Алексей Козлов
Никогда нельзя быть уверенным, что перед вами не симулякр. Фото Владимира Захарина
В комнате для восьми персон было тихо: весь номер был откуплен для секретной встречи. Лишь изредка заглядывающие в окно летучие мышки да три незастеленные кровати были свидетелями ночного совещания.
Слово на правах старшего взял Леша Казак.
– Я собрал вас здесь для того, чтобы осуществить деконструкцию симулякра. Люди вы грамотные, и надеюсь, нет никакой потребности в том, чтобы пояснять значение нашей операции. Город охвачен стихийным семиозисом, и наша с вами задача как несомненных доброжелателей и патриотов – избавить город от этой напасти.
Лебедь, внимательно слушавший старшего, возразил:
– Никакого стихийного семиозиса в городе нет. Есть закономерный мимесис, и его нам и нужно ограничить.
– Боюсь, ты называешь мимесисом то, что принято именовать семиозисом. Итак, продолжу… Стихийная семиотизация города достигла своего предела, в результате чего предельность узуса обеспечила появление симулякров. Все эти люди без голов, статуи из арматуры и консервных банок, черные сферы инобытия и, наконец, «Пе» – чистые симулякры…
– Я что-то не совсем понимаю, – прервала словоизлияние скромно потупившаяся Кристина. – А разве прочие городские слои не симулякры? Разве не симулякр – памятник Татищеву, разве не симулякр – здание обладминистрации?
– Я боюсь, – вмешался в обсуждение мрачный Женька, – что и Пермь наша – симулякр. Я сегодня шел, смотрел по сторонам. У нас не люди живут, а симулякры. Пролетариев все меньше, дармоедов все больше.
Разговор принимал опасный социологический крен.
– Я, вообще, боюсь вас расстроить, но и жизнь наша относительно высокого искусства есть симулякр, – вернул в исходное положение тему Ваня Лебедь. Затем он порылся в кармане и достал несколько вырезок. – Пожалуйста, собираю пошлость и вульгарность:
«Распивочно/ На вынос/ Услуги проституток/ Широкоформатная печать/ Регенерация быстро/ Грузчики/ Грузчики/ Грузчики…»
Некоторое время из уст героев вырывались бессильные слова, которые не могли сколько-нибудь оплодотворить мысль. Одни начинали говорить, другие продолжали, но так искусственно и глупо, что замолчи они, – и ничего не изменится во всем мире, и ветер не подует, и солнце не остановится, потому как нет ничего в их словах, кроме бессмысленных звуков, вцепившихся друг в друга, как два оголодавших полипа – жадных, но, к сожалению, лишенных способности суждения.
Леша Казак немного помолчал; подождал, пока улягутся страсти, и продолжал:
– Мы рыцари абсурда, мы признаем абсурд. Но, даже будучи рыцарями абсурда, мы ратуем за локальный текст – пермский текст. Пока Абашев не написал новую книгу, мы должны вернуть Перми ее уникальность и идентичность. Так и только так. И потому я торжественно заявляю: долой идолов площади, долой профанацию, долой симулякры.
Все время молчавший Миша Нестеренко взял слово:
– Я, стало быть, так понимаю дело. Мимесис, семиозис – это, извините, все от лукавого – или нет лучшего лекарства от геморроя. Если вы действительно нацелены на дело – надо сначала место расчистить. А как его расчистить? Надо взрывать.
Слова Нестеренко дали неожиданный ход общему словоблудию, однако Казак внутренне и внешне казался доволен таким рассуждением. Он потер свои маленькие ручки и произнес неожиданно низким и густым голосом:
– Тогда – действуйте!
Новосибирск
