Валерия Нарбикова Посвящено Сереже Тютневу
Она была хорошим человеком, а стала большим человеком, но пусть не главным. То есть не главным редактором, но пусть замглавреда. Но тоже ведь человек. И при деньгах. А я как была большим писателем, так и осталась. То были деньги, то не было, а то их абсооооолютно не было. И тогда человек думает о работе. Это хорошо, когда у Льва Толстого не было денег и всегда их не хватало. Он был великий писатель, что там говорить. Но кому было бы интересно читать про какую-то богатую светскую даму, Анной зовут, которая под поезд бросилась, а вот ведь он написал, и интересно. Исследователи кирпичи написали, правда, не все интересно читать, как что думал Лев Толстой, про то, когда он подумал, что в это время думал один из его любимых героев, Пьер зовут, о чем он думать в этот миг не мог, но в который подумал, что он был неповторим.
Я сказала Маше: «Ты мне подарила шляпу, а если ты меня не возьмешь на работу, то я эту шляпу выкину». Маша сказала, что она работает в Нью-Йорке, а в Москве только пишет. На работу она меня не взяла. Шляпу я не выкинула. Я непоследовательный человек. Она мне сказала: «Зачем тебе работа, ты хороший писатель, я так хотела тебя перевести на американский, и перевела, а ты говоришь про какую-то там работу». Действительно, в издательстве «АРДИС», о котором только можно мечтать в детстве, у меня вышли две книжки – одна на английском, другая – на американском. Как раз на американский Маша и перевела, очень опытный переводчик Маша Гессен.
Да нет, пожалуйста, спасибо, Маша, я не пойду на работу. Я не видела в жизни ни одного человека, не довелось, который добровольно бы ходил на работу. Какой дурак будет добровольно вставать по будильнику, а возвращаться домой уж как получится. Вот как получится мне не нравится, пусть будет, как мне нравится, так и получится. И почему-то я припомнила Нью-Йорк, почему-то подумала, ну неужели там совсем нет великих писателей, которые бы написали роман, как две башни-близнецы хлопнулись на глазах у всех. Неужели нету современного великого, как Генри Миллер, но пусть хоть хорошего, который бы написал, как один мужик, лежа с подружкой в постели, душевно дрочили себя друг на друга, и вдруг – бац – хлопнулось у них это все на глазах через три квартала, и они не смогли нежно кончить из-за этого вонючего терроро-оргазма. Какая печаль. И потом они лично искали этого гада, который не дал им кончить, а вот нашли они его или нет – это покажет следствие.
В Питере Раскольников старушку кокнул и сестру ее, Достоевский написал, понятно, гений, так с этой старухой уже два века носятся, как да почему он ее кокнул, и всем интересно, кроме ЕГЭшников, пожалуй, так они же неграмотные совсем, скоро и читать разучатся.
И Маша интересуется политикой профессионально, ей за это деньги платят в журнале, а я интересуюсь, но мне за это не платят, поэтому я могу высказаться бесплатно, то есть сказать речь с трибуны. Трибуну можно не ставить, речь заранее не писать, чтоб по бумажке не читать. А так, если в двух словах, то политики у нас очень замечательные. Сначала дедушка Ленин, но он уже совсем выдохся, хотя такой изворотливый, так изворачивался, что до сих пор бедный в мавзолее лежит, и мучают его, и мучают, что никак он не уйдет в мир иной. Потом отец народов пришел, но про этого совсем нечего говорить, какой там отец┘ Потом пришел хозяин и так начал хозяйствовать, что теперь у России и Крыма нет, потом пришел сосед и по-соседски так со всеми целовался, что доцеловался до спортсменов.
И теперь у нас спортсмен за спортсменом. Кто выше прыгнет, кто кого дальше перепрыгнет. И так мы живем при спортсменах. Спортсмены сами по себе, люди сами по себе. Людям совсем не до спорта, а лишь бы свести концы с концами. Но я думаю, что такое конец, и что такое другой конец, и что между ними, и никогда я не понимала выражения «как пить дать».
