Вот кот. И что с ним делать? Фото Евгения Никитина
Трамвай
И вот он, тридцатилетний, неплохо одетый, лысоватый, вышел из трамвая и лег на рельсы.
– Вставай, – крикнула вагоновожатая, но он не встал.
Лежал на рельсах, смотрел в небо и о чем-то думал.
– Вставай, – повторила вагоновожатая и выпрыгнула из трамвая, закурила «Яву», сплюнула на землю и несильно пнула его ногой.
– Как тебе не стыдно, – возмущались пассажиры, – мы на работу опаздываем.
– Я тоже на работу опаздываю, – сказал он и повернулся на правый бок.
Несмотря на полдевятого, стояла удушающая июльская жара, летали стрижи, чирикали воробьи, в окнах сталинских пятиэтажек появились подсматривающие. Из московских фонтанов лилась и сверкала пьянящая влага, всем хотелось пить.
– Как тебя зовут? – спросила вагоновожатая и поправила выбившуюся на лоб прядь.
– Николай, – ответил он.
За трамваем образовалась пробка, и некоторые водители были не прочь раздавить Николая колесами, но объехать электрическую махину не представлялось возможным, поэтому они просто гудели и матюгались из открытых форточек.
– У меня мужа звали Коля. Придет с завода, поест борщ и футбол смотрит. Зато детей не бил.
– И где он? – спросил Николай и перевернулся на левый бок.
– Зимой 2006-го проходную прошел, а дома не появился.
– Я тоже хотел дома не появиться, а тут трамвай, – Николай приподнял с рельсов голову и посмотрел в глаза вагоновожатой. Глаза были серые, обыкновенные, а спецовка оранжевая. – Как твое имя?
– Зина. Хочешь, я тебе бутерброд дам?
В трамвае истерили женщины. Они требовали, чтобы мужчины стащили Николая, но мужчины не хотели с Николаем связываться. Может, он чемпион по боксу.
– Ты когда-нибудь море видел? – Зина наклонилась над Николаем и провела ладонью по его щеке.
– Один раз в детстве был в Евпатории, мама возила.
– Ну и как там?
– Чайки орут, волны бегут, альбатрос летает.
– Счастливый.
В вагоне оказалось три таджика. Они вышли наружу и стали о чем-то совещаться. Кто-то требовал вызвать милицию, но все понимали, что милиция не приедет.
– Может, скорую, – предположил ветеран с медалями.
Стали звонить в МЧС. Там посоветовали дать Николаю по морде. Позвонили мэру. Мэр был занят. До работы оставалось пятнадцать минут.
– Я никогда не думал, что жизнь конечна, – Николай посмотрел на часы и удивленно хлопнул ресницами. – Вот ты, Зина, думала, что жизнь конечна. Сидишь, сидишь, ходишь, ходишь, а получается, что жизнь конечна.
Зина затушила окурок о трамвай:
– У меня Стасик в этом году в десятый класс пошел. Говорит, хочу в институт на полярника. Где учат на полярника?
– Но если жизнь конечна, то смерть вечна. – Николай сел на рельсах и еще раз посмотрел на Зину. Потом он посмотрел на часы, встал с рельсов и сел в трамвай. Пассажиры расступились и ничего ему не сказали.
Зина села за руль и откусила кусок бутерброда. Потом нажала на рычаг, и трамвай, медленно разгоняясь, покатил по рельсам.
– Жизнь бессмысленна, – думала Зина.
На перекрестке постовой отдал честь. Дети перебежали дорогу. Николай смотрел в окно. Люди входили и выходили.
Феник
Выпивший муж пришел с работы в пятницу и громко позвал Марту с кухни:
– Послушай.
Под его пахнущей бензином и потом курткой кто-то ворочался и еле слышно пищал. Федор распахнул кожанку и достал маленького сморщенного котенка с огромными ушами-локаторами. Котенок дрожал и всего боялся.
– На бензоколонке подобрал.
– Он хоть к лотку приучен?
– Да вроде.
Когда котенка напоили молоком и накормили курицей, он забился в батареи, обблевал пол и описался.
