Наука может спасти ВПК, но спасет ли это страну

На фото совещание о развитии генетических технологий в Российской Федерации. Фото сайта kremlin.ru

В сентябре 2019 года президент России Владимир Путин дал телевизионное интервью. Но в эфире оно транслировалось впервые только на прошлой неделе. Интервью примечательно в том отношении, что позволяет вполне определенно судить о стратегическом видении модели развития страны, которая присутствует в сознании президента. По крайней мере присутствовала в сентябре прошлого года. «Россия – это не просто страна, это действительно отдельная цивилизация – если мы хотим сохранить эту цивилизацию, то должны делать упор именно на высокие технологии и на будущее их развитие», – подчеркнул президент.

Тема, в общем-то, не новая для президентской риторики. «…Опережающее развитие фундаментальной науки становится необходимым и изначальным условием модернизации российской экономики, завоевания лидирующих позиций в мировом разделении труда», – отмечал Владимир Путин на заседании Совета по науке, технологиям и образованию 30 ноября 2007 года. А в статусе председателя правительства РФ в программной статье «О наших экономических задачах» («Ведомости» от 30.01.12) Владимир Путин вполне справедливо настаивал: «Нам нужна новая экономика… Экономика, работающая на современной технологической базе... Надо искать решения, которые позволили бы нам преодолеть складывающуюся одностороннюю технологическую зависимость».

Так что нынешнее заявление президента: «Появились новые технологии, они уже меняют мир. Все эти направления – беспилотная техника, генетика, медицина, образование, – все это и будет той базой, на которой будет развиваться страна», – это уже не новость. Мало того, это уже чуть ли не банальность. Но что делает ту или иную вещь или явление банальностью? Их несомненная истинность. Поэтому в данном случае интересно другое – спонтанно вырвавшееся обоснование целей такого высокотехнологического развития. По словам главы государства, развитая наука – необходимое условие при создании высокотехнологичных видов вооружения, которых на данный момент нет «ни у одной страны мира». «Как мы это могли сделать, если бы не было ни фундаментальной науки, ни научных школ, ни инженерных кадров? Это было бы абсолютно невозможно», – отметил президент.

Наука, как известно, может быть интересна государству в силу нескольких обстоятельств. Изначально, в момент возникновения новоевропейской науки, иметь касту ученых было элементом государственного престижа. В дальнейшем очень быстро стало понятно, что наука обеспечивает военно-технологическое преимущество. Примерно с начала 1970-х науку «нагло представляют как индустрию, источник выгоды и экспортной выручки, как область конкуренции, когда страны, университеты и школы оцениваются по результативности» (Гай Стэндинг).

Сегодня все эти три фактора тесно переплетены, и расплести их можно только в «теории». Между тем российское руководство, судя по всему, пытается сделать именно это. Наука рассматривается прежде всего в плане обеспечения обороноспособности и создания новых типов вооружений. Утрируя, наука становится нужна только для «защиты рубежей». (Что, несомненно, важно.) Фундаментальные и поисковые исследования все больше уходят в структуры военно-промышленного комплекса (ВПК).

Ситуацию можно определить как «Атомный проект 2.0» по аналогии с советским атомным и космическим проектами. Именно оттуда обойма советских Нобелевских премий по физике: Игорь Тамм и Илья Франк (1958), Лев Ландау (1962), Александр Прохоров и Николай Басов (1964), Петр Капица (1978), Жорес Алферов (2000), Виталий Гинзбург (2003). Вот где наглядное переплетение престижа, военной мощи, источника выгоды и экспортной выручки. Правда, с последним возникают сложности. Согласно только что вышедшему отчету Института проблем естественных монополий о результатах мониторинга состояния промышленности в апреле 2020-го, в высокотехнологичных отраслях промышленности фиксируется резкое падение спроса: –29,5% по сравнению с апрелем 2019 года, –12,8% за четыре месяца.

С этой точки зрения попытки вытащить из кризиса экономику за счет развития ВПК с последующей конверсией могли бы быть вполне оправданными. Но дело как раз в том, что скорее всего речь идет о попытке переориентировать уцелевшие после всех реформ научно-образовательной сферы более или менее дееспособные остатки этой сферы на получение результатов именно в военно-промышленном комплексе.

Уточнение, которое сделал Владимир Путин в обнародованном телеинтервью, на самом деле только укрепляет такие опасения: «Нам нужно теперь не только трансформировать эти (высокотехнологичные виды оружия. – А.В.) достижения в гражданские сферы, но и опираться на достижения предыдущих поколений. Они у нас всегда были, есть и сейчас – не только в военной, но в гражданской области».

Фактически Владимир Путин сформулировал, хотя и в неявном виде, свой вариант решения проблемы источника общественно-политического развития: военная мощь, которая, в свою очередь, достигается за счет научно-технологического прогресса. И пример для президента России перед глазами: подъем имперской мощи России в XVIII веке после реформы Петром I Российской армии. Уже при Екатерине Великой, как пишет американский историк Уильям Макнилл, «Россия достигла не имеющего аналогов в своей истории уровня организации ресурсов – людских, промышленных, сырьевых и сельскохозяйственных – в деле содержания вооруженных сил…» Искушение повторить – велико.