Евгений Никитин
Перед киносеансом лучше сходить в туалет, а то потом неудобно...
Пол Сэндби. Волшебный фонарь. 1760. Британский музей, Лондон.
Как я смотрел «Гарри Поттера»
Однажды я пошел на «Гарри Поттера». Я купил себе бутылку прекрасной солоноватой минералки, расположился в теплом коричневом кресле и стал ее потягивать. Зрителей было мало, потому что все, кто хотел, «Гарри Поттера» уже посмотрели, и пришли только те, кто не хотел.
Свет погас, и начался фильм. Подробностей я не помню. Кто-то куда-то все время бежал и кричал на латыни. Но я потягивал минералку и ни о чем не думал.
Впереди сидели три интеллигентных человека. Тот, что слева, все время хотел в туалет, тот, что справа, все время переживал за него, а тот, что посередине, все время спал.
– Может, мне пойти в туалет? – смущенно спрашивал левый правого, перегибаясь через среднего.
– Сходи, сходи, не надо мучиться, – отвечал правый. – Обязательно иди.
– Как-то это нехорошо, – мучился левый, – люди же смотрят фильм. Я не могу.
– Нет, иди, иди.
И хотя левый все время бегал в туалет, никто на него не обижался, потому что он делал это с такой деликатностью и таким внутренним страданием за нас, смотрящих кино, что хотелось не обижаться, а утешить его.
То же самое было со средним. Он долго боролся со сном, но когда Гарри сказал Гермионе «спокойной ночи», средний нечаянно захрапел в полный голос. Левый и правый тормошили его, тыкая пальцами в бока, он говорил «м-м-м», дергал подбородком, заваливался на другой бок и храпел пуще прежнего. Никто не сердился, потому что спал он очень трогательно, так сладко, что мы – а я ощущал за весь зал – боялись, как бы кто-нибудь из героев фильма не разбудил его ненароком.
Когда кино кончилось, мы высыпали на улицу и увидели снег. Я подумал, что фильм очень хороший и я прекрасно провел время.
О любви
Надо работать. Надо работать, а я хочу писать рассказы о любви. Как это банально! Рассказы! Писать! Да еще о любви. Ни одной метафоры, ни одного завалящего образа. Все слова такие затертые, будто я брал их из словаря. А я их из сердца брал, чесслово. Сколько восклицательных знаков! Как я упиваюсь своим чувством и как мне наср...ь на всех людей, которых я подставляю. Это ужасно. Я просто м...к.
Напротив сидит за столом маленькая морщинистая женщина, похожая на собачку. На носу у нее огромные очки, они скрывают пол-лица, а справа и слева из очков свисает кожа. Когда-то она была молодой. Она была молодой и писала с большим количеством восклицательных знаков. Даже мысли ее были утыканы восклицательными знаками, как ежики. А я сегодня ел мясные ежики! В меню так и было написано: мясные ежики. Мне пришло в голову, что надо было написать «лесные мясные ежики». И что ты думаешь? Это оказались обыкновенные котлеты.
Нет, я буквально люблю эту женщину в больших очках. Я хочу быть стареньким старичком, окруженным внуками, я бы давал им сеансы одновременной игры в шахматы и очень любил. Вот пришла вторая коллега. У нее тоже очки, но черты лица тонкие, и голос тоже тонкий. Она ужасно обижена.
– Начальница все время говорит, что у нас все скучно. Все, что мы делаем, – скучно. Это уже позиция.
– Не настраивай себя, – советует коллега, похожая на собачку.
– Тут настраивай – не настраивай, работать стало невозможно, – отвечает женщина с тонкими чертами лица.
Может быть, они тоже не работают, а пишут рассказы. Но восклицательных знаков в них нет. В них только точки и запятые, точки и запятые, как солдаты.
– Алло, Эммы Валерьяновны нет? – спрашивает женщина с тонкими.
Но Эммы Валерьяновны нет.
– А можно Эмму Валерьяновну? – спрашивает она уже по другому номеру.
Нет, нельзя. Нет никакой Эммы Валерьяновны. Никто не знает, что случилось с Эммой Валерьяновной. Может быть, она сменила имя-отчество. И зовут ее как-то совсем просто, например Ольга Петровна.
Ольга Петровна живет в маленькой квартире, где горит желтым волчьим светом одна-единственная тусклая лампочка. Дом завален книгами с пола до потолка, и передвигаться по нему можно только ползком. Все эти книги надо прочитать, поэтому Ольга Петровна и сменила имя-отчество, чтобы ее больше никто не мог найти и не беспокоил. Теперь она читает свои книжки, и ее легкие медленно ломаются от пыли. Надо заканчивать, надо захлопнуть книгу, но Ольга Петровна не может. Она читает о любви – много-много восклицательных знаков и жутких-прежутких банальностей.
Ошибка
– Не сердись на мои смс, – сказал я в телефон.
– Да я не сержусь, просто настроение какое-то грустное.
– Зато скоро весна. Чуть-чуть зимы, и сразу весна.
– Я люблю зиму, – заметила она.
– Тогда много-много зимы.
Я всегда легко сдаюсь, потому что знаю: все равно будет по-моему.
– Да, лыжи и коньки, – обрадовалась она.
– Люди будут глотать лыжи и благодаря этому перестанут сутулиться, – предположил я.
– А коньки?
– А коньки будут отбрасывать.
Утром я проснулся, посмотрел в обклеенное газетами небо и понял: пришла весна. Люди сталкивались друг с другом, как птицы с нарушением восприятия магнитного поля Земли. Они думали – будет зима, Новый год, а вот облом.
Почистил зубы, спеша от радости. Телефон молчал, но я все равно радовался. Выскочил на улицу и полетел.
Женщина у метро продавала воблу. Я купил. Сразу после работы настал вечер, я достал воблу и на всякий случай ударил головой об стол, чтобы из нее выпала душа.
Ночью сидел и смотрел на себя в окно.
Телефон все молчал.
Я знаю, ты обиделась. Я обманул тебя. Я обещал лыжи, а получились лужи. Ошибся.
