатор отвечает скорее плутовской ипостаси, а постоянное прозвище Командор – скорее демонической.

Главное отличие романного сюжета от былинного – в том, что Остап в конечном итоге терпит поражение. Он теряет свое богатство и не добирается до царства своей мечты.

Это связано с тем, что Остап в «Золотом теленке» переходит от плутовского амплуа к демоническому, исполняя функции не проходимца и мошенника, но сыщика и следователя. Отныне он тяготеет уже не к архетипу трикстера, вольного ловца случайной удачи (Сизиф, Одиссей, Уленшпигель, Мюнхгаузен), а к архетипу мага, желающего установить контроль над мирозданием и понять его тайные пружины (Гермес, Один, Фауст, Шерлок Холмс).

Но эти притязания несовместимы с задачей банального обогащения. Так, адепт «внутренней алхимии», прошедший все искусы и посвящения, презирает суетливых «суфлеров», озабоченных лишь добычей драгоценного металла.