Забытый голос

– М.: Русский путь, 2012. – 448 с.

Мария Германова выступала на сцене Художественного театра с 1902 по 1919 год. Выдающийся театральный критик и многолетний завлит МХАТа Павел Марков написал о ней: «Обладая блестящими внешними данными (выразительное лицо, высокий рост), Германова играла преимущественно героические роли: Грушенька («Братья Карамазовы» по Достоевскому), Агнес («Брандт» Ибсена), Донна Анна («Каменный гость» Пушкина), Ольга («Три сестры» Чехова)… С 1919-го жила за границей. Играла в театрах Праги, Парижа и других городов». И больше ничего: ни о сыгранных за рубежом ролях, ни о поставленных Марией Германовой спектаклях, ни о преподавании актерского мастерства в Америке. Понятная по тем временам немногословность. Отъезд из России делит биографию Германовой надвое, на до и после, как в то время были поделены многие судьбы.

Публикация воспоминаний и фрагментов из дневников актрисы – событие для людей, знакомых с историей Художественного театра, долгожданное. Те, кто еще ближе знает или слышал о дневниках и письмах Германовой, кто читал самую первую публикацию ее переписки, подготовленную Верой Максимовой в альманахе Института искусствознания «Мнемозина», знают и то, с какими трудностями сопряжены любые публикации рукописного наследия Германовой – у нее был почти «нечитаемый» почерк, публикатор вынужден стать дешифровщиком (правда, основу новой книги составили в основном воспоминания, которые публикуются по машинописной копии). Нынешнее издание подготовлено бывшим директором Музея МХАТа Ириной Корчевниковой, она же – и автор комментариев, которые, возможно, адресованы даже к еще более широкому кругу, чем знатоки истории театра, комментарии иногда даже слишком популярные, «для всех», хотя очевидно, что за книгу Германовой вряд ли схватятся те, кто имени ее не слышал. Зря, кстати. Свидетельства времени, частные воспоминания о театральном быте – чрезвычайно интересные, даже если не знать, кто такая Германова, чем прославилась, что успела сыграть. 

В ларце драгоценности и бижутерия часто лежат россыпью, вперемешку. Так же смешались в воспоминаниях Германовой, записанных ею уже в 30-е годы XX века, умиление, ностальгия и испытанный во время бегства из России ужас, обиды, нанесенные в театре, который тем не менее остается едва ли не главным счастьем всей жизни актрисы. Дневниковые заметки 1917–1920 годов, менее стройные по стилю, чем главы «Ларца», обладают большей последовательностью, линейностью повествования, дополняют и оттеняют яркий эмоциональный рассказ первых глав. Горечь пребывания за границей, оторванность от родины, ожесточение против Советской России соседствуют с записками успешной молодой актрисы МХТ, жившей внутри всех этих тектонических сдвигов эпохи, хоть и специально не интересовавшейся ими. Германова, точно следуя совету Булгакова, принципиально не читала газеты, вообще никакие не читала. Революцию тем не менее приняла восторженно, как и многие в ее среде.

Профессия часто подсказывает способ повествования, его ритм. Германова увлеченно описывает свои детские игры и попытки «представлять» вместе с младшей сестрой, которая подавала Марии реплики. Быт Художественного театра, растасканный сегодня на анекдоты, часто читаемый исключительно сквозь призму «Театрального романа», в книге Германовой не лишен драматизма, и здесь тем более любопытно заглянуть в недра актерской психологии, увидеть театр изнутри, если можно так сказать, в квадрате: здесь и описания будней, и – самые внутренние, интимные переживания из-за недоставшейся роли, непонятых или невоспринятых уроков Станиславского… Тут еще важно, что в Художественном театре Германова была «человеком Немировича», его героиней. 

«Наш Театр. Вот приходили мы на репетицию, и сразу становилось иначе все, чем дома, чем на улице, в гостях… Серьезно, ласково и строго, почти сурово. Внешне большой покой и ритм. Это был живой дом Духа. К.С. и особенно Вл.Ив. были его домовые. Вы чувствовали этих милых домовых повсюду, их любовь и суровость, их глаз и руку», – говорила Германова. И в то же время: «Вооруженности, защиты никакой у меня не было, кроме искренности и любви беззаветной к Театру и сцене. Но в Театре, которому столько приносили поддельного и корыстного вместе с искренним и настоящим, долго не верили… моей искренности… я как-то вдруг пожалела себя за выдержку, борьбу в продолжение целых 10 лет против придирок и интриг, главное же – против несправедливых преследований К.С., навеянных сплетнями и завистью». Германова пишет: «…Я никак не могла принять эту систему… Да и другие занимались ею большей частью из-за того только, чтобы угодить К.С., получить роль, и за спиной высмеивали ее».

Безусловно, при публикации биографии Марии Германовой нельзя совсем обойти вопрос о праве актеров-беженцев именовать себя «Пражской группой Московского Художественного театра». Германова была убеждена, что она и ее коллеги за границей не изменяют «взаимной гордости, достоинству, иначе они бы «перестали быть «художественниками», выпали бы из  «ордена». Подобно Берберовой, говорившей гордо, что они не в изгнании, а в послании, Германова верит в то, что на долю эмигрантов выпало сохранить этику Художественного театра: «Пока силен и жив его дух – силен и жив сам Театр и его изумительное искусство». В статье, открывающей книгу, Ирина Корчевникова приводит цитаты из открытых писем, которыми обменивались стороны. Германова служила театральному искусству в соответствие с уроками и заветами своих учителей и товарищей, как это было принято в МХТ в ее время. Хотя «вывеска» «Пражская группа Московского Художественного театра», как бы ни было это грустно для ее теперь уже покойных участников, ненамного отличается от маркетингового шага тех, кто за 20 лет до того разъезжал по России со спектаклями «по мизансценам МХТ».