Александр Сафонов Жил-был мальчик Гришка. Хороший мальчик, послушный, добрый. Все бы хорошо, только он маленький был очень, лет всего шесть или, может быть, семь, не знаю уже теперь. Ну, пусть будет шесть – так считать удобнее.
Никто с ним не играл: папа на работе с раннего утра до поздней ночи, мама со старшими братьями-сестрами возится, уроки им делать помогает, а старшие – те вообще его гонят: иди, мол, отсюда, чего это мы с тобой играть будем?! Нам самим играть хочется, без тебя! И гонят.
И сверстников не дозовешься никак: их, сверстников, мамки еще на руках таскают, на загривок себе сажают: «Да ты-то мой милый Андреюшка/Машенька/Петенька┘»
И кричал им Гришка, и звал – никакого толку! Что делать?
Вот с утра отец на работу пошел, мама старших в школу повела, а он, Гришка, один остался. И так ему грустно стало, так одиноко! Пошел он во двор, походил, собаку-лайку подразнил – делать-то нечего!
Потом пошел в сарай, отыскал лопату папину и стал на задворках копать. Копал-копал, а смотрит: что-то черное появилось в земле. Или синее. Накопал он того синего целую горку, потом в дом сбегал, мешочки полиэтиленовые принес с кухни, еще накопал, все мешочки забил этим синим – все, что у мамы в кухне были мешочки припрятаны, – все заполнил!
И думает. Ну, посидел сначала, отдышался, а потом и думает: вот, например, Иран┘ Вот и я синенького себе тоже накопал!
Так ли, иначе, и я буду атомную бомбу делать! И стал делать.
Худо ли, бедно, придумал Гриша такой ящик деревянный, сколотил его из досок на растопку папкину в баню. Положил туда синенькое в пакетиках, потом просто травы накидал. Для запаха накидал, не просто так! Ну, и просто так тоже – чуть-чуть совсем накидал.
Вот, думает Гришка, чего тут Иран?! И я – Иран! Сейчас, думает, ОБСЕ со всякими остальными Европейскими союзами ка-а-ак прискочут! Буш, думает Гришка, конечно, тоже прискочит, а я ему в лоб сразу и выпалю: а ну-ка, мол, Буш, дайте-ка мамке с папкой денег, чтобы они не работали, а со мной играли!
А то делают, делают, в Иран все метятся, а тут я есть – сам себе Иран!
Ну и решил Гришка это свое синее массовое оружие взорвать. Потому что подумал, что так о нем никто не узнает, а так – как жахнет! И папа с работы с тех пор пораньше станет приходить. А только как зажечь-то? Оно ж, синенькое-то это – не горит никак!
Пошел на МТС, спросил керосину. Дали ему чуть-чуть, благо, отца знают. А, кричат, Гришка пришел! Чего надо? Ну, с майонезную-то ту банку солярки отлили ему, конечно, Гришке-то. Немного, но отлили – и того хватит! Полил Гришка то синенькое в пакетиках соляркой, спичку зажег и бросил туда. А чего ждать-то? Взял и бросил┘
Буш сидит, ресницами моргает, думает: «Елки! А это-то что?!» А у него на персональном радаре точечка мигает синенькая. «Ох, – думает Буш, – это, наверное, Иран прокрался в Русскую Сибирь и там хочет взорвать что-то синенькое, чтобы отвлечь меня от проблем с Ираном! Никуда не поеду! Так и буду сидеть и ждать! Подумаешь, в Сибири Иран что-то синенькое зажег! Сидеть стану дальше! И – баста!»
А Гришка не поранился, нет, даже не обжегся! Он в овраг сразу ускочил, а оттуда только зарево видал. «Эх, – когда все закончилось, подумал Гришка, – маленький я еще! Ничего у меня не вышло! И не выйдет! Видимо, это не та глина!» Махнул рукой на воронку на ту, синюю, да и пошел в дом: сейчас его мама ругаться будет, что он не покушал ничего, а сам шляется┘
А Буш в это самое время уже переживает в Белом доме, очень переживает! Сидит и вот так думает: «Эдакие эти иранцы прохвосты, надо же! Захотели меня таки обмануть! Мол, говорят, «у нас мирное развитие атома»! А сами! А сами пока в Сибири в Русской – бомбы взрывают синие и горя себе не знают! Ах-ах!»
Да и иранцы тоже не лыком шиты. «Хех, – говорят сами себе иранцы, – там, в России, синие точки на радаре вспыхивают, и все уже вроде понятно, а Буш все свое гнет! Ах-ах!»
Так или иначе, но прилетели из Америки и Ирана вертолеты. Вышли из них Буш и Ахмадинежад, а Гришка посуду моет. Потому что ему мама сказала посуду помыть после обеда, за братьями-сестрами помыть, да. Вот стоит Гришка, моет тряпкой старой посуду, тарелки моет, а к нему Буш с Ахмадинежадом подходят с двух сторон и говорят: «Гришка, а Гришка!»
Он как вздрогнет, как закричит! Как закричит: «А-а-а-а-а-а!!!!!!»
И тарелку разбил об пол, вдребезги разбил. А они говорят: «Гриша, ты не кричи! И тарелок об пол не бей больше – ни к чему это, да и у вашей мамы их и так мало осталось! Ты вот что, Гриша, нам скажи, а вот то, синенькое, которое у тебя было, и ты его взорвал, ты его где взял?»
«Ну, – Гришка говорит, – там накопал, на задворках┘» – «А-а-а-а, – закричали Буш с Ахмадинежадом, – тогда ты какое имеешь право это синенькое без нашего ведома откапывать, когда это наши задворки, и мы твоей маме давным-давно отдали уже тысячу миллионов долларов, чтобы эта задворка наша была?! А ты – копаешь, да?! Ах ты┘»
Пожал Гришка плечами, да и пошел спать: пусть их орут, ему-то что? Только лопату им оставил – жалко их, руками глину неудобно копать, да. Зато с утра с ним все его братья и сестры играли, по очереди играли, не обижали, нет! И мама играла, и папа даже на работу не пошел. Никто его не лупил и не обзывал!
И Гришка был счастлив.
