Алексей Комнин Жан Мари Констан. Повседневная жизнь французов во времена религиозных войн. / Пер. фр. Е.Морозовой. – М.: Молодая гвардия; Палимпсест, 2005, 342 с.
Книга современного французского историка Жана Мари Констана дает возможность узнать факты и увидеть общую картину эпохи, которую прежде нам приходилось представлять себе главным образом по романам. Правда, это были не самые плохие романы – «Королева Марго» и «Графиня Монсоро» Александра Дюма, «Хроника царствования Карла IX» Проспера Мериме, «Юные годы короля Генриха IV» Генриха Манна, но все же романы.
Трагический парадокс, пишет автор, как раз в том, что религиозные войны во Франции XVI века были самой что ни на есть «повседневной жизнью».
Второй великий раскол европейского христианства (после схизмы 1054 г., непримиримо разведшей католиков и православных) стремительно развился после 1517 года (года публикации «95 тезисов» Мартина Лютера) и казался знамением Судного дня. Протестанты настаивали на ограничении королевской власти, на расширении прав местного самоуправления, на более широких экономических свободах и гарантиях прав личности. В стране, едва начавшей приближаться к долгожданному государственному единству и считавшей себя европейским оплотом истинной католической веры, протестанты виделись едва ли не слугами Антихриста и национальными предателями.
Сознание большинства подданных французской короны было еще вполне средневековым. А для средневекового сознания, говорит автор, любое нарушение вековых привычных норм есть катастрофа. Отрицание почти всех католических обрядов и таинств, жесточайший моральный ригоризм, открытое предпочтение небесного земному (учение о предопределении, не оставляющее простолюдину надежды на спасение души) с одновременным служением земной суетности (протестанты-работодатели заставляли работников-католиков трудиться в праздничные дни), подчеркнутый социальный и бытовой сепаратизм – все эти черты порождали в католических массах страх и ненависть к протестантам. К тому же с начала XVI века во Франции проявилось такое характерное для кризисных эпох явление, как всплеск мистицизма и эзотерики (его ярчайший представитель – пресловутый Нострадамус). Атмосфера жутко-невнятных пророчеств и ожиданий «грядущего царства» (Христова или Антихристова – кто скажет?) дополнительно разогревала и без того накаленную обстановку.
Вместе с тем автор обоснованно указывает, что 40-летний период религиозных войн во Франции XVI века ни в коем случае нельзя интерпретировать как одностороннюю инициативу, как террор злобных реакционных католиков-монархистов против невинных прогрессивных протестантских овечек-«демократов» (подобный подход долго господствовал в советской исторической науке). Ненависть и насилие были настолько обоюдны, что принять определенную сторону в этом историческом конфликте просто невозможно. Протестант Агриппа д’Обинье, автор художественного документа эпохи – «Трагических поэм», свидетельствовал, что массовые избиения католиков, учиняемые протестантами, вполне могли соперничать по степени беззакония с действиями другой стороны. А, скажем, порядки, установленные в Женеве французским беженцем, протестантом Жаном Кальвином во время его «персональной теократии», были ничуть не лучше духовного и физического насилия над подданными со стороны какого-нибудь жестокого феодального сеньора. Вряд ли случайно, что Жан Кальвин ушел из жизни в 1564 году, в самом начале эпохи религиозных войн – пример его режима был уж слишком «вдохновительный».
Центральное событие эпохи – парижская Варфоломеевская ночь 24–25 августа 1564 года – вошло в европейский менталитет как общепонятный символ кровавого беззакония. Автор приводит шокирующее, но необходимое (для знания истины) пояснение, почему и Варфоломеевская ночь, и многие другие массовые убийства на религиозной почве, совершавшиеся в то время, неизменно сопровождались термином «резня». Оказывается, вспарывание живота живому человеку воспринималось как своего рода ритуальное действие-оберег – средоточием гнусной ереси и вместилищем дьявольских заблуждений считалась именно утроба┘
Нантский эдикт 1598 года, инспирированный королем Генрихом IV, автор называет «началом борьбы за права человека». В очень широком историческом контексте можно сказать и так. Генрих IV, тот самый король, который заявил, что «Париж стоит мессы» (ради занятия престола он перешел из протестантизма в католичество), сделал лишь первый шаг в этом направлении: вслед за «началом» последовало 200-летнее продолжение. Впереди Европу ждали Тридцатилетняя война 1618–1648 годов (своего рода немецкое повторение французских событий), отмена Нантского эдикта в 1685 году, чудовищные драгоннады Людовика XIV и прогремевшее на всю Европу дело колесованного в 1774 году в Тулузе протестанта Жана Каласа, по поводу которого восстал сам Вольтер и которое в известном смысле породило идейный потоп Великой революции. Окончательные гарантии политических и религиозных прав французские протестанты получили только в ноябре 1789 года по решению Национальной ассамблеи.
