Утрата пениса

Для Рафаэля метро олицетворялось с подземным царством, а вагон, заезжающий в туннель, – мужским органом, входящим во влагалище. По своей системе метро и являлось подземным склепом, наполненным не могильным покоем, но суетой и движением миллионов живых. Но было тут и нечто от мира закатившегося солнца – Аменти: в центре зала словно располагалась точка концентрации основной жизненной силы или духа – Цветка Жизни, заключающего в себе все тайны мироздания. В этом цветке содержались все математические формулы и соотношения, законы физики, музыкальной гармонии, биологические формы жизни и принципы творения. Этот цветок символизировал бесконечность и абсолютный порядок. В этом подземном царстве всегда веяло прохладой, а после дождя, казалось, здесь даже стало более влажно и сыро, чем обычно. Запах ереванского метро – особенный, оно напоминало ему детство и отца. Какие-то отрывки из памяти всплывали перед ним – вот он на руках у отца, совсем маленький, ждут, когда двери вагона откроются и они войдут, а вот они возвращаются поздно вечером с какого-то мероприятия, папа пьян, а он контролирует его поведение, но вместе с тем хочет незаметно залезть к нему в карман и вытащить деньги – немного, чтобы завтра одноклассников угостить лимонадом, но не решается, а лишь ждет, пока вагон приедет, а вот они и в поезде, сидят, куда-то едут, лицо отца взволнованное, но он еще не знает почему, лишь вечером, когда все соберутся за столом, мама скажет, что решила развестись и что уходит от них вместе с братом, а он останется с отцом – развелись, но не официально, и не надолго – объединились ради детей, чтобы они не остались без мамы и отца, избежать травмы, которую могли бы нанести, стали жить вместе, но с одним условием – без совместной интимной жизни, каждый должен жить для себя и детей, безуспешно создавая иллюзию полноценной семьи… Метро как олицетворение Аменти, отец как архетип всех отцов прошлого и, естественно, Осириса – царя загробного мира, он – его сын – Гор. Осирис и Гор – отец и сын. И если бог Сет, дыханием которого, как считалось, является Тифон, искалечил Осириса, и расчленение в конечном итоге обернулось необратимой утратой его пениса – единственного из четырнадцати фрагментов, на которые он был расчленен, – только пенис богиня Изида не смогла обнаружить и восстановить на место. «Кастрированный» отец, соглашающийся на второстепенную роль между ним, женой и ребенком, живущий в своем мире, читающий перед сном вчерашнюю газету, выпивая из бутылки вино, всегда полупьяный, уставший, слушающий Beatles вновь и вновь, пока пластинка не испортится, – не может вызывать уважение и страх сына, а лишь возможную жалость к матери и некое презрение к отцу. Только странным образом с жалостью и презрением все равно сочеталась любовь, и от этого чувства обострялись и становились болезненными. Рафаэль был по ту сторону «Эдипова комплекса», в нем не было ревности к отцу, соперничества с ним, он лишь завидовал сверстникам, которые могли восхищаться огромным размером пениса своего отца, как у Приапа, не подозревая, что у тех могли быть другого характера проблемы. Рафаэль старался стать для младшего брата тем, кем не был для них живущий рядом с ними в одной квартире отец. Взять на себя функцию отца, забыв о том, что ему отведена роль старшего брата, значило разрушить замысел вселенной, но он пытался, находя в себе силы взять на себя обязанности и в то же самое время ища фаллос отца, будто все равно была надежда его найти. Отец – он – брат. В этой цепочке матери была отведена особая роль, хоть и казалось, что она была и одновременно ее не было, потому как в ней не было никакого желания понимать сложившуюся ситуацию, почему все идет так, как идет. Она не исцеляла любовью своих детей, не защищала, а словно всегда молча следила, боясь себя – единственной женщины среди трех мужчин. Мать сожалела о неудавшейся судьбе, о своей участи жить с мужчиной, которого разлюбила, а может, даже никогда не испытывала к нему никаких нежных чувств, воспитывать детей, на которых часто злилась, но уверяла себя, что любит, правда, по-своему, как умела. Катила истерику по поводу и без повода – без повода больше, по поводу – сдержанней. Но в каком сочетании они ни были бы в семье, эта троица и женщина создавали вместе великую тетраду, четверицу – «содержащую корни вечной природы». Мать стала тем самым олицетворением гностической фигуры Барбело – одной из главных женских эонов, мать всего живущего, имя которой означает «В-четверице-Бог», которая встречается в апокрифе Иоанна. <...> Барбело – демоница, которая до своего падения была красивейшим ангелом на небесах наряду с Люцифером. Барбело – отчаявшаяся Изида, сочетающая в себе элементы Черной Богини и Эллинистической философии, что вместе привели к возникновению окончательного образа Софии – символа божественного авторитета и, собственно, ключа к Дому Жизни. Она – MaterDei – мать, кормящая богов, – основа основ – бессознательное начало сознательного. Мать и трое мужчин, каждый сам по себе и все как одно целое, невозможно было представить, как кто-то из них будет жить без другого…

(Отрывок их романа «Лабрис»)

Ереван, Армения