Татьяна Райт Дмитрий Воденников. Мужчины тоже могут имитировать оргазм. - М.: ОГИ, 2002, 60 с.
Этим летом прочитала у Льва Пирогова: "Идеальный издатель (галерейщик, продюсер) мечтает торговать не "текстом", а затекстовой "референциальной действительностью". Идеальный писатель стремится примерно к тому же - творить не искусство, а саму жизнь". Похоже, что так. Ведь и писать тоже интересно только о книгах, подпадающих под это пироговское определение.
Когда я прочла одну из предыдущих книг Воденникова "Холидэй", то выбросила ее в мусорное ведро. В ярости полночи бродила из угла в угол, не находя себе места. Я даже всплакнула. Мое литературное воспитание не могло сразу принять ТАКУЮ прямую речь, ТАКОЙ непосредственный стих, такого лирического героя. Ибо он оказался не номинален, не литературен. Он был чудовищно БУКВАЛЬНЫЙ. Прямо как по словарю Ожегова: "герой - человек, что-то меняющий, что-то преодолевающий, человек, совершающий подвиг". Лирический герой Воденникова не мог уместиться, не был способен выжить в жестком качестве бумажного стихотворения. Он и теперь вырывается оттуда прямой, непосредственной речью:
Это я -
в середине весны, в твердой
памяти, в трезвом уме,
через головы всех,
из сухого бумажного ада -
это я - так свободно -
к тебе обращаюсь,
к тебе,
от которого мне - ничего,
кроме жажды, не надо.
Такая речь очень ранит. Она о том, о чем я говорить боюсь. Вот так через боль, неудобство и стыд читатель постигает себя самого.
Книжка Воденникова, на мой взгляд, еще и констатация идеологической войны в современной литературе. Сейчас идет какая-то абсолютная и совсем уже не бархатная революция. Как любая революция, она несет в себе не борьбу одного клана с другим (как принято думать), не борьбу за власть и сферы влияния, а очень конкретное и насущное противостояние мертвого и живого.
Поэзия никогда больше не будет тем, чем привыкли ее видеть толстые журналы, возглавляемые милыми, но абсолютно фальшивыми критикессами обоего пола. Равно, как и тем, чем привыкли видеть поэзию унисексовые завсегдатаи Живого Журнала (та же самая мертвечина, только другого, "продвинутого" разлива).
Ибо именно на рубеже веков громко заявили о себе новые поэтические голоса, которые способны разорвать эту сформатированную тесноту. Разорвать как бы шутя (хотя какие тут шутки!) и начать принципиальный разговор об элементарных вещах - "на простом человеческом языке", который слушать иногда просто невыносимо, потому что этот язык "обламывает" все твое привычное фальшивое существование. И я (как читатель) тоже готова начать свою революцию, потому что не могу больше питаться в "обезжиренных" точках поэтического общепита. В этом смысле книга Воденникова дает больше, чем просишь. Она - как угроза для жизни, как сплетня, которая с каждым днем все больше и больше влияет на твою потаенную жизнь.
Воденников за предельно короткий срок сделал прямое высказывание не только что возможным, но обязательным, вернул в литературную практику серьезную любовную лирику, создал принципиально новый образ поэта, отвечающего за свою жизнь. Ему требуется новая идеология. Видно, что-то действительно случилось с нашим миром, если все старые понятия перестали работать, а новые - только приходится вырабатывать. Чем, собственно говоря, он и занимается, втягивая в себя новых людей, новые имена, новые методики и поэтики, - всего лишь для того, чтобы поглотить все это, усвоить, забыть и снова (как в страшном сне) стоять в полном одиночестве, "в зимнем поле", на виду у всех нас, но обязательно на виду!
А уж могут мужчины имитировать оргазм или нет - об этом пусть пишут другие. Им, конечно, писать об этом покажется куда интереснее.
