Люди короткого списка

Из глубин сцены выехали шесть пустых кресел, таких же белых, как то, в котором сидел Купряшин.

– Антон Абарбаров, роман «Третья полка», – выкрикнули сверху.

Из глубин зала стал пробираться к сцене невзрачный мужчина лет сорока, в стандартной рубашке навыпуск с короткими рукавами.

– Говорят, явный претендент, – сказал Воля.

– Ты читал? – спросил Стрешнев.

– Получит – прочитаем. А не получит – прочитаем тем более.

– Игорь Горчаковский, – после этих слов голос с колосников смолк. По залу прокатились аплодисменты, которых Абарбаров не дождался, удовольствовавшись несколькими хлопками из разных углов этого пространства. – Роман «Радужная стерлядь».

– Он и получит, – все так же вполголоса, но слышно произнес Воля.

– Побьемся об заклад? – предложил Стрешнев.

– Как мы будем биться, если оба уверены, что получит он?!

Горчаковский, рослый красавец в майке с крупной надписью «Massachusetts Institute of Technology» вокруг эмблемы, выбежал откуда-то из первых рядов, поклонился залу, перед этим раскинул в победном приветствии руки, пожал ладонь притулившемуся на крайнем левом кресле Абарбарову и сел рядом.

– Почему «Радужная стерлядь»? – спросила Ксения. – Это же форель бывает радужной…

– Потому что потому… – ответил Стрешнев. – Не путай ихтиологию с изящной словесностью. О постмодернизме слышала? Вот это как раз постмодернизм.

– Денис Димитрув! – Конец фамилии вездесущего писателя, поэта, журналиста, телеведущего и шоумена потонул в овациях.

– И чего они хлопают? – удивился Стрешнев. – Неужели думают, что обошлось бы без Дениски? Во-первых, шорт-лист объявили еще в апреле, а во-вторых и в-главных, ни Димитрува вне премий, ни премий вне Димитрува представить нельзя!

– Роман «Стрелочник».

Аплодисменты не доросли до уровня овации, но все же звучали внушительно.

– В лонг-листе было три его романа. Намакулатурил за минувший год, – сообщил Стрешнев.

– Литературу делают волы, – вставил благодушное слово Караванов.

– Выбрали почему-то этот, хотя все три, как вся проза Дениски, занудны и бесконечны. Сюжеты замысловаты и не имеют никакого отношения к реальной жизни.

– Почему ты называешь его Дениской? Он что, имеет какое-то отношение к «Денискиным рассказам» Драгунского? – спросила Ксения.

– Надеюсь, никакого, хотя вообще-то Димитрув имеет отношение ко всему и всем в современной литературе. Вундеркинд.

В этот момент Денис Димитрув, лениво спускавшийся к сцене с противоположной стороны галерки, взошел наконец на подиум, и Ксения, которая впервые видела его въяве, в удивлении захлопала глазами.

Румяный Димитрув оказался долговязым, под два метра, причем одет он был в синие пионерские шорты с помочами, белую рубашку с каким-то значком, хотя и без галстука. На ногах у него были белые носки с красно-синими полосками и сандалии, похожие на детские, но явно не менее 45-го размера.

Лидер литературной производительности прошел к креслу, где восседал Купряшин (председатель жюри вынужден был привстать), подал ему руку, потом направился к соперникам и также рукопожатием приветствовал вначале Абарбарова, а затем Горчаковского.

– Данияра Альмет.

Очередная участница шорт-листа на сцену просто выпорхнула. Это была брюнетка с гладко зачесанными волосами, в длинном бирюзовом платье, расшитом какими-то сложными узорами.

– Роман «Записки моей прабабушки, которая не умела писать».

Прижав руки к груди, Данияра сдержанно наклонила голову, прошла к креслам и легко опустилась в следующее из оставшихся свободных.

– Комментариев не будет? – спросила Ксения у Стрешнева. – Или залюбовался освобожденной женщиной Востока?

– Вообще-то она из Калининграда. И от одежды не свободна, – заметил Стрешнев. – Кажется, это ее дебютный роман.

– Дебютный, – подтвердил Воля.

– Значит, у «Бестера» на нее есть некоторые виды…

– Она в «Парнас» несколько романов прислала, и этот тоже, Камельковский даже пытался сделать целую серию «Черные глаза», естественно, надо было подключить еще одного-двух негров-негритянок… Но Данияра хотела только сама… А потом я ушел. Кстати, она мне писала, что в «Бестер» тоже посылала. И, как видно, они договорились…

Не совсем понятное Ксении обсуждение литературной судьбы Данияры прервал истошный вопль незримого ведущего.

– Борис Савельевич Ребров!

– А разве он жив?! – непроизвольно воскликнула Ксения и со стыдливым испугом прикрыла рот ладонью. – Ой, я не то хотела сказать! Как хорошо, что он жив! И попал в шорт-лист!

Стрешнев хмыкнул.

Легенда советской литературы, один из лидеров «лейтенантской» прозы, поднимался по ступенькам на сцену, опираясь на толстую трость и худенькое плечо белокурой девушки в сарафане и во «вьетнамках».

Василий Николаевич Купряшин бросился к ним, демонстрируя готовность помочь. Претенденты на премию тоже сделали сходные телодвижения, но это выглядело уже запоздалым, и они вернулись на исходные.

Ребров в сопровождении своей девушки и Купряшина медленно продвигался к креслам под столь же неспешно выговариваемое диктором название его романа.

– Роман «я 669 во 77 rus».

(…)