Еще одно откровение Миллера

Можете ли вы вообразить Генри Миллера влюбленным? На манер трубадура - восхищенным, смиренным, слагающим гимны? А такая любовь в жизни Миллера была - Греция.

В октябре 1938 года Миллер, живший тогда в Париже и ощущавший грядущую катастрофу, писал одному из друзей: "Война - это не просто война: это целый мир, с которым каждый справляется на свой лад. Лично мне она внушает ужас... Покуда у меня есть ноги, я буду бежать от нее, я готов, если надо, драпать на четвереньках... Пусть все, что я вижу вокруг, - Ад, это все же сама Жизнь, и я предпочитаю самую адскую жизнь игре со смертью, т.е. войне. Я люблю жизнь больше истины, больше чести, больше друзей, родины, Бога - больше чего угодно".

Лоренс Даррелл подал Миллеру идею поехать в Грецию. Миллер так и сделал: он провел там несколько месяцев 1939 года. Именно эта страна предстала ему в качестве Рая, первозданного Эдема, где и природа, и люди отмечены совершенством. "Потомки Зевса остановились здесь, у самых ворот рая, по пути в вечность, - пишет он о Крите, - чтобы бросить прощальный взгляд на землю, и увидели глазами невинности, что земля и в самом деле такая, какой им всегда казалась: место, где царит красота, радость и мир".

Насколько реальная предвоенная Греция - нищая по европейским меркам и зависимая от великих держав - была похожа на Рай? Трудно ответить. Интересно то, что опыт, пережитый Миллером в Греции, оказался сродни религиозному, и книга, рассказывающая об этом, - не дневник путешествия, но что-то вроде "песни Откровения".

Главный герой этой книги - свет; описывая тот или иной пейзаж, Миллер часто говорит, что он не имеет отношения ко времени и к конкретному месту, но пребывает в вечности; Эпидавр и Микены внушают Миллеру мысли о мире - не о мирной жизни, но о сердцевине спасения: "Познать мир - понятие всеобъемлющее: это момент, когда уже даже не сознаешь, что сдался. Мир в самом центре, и, когда он достигнут, слышится голос во славу и благодарение. Затем голос ширится, достигает самых дальних пределов Вселенной. И тогда он исцеляет, потому что приносит свет и тепло сочувствия".

В этой стране незнакомый человек при встрече с вами в горном захолустье становится на колени, чтобы почистить вам ботинки, а молодой моряк готов отправиться с вами в море в разгар шторма. И не для того чтобы заработать два доллара, но потому что "если мы настолько сумасшедшие, чтобы рискнуть жизнью, то и он тоже готов". Миллер неустанно восхищается греческим чувством жизни: "Грек жив до кончиков пальцев; он источает жизнерадостность, он всегда пенится, он вездесущ".

У Миллера было несколько провожатых по Греции. Первый - уже названный Лоренс Даррелл, у которого был долгий роман с Грецией (см., например, "Литературный гид", посвященный Дарреллу, в журнале "Иностранная литература", # 11 за прошлый год). Через Даррелла Миллер познакомился с поэтом Сеферисом (настоящая его фамилия - Сефериадис, а не Сефериадес, как всюду ошибочно напечатано в рецензируемой книге, и имя его, конечно, не "Джордж", а Георгос, или Йоргос, если ориентироваться на греческое произношение. Вообще с именами в этой книжке беда, но об этом чуть позже) - итак, познакомился с Сеферисом - будущим Нобелевским лауреатом - и Георгосом Кацимбалисом, о котором стоит рассказать подробнее, ведь именно его прозвище послужило названием книги Миллера.

Опять-таки начну с имени: сочетание букв "тс" в греческом языке передает звук "ц", поэтому по-русски писать надо "Кацимбалис", а не "Катсимбалис". И вообще в книге не хватает справочного аппарата. Допустим, про Даррелла и даже про Сефериса читатель знает. Но кто такой Кацимбалис, остается только догадываться.

Между тем Кацимбалис интересен не только как приятель Миллера: в греческой культуре межвоенной и послевоенной эпох он играл роль, сравнимую, пожалуй, с ролью Гертруды Стайн в европейско-американской "тусовке". Кацимбалис создавал репутации - поэтам и целому поколению, так называемому поколению 30-х к которому принадлежали и Сеферис, и второй будущий греческий Нобелевский лауреат - Одиссеас Элитис.

С середины 30-х Кацимбалис издавал наиболее значительный литературный журнал этой эпохи, задававший тон практически всей литературной жизни Греции, - "Та Нэа Граммата" ("Новая литература"): в этом журнале печатались и Сеферис, и Элитис, и один из лучших поэтов старшего поколения - Ангелос Сикельянос. Кацимбалис умел заметить то, что не было ему близко, но что формировало литературный пейзаж: так, когда в 40-х в Греции стал возрастать интерес к поэзии Кавафиса, Кацимбалис в 1943 году подготовил обстоятельную библиографию его работ.

Теперь о грустном. Конечно, переводчик с английского не обязан знать греческий, но каким нелюбопытством надо обладать, чтобы нисколько не поинтересоваться, как по-настоящему - по-гречески и по-русски - называются те места, что поразили Миллера! И Элевсин (не "Элефсис"), и Кносс (а не "Кнос"), и Арголида (не "Арголис"), и река Еврот (а не "Эротос"), и гора Киферон (не "Китирон") не с Миллером же впервые приходят в нашу культуру. Как будто переводчик никогда не слыхал ни про Элевсинские мистерии, ни о вулкане и острове Санторин: возможных прообразах Атлантиды? Впрочем, грекам нет резона обижаться - в книжке есть и "Рудольф Стейнер" (в миру - Штайнер), и "Гермес Трисмегистус" ("уж сколько раз твердили миру", что окончания латинизированных имен собственных по-русски опускаются: Овидий, а не Овидиус!), и "земля Джехосафат" (шире известная как долина Иосафата, место предстоящего Страшного Суда). Допустим, переводчику неведомы ни Библия, ни, на худой конец, Анна Ахматова, но ведь у книги значится наличествующим редактор.

И в чем тогда заключались его функции?