Будущее норовит стать настоящим

«Да живи ты хоть три тысячи лет, – говорит Марк Аврелий, – хоть тридцать тысяч, но помни, что человек никакой другой жизни не теряет, кроме той, которой жив; и не живет он лишь той, которую теряет».

Долго можно медитировать над этим афоризмом, всю жизнь, и потерять ее.

Есть и другая история. По средневековой притче, Мейстер Экхарт встретил прекрасного нагого мальчика и спросил его, откуда и куда он идет. Мальчик ответил, что идет он от Бога и к Богу, найдет же его там, где оставил все свои вещи; что он – король и королевство его – в его сердце. Мейстер Экхарт предложил ему одежду, но мальчик ответил: «Тогда я не был бы королем».

Рождается в городе Лемберг, он же Львов, мальчик, зовут его Сережа Шумейкин. И ходит он по городу среди теней полузабытых предков, тени Ивана Федорова, Захер-Мазоха, Богдана Хмельницкого, Бруно Шульца┘ Тени Австро-Венгрии, Польши, Малороссии┘ Львовская интеллигенция, маленький ботанический сад. Имперское тело Союза, исподволь разлагаясь, кажется еще бессмертнее, чем когда-либо. Мальчик едет в Москву, поступает в МГУ на факультет психологии. Братство единомышленников, общага, нищее голое счастье философских споров сутками напролет – о Платоне, Спинозе, Гегеле, Канте┘

Начало 90-х, конец молодости, конец империи. Трудный вопрос у развилки дорог. Следовать чувству призвания, отдаться любимому делу? И быть на паперти жизни? Ни себе помочь, ни другим. Или сначала стать на ноги, отложив на время свои мечты?

Поэзия выше нравственности, говорит Пушкин. Кому? Вяземскому. Но даже он, Пушкин, добавляет, задумавшись после точки: по крайней мере совсем другое дело.

Психология нравственности, этическая философия становятся в центр интересов недавнего выпускника МГУ, создающего в Москве середины 90-х небольшую фирму, занимающуюся минеральными удобрениями. В группе – единомышленники, в редкие часы отдыха они продолжают спорить о Канте, Сенеке, Блаженном Августине. А по ночам он пишет, толстые тетради под номерами растут в шкафу; шкаф молчалив, нелюдим, это частная жизнь. Ни для кого, без дальних публичных целей. Это внутренний дворик, в нем мастер Шу и двести цветов снега.

А потом он выходит из этого дворика – в утреннюю Москву, едет на работу, хотя уже мог бы остаться в дворике, посвятить себя любимому делу. Вроде бы уже все для этого есть. И даже возможность помочь другим. Выходят книги, спектакли, выставки – других. Он просит не ставить его имя как мецената. Внутренний дворик, частная жизнь.

Его волнуют вопросы понимания. Он так чуток к собеседнику, что поневоле вздрагиваешь, как бывает, когда вдруг замечаешь, что ты не один в доме, но нет – это лишь отражение в зеркале. Высокий, под два метра, ладный человек, немного похожий на большого ребенка на продленке жизни. Рыцарь с ироничным картонным мечом и неприкрытым сердцем. Зоркий внимательный ум. Он ищет форму для записи. Притчи, восточные миниатюры, комментарии, философские диалоги┘ Его устный разговорный дар не находит себе адекватной записи. Наконец, афоризмы, эти ежедневные наскальные рисунки, отрывной календарик фраз, полуфраз, мыслей.

«Опавшие листья». Розанов их собирал – короб первый, короб второй. Или «Уединенное». И подписывал: «за нумизматикой», или «на извозчике», или «в постели ночью». Розанов этот, по слову Мандельштама, «анархический и нигилистический дух признавал только одну власть – магию языка, власть слова, и это, заметьте, не будучи поэтом, собирателем и нанизывателем слов, а будучи просто разговорщиком или ворчуном, вне всякой заботы о стиле».

Или другой случай, у Фриша в романе «Человек приходит в эпоху голоцена». Человек в горах, в занесенном снегом доме, один, надолго, может быть, навсегда. И вот он начинает записывать – все, что помнит, знает, – на отрывных бумажках, прикнопливая их к стенам, потом на самих стенах, чтоб не забыть, чтобы быть, чтоб не сойти с ума.

Или «Опыты» Монтеня, «Мысли» Паскаля┘ Я не сравниваю, просто скольжу вдоль оси формы, выбранной автором. Да и сам автор держится далеко в стороне от пафоса. Просто разноволновые шумы, доносящиеся из эфира – внешнего, внутреннего, в виде той или иной фразы. Но, как сказал Шопенгауэр: «Всякий, кто сказал «я», уже был мною».

Сергей Шумейкин

Единственная причина смеха – чувство юмора. Остальное – лишь поводы.

* * *
Гении, заводите детей, иначе природе не на ком будет отдохнуть.

* * *
Кому на Руси жить хорошо? Тому, кто уехал.

* * *
Труднее всего тем атлантам, которые держат дно.

* * *
Барин, конечно, нас рассудит, но он не такой дурак, чтобы к нам приехать.

* * *
Идея овладевает теми, кто не способен овладеть идеей.

* * *
В конце концов, Бог имеет то человечество, которое заслуживает.

* * *
С финиша жизнь кажется гораздо короче, чем со старта.

* * *
В конце концов, яичница – тоже божий дар.

* * *
Если ты думаешь, что ты не такой, как все, значит, ты такой же, как все.

* * *
Романтики – это очарованные циники.

* * *
Телевизоры идут в ногу с телевидением: становятся все более плоскими.

* * *
Слово за слово лучше, чем око за око.

* * *
Шальная мысль всегда попадает в голову.

* * *
Дешевле всего откупиться деньгами.

* * *
Будущее лукаво: все время норовит стать настоящим.

* * *
Философия в головах людей важнее, чем философия в головах философов.

* * *
Мы прощаем других не тогда, когда это нужно им, а тогда, когда это нужно нам.

* * *
Пельмени обладают сознанием: они знают, что нужно всплывать за три минуты до готовности.

* * *
Россияне! Берегите друг друга. Нас не много осталось┘

* * *
Выбор из двух зол является третьим.

* * *
Когда говорят, что правда в конце концов восторжествует, вероятно, имеют в виду конец света.

* * *
Мы не любим правила, потому что в глубине души каждый считает себя исключением.

* * *
Быть свободным – красивый народный обычай некоторых народов.══