Станислав Артемов Татьяна Щепанская. Система: тексты и традиции субкультуры.- М.: ОГИ, 2004, 286 с.
Повалившие одно за другим в конце 80-х годов исследования так называемых неформальных молодежных объединений очень любили в среде героев этих скороспелых публикаций. Прихиппованный народ был не чужд самоиронии, но ни одна доморощенная байка в подметки не годилась творениям социологов. Рассуждения этих спецов, открывших непаханое поле для своих изысканий, имели столь мало общего с реальной жизнью Системы, что вызывали гомерический смех.
Новая книга Татьяны Щепанской, изданная под эгидой Центра типологии и семиотики фольклора при Институте высших гуманитарных исследований РГГУ, наглядно иллюстрирует механизм непонимания сути подобных явлений сторонним наблюдателем. Автор - не столько социолог, сколько этнограф, и интересуют ее в первую очередь бытующие в сообществе символы и механизмы их функционирования. "Тексты и традиции" молодежной культуры рассматриваются здесь с точки зрения семиотики, поэтому метод явно доминирует над материалом, подчиняя его себе. А в подобных случаях казусов не избежать.
Недоразумения начинаются уже с объяснения помещенного на обложку слова "Система". Изначально оно было самоназванием - во многом ироничным - весьма аморфного сообщества советских хиппи, из которого со временем выделялись новые группы (например, первые отечественные панки). Щепанская же объединяет в Систему едва ли не все молодежные течения, некогда именовавшиеся "неформальными", вплоть до скинхедов и футбольных фанатов. Впрочем, поскольку субкультура агрессивных молодежных движений ей явно знакома мало, анализу подвергаются преимущественно группки, действительно имевшие непосредственное отношение к Системе (хиппи, ролевики и др.). Тут ограниченность круга общения пошла автору скорее на пользу.
Куда серьезней другой недостаток: рассматривая бытовавшие в Системе знаковые явления (одежду, украшения, сленг), Щепанская намеренно игнорирует роль, которую в ней играли наркотики. Признавая сильное влияние наркокультуры на хипповский сленг, она вопреки очевидному утверждает, что отношение к "дури" в Системе было довольно негативным. Игнорируется и целый пласт порожденных Системой текстов. Под "текстами субкультуры" разумеются прежде всего граффити в местах тусовок, компьютерная переписка и послания в питерскую газету объявлений "Сорока". Зато знаменитый "манифест трех системных людей" (или "манифест Сталкера"), с которым исследователь молодежной субкультуры 80-х годов непременно должен быть знаком, не поминается вовсе. Что, впрочем, неудивительно: ведь манифест был попыткой вполне рационального анализа развития Системы и ее идеологии, а Щепанскую занимает совсем другое - роль символов в организации сообщества и регулировании его существования, способы их интерпретации на разных уровнях Системы, механизмы сохранения и передачи информации.
Для интересующихся историей молодежной культуры или, шире, историей инакомыслия в нашей стране книга дает мало. Четко представить себе образ жизни советских хиппи по ней невозможно: Щепанская анализирует не столько реальную Систему, сколько ее мифологический образ, существующий в представлении ограниченного числа людей. Получается картина, хоть и напоминающая реальность, но упрощенная, утрированная. Зато принципиальная схема работает: показаны принципы развития сообщества, в частности механизм управления отдельными группами, существующими в рамках Системы, где нет формальных лидеров.
Напротив, для этнографов и антропологов работа Щепанской - настоящая находка. На материале традиционной культуры очень трудно показать, каким образом символы и ритуалы служат средствами регуляции социальных отношений - ведь от нее остались только жалкие фрагменты. А вот доступная наблюдению молодежная субкультура предоставляет для этого широкие возможности. Так что американский социолог, заявивший в 60-е годы, что "хиппи непродуктивны, а потому они - паразиты", явно недооценил приносимую ими пользу. Они, как показала Татьяна Щепанская, могут послужить замечательными подопытными кроликами для представителей различных социальных наук. Как говорится, чего добру пропадать?
