Мария Галина Ирина Ковалева. В прошедшем времени. - М.: Журнал "Итака", журнал "Комментарии", 2002, 98 с.
В книгу сознательно отобраны стихи, написанные в этом странном, давно прошедшем времени - в начале 80-х, когда весь так называемый андеграунд лежал глубоко "андер граунд", когда у поэтического слова были сотни тысяч восторженных поклонников, чьи восторги, впрочем, большею частью сводились к "во, дает!" или "эк, приложил!".
Тем интереснее поглядеть сегодня на стихи той же эпохи, но абсолютно отрешенные от столь милой сердцу просвещенного восьмидесятника "социалки". Стихи Ирины Ковалевой являют человека не столько в истории, сколько в некоем культурном контексте, причем выбор этого контекста может оказаться не менее ответственным и напряженным, чем выбор гражданской позиции.
Неброские на первый взгляд строки Ковалевой предстанут внимательному читателю сложной игрой аллитераций и созвучий, крепкой рифмовкой и изысканными культурными параллелями. Пожалуй, вот эта "гиперкультурность", излишне частая отсылка к высоким, но растиражированным образцам и есть в какой-то мере один из немногих недостатков книги, что, однако, искупается искренностью и свежестью поэтического взгляда (Здесь я оставлю тебя. Здесь слепое кончается зренье. / Ночь переходит в рассвет; я к нему приближаться не вправе. / Ты же иди и бестрепетен будь. Покидаемый, ave! / Ты ненадолго один: за тобою иной провожатый/ Послан уже и летит в колеснице крылатой. / Мне же призывно трехгорлая лает собака. / Долгой отлучкой разгневать боюсь повелителя мрака.). Тем более удивляет отсутствие инерции, поэтического "наката", пустых проговоров, которые столь в ходу у нынешних "культуроцентричных" авторов - каждое стихотворение Ковалевой являет собой самостоятельную поэтическую задачу, решенную поэтическим же способом; такое жесткое самоограничение косвенно отбрасывает свой отсвет и на лирическую героиню Ковалевой, сообщая ее монологам изысканную сдержанность и внутреннее достоинство. Феномен редкий и в настоящее время, а если принять во внимание, когда именно написаны эти стихи┘ Да и столь излюбленное нынешними стихотворцами обращение к античности и впрямую, и опосредованно, через неоклассику (так, в одном из стихотворений Ковалевой явно просматривается отсылка к ахматовскому "┘я тоже мраморною стану") в начале 80-х было если и не редким, то, во всяком случае, приятным исключением.
Очень женственные, несмотря на эпизодическое обращение к мужскому лирическому двойнику, стихи Ковалевой работают на нюансах и полутонах, неярких красках и плавных эмоциональных переходах (┘Мы все тебе снились во сне ледяном - / Как здесь, на Покровке, Волхонке, Солянке/ Скребут по асфальту полозьями санки, / Лопатки и варежки держат в руках/ Серьезные дети в пуховых платках┘). Внимание к деталям в сочетании с обращением к "знаковым" культурным символам и обеспечивают своеобразие поэзии Ковалевой, способствуя известному "отстранению" от изначально трагичного мировосприятия. В этом контексте неудивительно, что самое драматичное и одновременно жизнеутверждающее стихотворение книги носит название "Реквием" (Сердце тускнеет и пробует плач быстротечный / Свет бесконечный, / Я позабыла тебя, не узнала в окошке аптечном, / Запахе млечном, страхе запечном... / Как называли тебя на твоем языке безупречном?).
