Валентина Мордерер Лилия Алешина, Григорий Стернин. Образы и люди Серебряного века. - М.: Галарт, 2002, 272 с.
Бесспорно, книга сделана искусно, крепко и истово. Авторы избрали необычный для искусствоведения жанр - хроникально-летописный. Центр тяжести сдвинут и в оптическом фокусе - не визуальное изображение, а литературная характеристика, зафиксированная в свидетельствах современников. Вступительный аналитический обзор дирижирует хором голосов и раскладывает пасьянс из каталожных карточек-портретов. Маленькие черно-белые репродукции больших живописных полотен служат семами, по их сигналу читатель включает память и воображение - он должен по намеченному абрису восстановить в уме знакомые колористические пассажи. Ему в помощь - блестящие словесные аккорды лучших соглядатаев эпохи.
Необычен и структурный каркас книги-галереи. Портретная экспозиция давно ушедших людей всегда немного элегически-кладбищенская, не зря умнейший и желчный Ходасевич нарек свои литературные мемуары "Некрополем". Предложенный современным почитателям склеп русской культуры взят в обрамлении отнюдь не эфемерном, он предстает в окружении государственников и плутократов, людей власти и денег. Открывается книга репинским "Торжественным заседанием Государственного совета" (1903), а завершается главой "Меценаты". Для начала мы лицезреем "совиного" К.П. Победоносцева, на десерт - себялюбивого "графчика" Феликса Юсупова "благоуханной" кисти В.Серова.
Показателен и представительский комитет избранных портретистов. Аккуратно двигаясь по алфавиту от "А" до "Я" вспять по временной аппликате, мы переместимся от Натана Альтмана и Юрия Анненкова до Николая Ярошенко. Если измерять количественный перевес живописи в берковцах (старинная мера веса в 10 пудов и название кладбища в Киеве), то безусловными чемпионами будут академисты и передвижники. Ей богу, подкупает честностью выразительный отказ авторов "Образов и людей" от любого "авангарда", уже набившего оскомину за последние годы. Передвижники и модернисты, ни шагу дальше - вот невысказанный девиз книги. Хотя за "футуристическую державу" обидно, но поделом им - нечего было разрушать изобретениями и экспериментами иконописно-светлые человеческие лики. А еще, говорят, они обожали типографские опечатки, за что и расплатился один из ядовитых главарей и меценатов - Я.Д. Бурлюк (sic! - присутствующий только в именном указателе).
В том-то все дело, что и отказ, и отбор портретируемых и портретирующих был бы правомерен и полномочен, и книга была бы (и есть!) органичной и представительной, когда б не маленькая "закавыка" - ее название. Ведь как точно, емко и красиво звучит предисловие Стернина - "Портретные модели глазами современников"! Да и "Образы и люди..." совсем неплохи, но зачем и кому понадобился "Серебряный век"? Чужеродное отграничение, навязанное то ли издательскими интересами, то ли данью очередной моде?
Мы вовсе не настолько радикальны, чтобы избегать этой ставшей уже терминологическим штампом условной временной границы. И готовы расширять ее рамки, даже за пределы "1890-1940". Об опасностях, подстерегающих всякого вступившего в зону с таким именованием, предупреждает блистательная книга Омри Ронена "Серебряный век как умысел и вымысел". В данном конкретном случае этот эпитет налагает на авторов "Образов и людей" совершенно определенные обязательства и мгновенно вызывает вопросы и претензии, от которых они были бы свободны, не повесив на себя вериги коварного ярлыка.
Мы можем перенести отсутствие полного комплекта "набоковских" обязательных для ХХ века поэтов на "Б" - нет Бунина и Балтрушайтиса, можем смириться с начисто выветрившимся "Сатириконом", перенесем "улетевшего" Шагала, весь ухнувший в тартарары авангард с примкнувшим Евреиновым и т.д., и т.д. Не до прутковской необъятности. Но если в культуре Серебряного века есть место Победоносцеву (что бесспорно), то должен найтись уголок хотя бы для упоминания об Анненском и Маяковском (именной указатель - угрюмый свидетель пренебрежения).
При таком цензурированном подходе к "Серебряному веку" обязательная альтмановская Ахматова на обложке начинает выглядеть как "дама декольте при дневном освещении". (Это из рассказа титулованной и портретируемой меценатки М.К. Тенишевой о Дягилеве, высмеявшем Серова во время сеанса. Художник послушался и зажег лампу с желтым абажуром.) Так, бликующий штрих в названии может подпортить концепт убедительно выстроенной книги: "Чем больше лет иной картине, / Чем наша роль на ней бледней, / Тем ревностнее и партийней / Мы память бережем о ней".
