Андрей Саломатов
Каждому движению требуется питательная среда. Рисунок Сергея Тюнина
Ноябрьский день выдался на редкость солнечным. Под окнами с утра играли марши. В холодильнике у Парамонова не было ничего, кроме банки горчицы. Надо было идти в магазин. Для этого Парамонов надел темные очки от солнца и вышел из дома. На улице навстречу Парамонову двигалась праздничная колонна. Передние ряды несли голубой транспарант, на котором было написано: «Несогласные».
Парамонов свернул направо и увидел колонну демонстрантов поменьше. Они несли перед собой белое полотнище с надписью «Согласные».
У магазина Парамонову пришлось пропустить еще одну колонну. Эти несли розовый транспарант «Наши». Неожиданно из сквера с дикими воплями повалила толпа с желтыми плакатами «Ихние». Завязалась потасовка. Затем откуда-то набежала полиция и включилась в драку. Вскоре обе колонны разошлись в разные стороны. На асфальте осталась лежать лишь старушка в темных очках и с малиновым знаменем в руке. Парамонов бросился к женщине, помог ей встать.
– С вами все в порядке? – поинтересовался он.
– Нормально, милок, – бодро ответила старушка и кивнула на темные очки Парамонова. – Ты, я вижу, нашенский.
– Как вам сказать... – рассеянно начал Парамонов, но пожилая женщина перебила его:
– Иди за мной, товарищ. – Женщина взяла его за руку и потащила вдоль улицы.
Они двигались так быстро, что у Парамонова в ушах свистел ветер. Остановились в каком-то запущенном переулке, перед маленькой черной дверцей. Старушка постучала каким-то особым стуком. Им открыл человек с внешностью Фридриха Энгельса. Он был в темных очках.
– Принимай, – сказала старушка и добавила: – А я дальше.
После этих слов она словно растворилась в воздухе.
Энгельс придирчиво оглядел Парамонова и поинтересовался:
– Наш?
– Честно говоря... – промямлил Парамонов, но его перебили:
– Правильно, товарищ, здесь нужно говорить только честно.
Он прицепил Парамонову на грудь малиновый бант и повел вниз по лестнице. В просторном зале с малиновыми плюшевыми шторами уже шло торжественное собрание. На трибуне выступал человек в темных очках. Такие же очки были на всех, кто здесь находился. Лицо выступавшего показалось Парамонову знакомым, и он спросил:
– Кто это?
Энгельс назвал известную фамилию.
– А что он здесь делает? – удивился Парамонов. – Он же миллиардер.
– Вы, я вижу, товарищ, новичок, – ответил Энгельс. – Никаких миллиардеров в нашей стране не существует. В свое время революционная ситуация потребовала от нас распределить народное достояние между надежными людьми. Иначе не удержали бы.
– А это... личные самолеты... яхты размером с «Титаник»?
– Так надо для конспирации, – сурово ответил Энгельс.
– А эти инфляции, дефолты, кризисы? – не отставал Парамонов.
– Я же сказал, революционная ситуация, – раздраженно проговорил Энгельс. – Мы не могли позволить себе открыто изъять у развращенного населения излишки денег.
От этих слов у Парамонова вспотели очки. Он снял их и вдруг услышал придушенный вопль своего провожатого:
– Так ты не наш!
В зале наступила гробовая тишина. Сидящие, как по команде, обернулись. Энгельс схватил Парамонова за воротник пальто, но тот отпихнул его. От толчка темные очки слетели с Энгельса. То, что оказалось под ними, потрясло и напугало Парамонова. Лицо провожатого оказалось искусно сделанной маской телесного цвета, а вместо глаз зияли пустые глазницы.
Парамонов бросился к выходу. За ним бросились все, кто находился в зале. Они давили друг друга в проходах, тянули к нему руки и кричали: «Держи его!», «Хватай его!».
Очнулся Парамонов только на Мичуринском проспекте. Он затравленно огляделся и пошел в сторону своего дома. Навстречу ему стройными рядами двигалась колонна с черным транспарантом, на котором было начертано: «Ничьи».
