Дмитрий Черный
Михаил Андреев. Потому что нельзя.
– М.: Литературная Россия, 2011. – 336 с.
Его строки живут в вашей памяти даже против вашей воли, но имени его вы можете не знать. И скорее всего не знаете – зачем? Песенки – и песенки┘ Давно – то ли у таксиста, то ли у дальнобойщика в машине слышали по радио, и хорошо, метко легло на пейзаж за лобовым... Мне, честно говоря, было обидно: такие хорошие стихи, и в устах какой-то военно-патриотической ряхи! «Отчего так в России березы шумят┘»
Шоу-бизнес и его «золотые» гонорары не испортили поэта Михаила Андреева, хотя и ходят слухи о его частых поездках-перелетах порыбачить туда, куда обычно ездят загорать звезды. «Люблю далеко заплывать», – отвечает он на слухи уклончиво. И все же он нисколько не похож на попсарей, поющих десятками его стихи, – негламурен. В Москве он скорее little alien – хотя его «Стинги» тут давно как у себя дома (все эти иванушки, фабрики, белые орлы, корни). И даже выпускали книги стихов, как один из «Иванушек». А вот первая большая книга сибирского поэта вышла только что.
Первым делом поражает ничтожное количество песен в ней – хотя об истории их написания автор рассказывает подробно во вступлении. Но кто бы ответил с ходу – сколько строк в песне «Тополиный пух»? Всего шесть строк! Насколько песни раздувают, разжигают любые слова – и у слушателя цепной реакцией, как горящий этот тополиный пух, вспыхивают образы. И, само собой, рождаются пародии из-за частоты радиовещания: «Пьяный пятачок, дубак, февраль», – пытается перерычать тонкоголосых «Иванушек» профессор Лебединский┘ Девяностые сделали Михаила Андреева чемпионом по количеству исполняемых поп-звездами песен. Но сам-то он нам известен? Отнюдь.
В книге песенки с основного содержания снимаются быстро, как суперобложка. А дальше – Сибирь, природа, деревенское детство, теплые карие глаза автора, напоминающие кедровые орешки, да мозоли на руках от сбора кедрача, не умыться даже из-за мозолей┘ И понимаешь, что попсари черпали правду песен в чистом колодце. И лучше уж – эту, чем Танича какого-нибудь (хотя и он неплох, но┘ все познается в сравнении). И разворачивается автор нетленок-шестистрочек не только как поэт, но и как критик, как опекун других поэтов – вся пишущая Сибирь под его крылом, в его рецензиях и эссе. И, говорят, с ним Бродский даже (его письмо из Америки включено в книгу), Римма Казакова, Константин Кедров, Игорь Шкляревский. И сам Андреев смело критикует, например, Арсения Тарковского – считает несостоявшимся поэтом. Вот вам и сибирская «ссыльность»!
Жизнь реальна, как корь,
как ветров дуновенье,
как запомнить соседа в лицо,
как просто пить.
Насекомое богомол в два счета
отмолит прощенье,
а ты должен натягиваться, как нить.
Мне кажется, для столичных читателей (уже не коллег-ценителей, те-то давно знают, а широкого читателя) стихи Андреева будут открытием, подобным сибирскому панку и «Гражданской обороне», состоявшимся в конце восьмидесятых и переформатировавшим весь тогда еще соврок. Может, сравнение и некорректное, и разных поколений все-таки люди, да и Егор-поэт – тоже отдельная тема, но цепкость и добротность сибирская в работе со словом у них родственная. И если из Николая Рубцова (на которого немного похож внешне Михаил) песенника делали «за глаза», то наш современник Андреев ныне делает из себя песенника-литератора (собственно, давно им и является, был членом Союза писателей в Томске) здесь и сейчас. И это реалити-шоу в отличие от шоу-бизнеса – куда интереснее.
Истина не приходит к святым,
так и в жизни: «хранить в
темноте» – наивысшее благо.
Если есть что хорошее, так
яэто от шины сгораемой дым
наподобие венесуэльского флага.
 Пейзажист может быть лириком и философом... Фото Михаила Бойко |
Что-то от летовских «Ста лет одиночества», верно? Впрочем, аналогий может быть сколько угодно – однако стиль Андреева способен уместиться и в шести строчках песни, и в длиннострочных стихах, почти верлибрах. Где есть дыхание природы, там уместен любой метр – главное, что рассказать есть о чем. «Главное, что есть ты у меня» – в данном случае это мир невысказанный, родной.
Поначалу мне книга показалась комментарием к песням – вот, пожалуй, единственный соблазн попсы, которому поддался Андреев. Однако лишь в предисловии, полезном и тем, что читатель откроет для себя тут немало закулисных неожиданностей. Например, узнает, что трамвай «пятерочка» ехал вовсе не в Черемушки, а в Черемошники, на окраину Томска. И сейчас туда ходит маршрутка № 5, а трамвай-то был «однерочка» (местное название), единственный тогда в еще советском Томске трамвай. Парадокс этот сохранен в тексте – в книге трамвай-то исходный, «однерочка», а вот район все же Черемушки. Так отразил лаконично Михаил и свой путь из Томска в Москву. Где ему, надеюсь, откроются двери не только концертных залов (за компанию с озвучивающими его строки), но и литературных площадок. Но он – кедровый орешек, его непросто раскусить с первого раза. Такого цельного поэта ни патриоты-почвенники, ни уцелевшие шестидесятники, ни прочие уже внепоколенческие читатели-писатели нигде не сыщут. А он – уже тут, сам приехал.
Туманится поле вдали,
торопится к дому пчела,
прозрачные капли смолы
блеснули в извивах ствола.
Приблизилась к лесу гроза,
луг с клевером ветром измят,
и филина – в елях – глаза
в мои, не мигая, глядят.
Многим он покажется простым. Но это простота кропотливой огранки. Он пейзажист, конечно, но не только пейзажна его лирика, нередка философская – и это открытие предстоит сделать тем, кто дочитает первую половину книги, стихотворную, и, уж конечно, тем, кто узнает во второй критика и эссеиста Андреева.
