Ольга Медведева
Олег Лапшин. Набор сувениров. – Томск: Красное Знамя, 2008. – 248 с.
Вторая книга томского поэта и прозаика Олега Лапшина (р. 1963) «Набор сувениров» включает стихотворения и короткие рассказы, в которых запечатлены сцены из обычной жизни во всей ее неприкрытой трагикомичности. Герой Лапшина – маленький человек, порождение не столько социальное, сколько сущностное, бытийное.
Рассказ «Родственники», к примеру, начинается со сцены похорон – не повседневность (к счастью), но неизбежность. Поминки, родственники, их до отвращения знакомые разговоры на тему «кому достанется квартира». Сестры покойного никак не решат, кто из них главнее: Лена вроде старше на несколько лет, зато Надя сына раньше родила, как тут сосчитать-сплюсовать годки-то? И в этот момент неожиданно рассказывается почти мистическая история о мужике, который, чудом спасшись от гибели с маленькими племянниками, пришел домой и убил жену. В запале, сгоряча. После такого рассказа наступило молчание: «Люди смотрели на стол со стоящими на нем горькими стопками и солеными огурцами». Понятное дело, скоро имущественные споры возобновятся, но важен сам момент. Именно этот момент и выхватывает автор из жизненного бега очертя голову. Именно здесь и раскрывается его герой, с лукавинкой в глазах и скорбью, застывшей в уголках губ. Здесь она, рядом, душа, не совсем утонувшая в омуте мирском.
 Русская глубинка – последний островок духовности. Сергей Виноградов. «Северная деревня». 1902 год. Государственный Русский музей |
Лапшинский герой вмещает в себя весь колорит человека из глубинки. Без разговоров на языке рекламных слоганов и тусовок в ночных клубах. Русский человек какой он есть. Верящий в чудо, могущество природы-матушки, царь-рыбу, не совсем испорченный техническим прогрессом. Виктор из рассказа «Золотой чум», оказавшись в сибирском поселке Тюхтерево, забывает о своей недописанной философской статье, с другом детства Сашкой и катерщиком Андреем отправляются в тайгу на поиски Золотого чума. «Хотя зря мы тебя взяли, – говорит Сашка. – Городской ты, при деле, не то что мы, деревенские горемыки. А Золотой чум открывается только бедным и убогим». – «Так я тоже бедный и убогий!» – восклицает городской абориген. Но, видать, прав Сашка: не хватило Виктору «убогости» для Золотого чума с чудо-бабой, прекрасной Лизой, которая расплетает и заплетает свою чудо-косу. И пусть теперь «философ», одетый в приличное пальто и каракулевую шапку, поеживается в автобусе, вспоминая свой поход за чудом, это неважно. Главное здесь – все тот же момент, который даже не застревает в сознании, порыв, бессознательный (или сверхсознательный?) импульс, воздействие которого Лапшин и раскрывает в своих рассказах.
Раздел «Музыка раненых чаек» состоит из стихотворений и небольших зарисовок. В них еще отчетливее проступает необходимость вернуться к исходному, исконному, мифологическому в душе человека, в его речи, поведении, самом мировосприятии: «И однажды душа излилась на полотно и осталась там, потому что она морем стала и не желала в кувшин темный вновь садиться, в бесславного человека возвращаться».
По Лапшину, этот мир безумнее, чем нам хотелось бы. Утешиться приходится лишь тем, что высокого безумия, граничащего с просветленной юродивостью, все же больше и оно плодотворнее, чем самодовольный обывательский рационализм.
