Кавалер умученных Жизелей

Максим Валуев в молодости танцевал в балете. Потом писал «Психею», интригующую книгу о юной балерине, любимой ученице мсье Дидло, и о незримых нитях, связующих искусство и безжалостную смерть. И дальше изучает он истории людей, не отвлекаясь от излюбленной им темы и оставаясь верным кавалером у тех божественных избранниц, знаменитых балерин, которых поселил в свои романы.

Ведь лишь теперь подобна сказке творческая жизнь у самых романтических артистов, летающих по сцене принцами, героями, порхающих сильфидами и эльфами, страдающих Жизелями, манящих, но таких недосягаемых в пленительной стихии танца.

Они имеют гарантированный срок, чтоб завораживать и царствовать в балете. Отпущено на это двадцать лет. Потом уже не надо вылетать из-за кулис, а можно прямиком, через служебный вход, отправиться на творческую пенсию.

А раньше в каждом театре было множество несчастий и трагедий.

Наш сочинитель приподнял пласты над миром XIX века, когда романтика добавила пуанты и без того воздушным существам, необычайным, звездным балеринам.

Загадочно глядят они с портретов, мелькают между строками стихов, засушены в страницах биографий. Но надо взять архивы, изучать, разворошить, выискивать подробности их жизней. Писать все без прикрас – о вероломствах, о превратностях судьбы, безжалостной к особо одаренным.

Максим нашел бесценный материал в объемистых тетрадках своей бабушки.

Полина Львовна, очень милая старушка, когда-то танцевала в Мариинском. В мужья попался умный адвокат. Однажды, сидя вечером в гостиной, она вдруг вспомнила о странных обстоятельствах кончины бедной Лиды Ивановой, «королевы элеваций». Супруг внимательно, серьезно ее выслушал, потом решил детально разобраться. На следующий вечер выдал версию.

Немало было долгих вечеров, рассказанных, распутанных историй. Полине Львовне нравилось записывать то, что она шутливо называла: «Сказки бабушки Полины».

По сути, это были разработки всех таинственных, необъяснимых случаев из жизни балерин, проделанные дедушкой-юристом.

Валуев сразу мог представить серию романов. Последним в серии он замышлял роман о чудной Лидии, несчастной Ивановой, чья странная, трагическая смерть так всколыхнула Петербург в XX веке после революции. В стихотворении, что написал в день ее гибели печальный Михаил Кузмин, особо выделены строки: «А грезилась волшебная страна,/ Фонтаны скрипок, серебристый тюль,/ И не гадала милая весна,/ Что встретить ей не суждено июль».

Максим в архиве видел на портрете Лидии ее рукою сделанную надпись: «Мне хотелось бы иногда быть одним из тех звуков, которые создавал Чайковский, чтобы, прозвучав мягко и грустно, раствориться в вечерней мгле».

Жизнь улыбалась этой юной балерине. В России было уже имя и признание, в ближайших планах зарубежное турне с возможным сроком навсегда. Как мог возникнуть в романтической истории какой-то «перегревшийся мотор», и пароход, наехавший на лодку? Официально Иванова просто утонула. Откуда тогда пуля в голове? Болтали о романе со спецом из ГПУ, говаривали, будто два «орла» из тех же органов хотели балерину изнасиловать. Ходила даже «версия Спесивцевой», чьи «аттитюды целомудренны», «батманы добродетельны», а взгляды, как испанские кинжалы.

И не случайно у Максима была четкая цепочка – великое искусство, жизнь и смерть. Он даже полагал, что связь с искусством подобна в чем-то шарфу Айседоры, а смерть уже вращает колесо.

Однажды он был сам на волосок от гибели. Тем летом, на гастролях в Будапеште. Когда готовились представить «Эсмеральду» на острове Маргит, на обустроенной сценической площадке. Там, из специально углубленной ямы, особенно звучал оркестр.

Шла монтировка декораций, воздвигли театральный Нотр-Дам, а рядом проходила разводная репетиция к вечернему спектаклю. На сцене в сложном танце было человек пятнадцать, когда на них обрушился собор. Все разлетелись врассыпную, один Валуев вдруг застыл на авансцене. Он импульсивно отшатнулся и грохнулся в провал между пюпитрами.

Мозг обошелся легким сотрясением, на сломанную ногу наложили гипс. Гастроли шли к концу, оставшиеся дни Максим полеживал в отеле. Тогда в нем и оформилось желание писать.

Сначала он был взбудоражен и мучительно ломал свою ушибленную голову, какие были предпосылки, чтоб обрушился собор, и за какие прегрешения как будто бы специально на него. Потом подумал, а зачем об этом знать? К художнику, будь воля Божья, подробности всегда приходят свыше.

Ведь сколько было озарений и прозрений, когда писал о гениальной Машеньке Даниловой, у ног которой был весь Петербург и император Александр Первый. И книга, как известно, получилась.

А в «Сказках бабушки Полины» гибель Лиды Ивановой буквально что разложена по полочкам. Лишь надо призадуматься, представить Петербург, XX век, двадцать четвертый год.

Появится потом начало книги. Возможно, это будет так.

Первый вопрос, когда в Париже встретили Георгия Баланчивадзе с его балетной труппой, конечно, был об Ивановой.

– Я накануне вечером поставил для нее миниатюру на «Грустный вальс» Сибелиуса, – печально, горько начал Баланчин. – Как будто бы предчувствие, потому что в этом танце она борется со смертью. Все на прыжках, на бесподобной ее элевации. Ей сделали распущенные волосы, она надела алый, пламенеющий хитон. На следующий вечер должен быть концерт в Измайловском саду. Через неделю заграница, нам дали уже выездные визы. Как в день концерта можно ехать на прогулку по реке? С почти что незнакомыми людьми?

Взглянул на всех с недоумением и досказал:

– Она и плавать не умела.