– Ага, приучен, – проворчала Марта.
Марта сразу невзлюбила кота, потому что знала, почему Федя его принес.
Из-за этого ей постоянно казалось, что ночью кот поцарапает лицо или ляжет на горло, и Марта задохнется.
Теперь ей приходилось терпеть, что в темноте кот скачет по дому, тяжело сопит, ворчит, мяукает и дерет обои. Хорошо, что Феник быстро приучился к туалету, а то бы ей пришлось убирать за ним зловонные лужи и едкие липкие комочки.
Кот оказался обычным веселым питомцем. Он любил носиться за кисточками халата и воровать со стола колбасу, пугать заоконных голубей и шипеть на проходящих собак. Пару раз Феник загонял под диван обручальное кольцо Федора, которое муж неосторожно оставлял на прикроватной тумбочке. По вечерам котенок залазил Марте на колени и засыпал на них.
Но Марта все равно не любила кота, потому что понимала, что всем этим хотел сказать Федор. Мол, не горюй, все у нас будет хорошо, это просто недоразумение, жизнь наладится, вот тебе пока живая душа, чтобы ты не сидела дома одна в ожидании, когда я вернусь из рейса, а радовалась жизни, гладила его мягкую серую шерстку, дергала за хвост и усы.
Это Марте было не нужно и даже более того, кот постоянно напоминал ей унылость и бесцельность их совместной жизни, их глупого, никому не нужного брака, в котором не хватало главного.
Первый год после свадьбы было хорошо, и гнетущего и пугающего чувства не возникало, наверное, потому, что она и Федя думали пожить для себя. Но бесконечные поездки за границу в Турцию, Египет, Болгарию и Таиланд, если и могли развлечь, то ненадолго. После удовольствий наступала неумолимая горечь, тем более что врачи говорили:
– Вы абсолютно здоровы, все нормально, нужно потерпеть.
Масло в огонь подливало ворчание родителей. Родители Федора считали, что виновата Марта, а теща косо смотрела на зятя. При встречах, несмотря на то что родственники выказывали радость и доброе отношение, висело подспудное хорошо заметное напряжение, еще больше отравлявшее и так незавидное существование Марты.
А теперь еще этот кот. Что с ним делать?
В июне двенадцатого года в столице было жарко и дымно, горели торфяники, и Марта решила уехать с уже подросшим годовалым Феником на дачу, хотя дачей это назвать сложно.
Маленький полуразвалившийся кирпичный домик в небольшой деревушке Владимирской области. Крыша не течет – уже хорошо, вместо русской печки – электрические нагреватели. Правда, кругом озера и дремучие леса, чистейший воздух и несусветная красота. Встанешь утром, откроешь покосившееся окно нараспашку, а там надрываются соловьи.
Поначалу Феник всего боялся. Он сидел под столом на летней кухне и надсадно мяукал и выл, как брошенное на произвол судьбы существо. Марта брала его на руки, но ласки не помогали. Ужас бедного животного не проходил. Тогда Марта вынесла кота на улицу, и Феник прижался животом к земле и долго лежал в траве, поджав уши, а когда тень от быстрокрылого сокола промелькнула по земле, в страхе убежал в дом.
Но любопытство взяло свое. Уже через пару дней кот по-хозяйски бегал по огороду и ловил юрких полевок, вдоволь расплодившихся в компостных кучах.
А потом Феник исчез, пролез под забором и исчез, а приполз через три дня с прокушенной задней лапой. Огромное, кровавое отверстие толщиной с отвертку.
Марта скрутила кота в одеяло и отвезла в районный центр к ветеринару, который прописал антибиотики. Несмотря на то что Марта регулярно делал уколы, Феник лежал в центре кровати и медленно угасал, не брал в рот еды и практически не пил воды.
Иногда зачем-то кот вставал и, шатаясь, полз по нужде к лотку, будто в таком состоянии ему кто-нибудь мог запретить ходить под себя, но Феник зачем-то с трудом лез к лотку, а там, уже сделав свое немудреное дело, дрожа и мучаясь, закапывал свои пахучие причиндалы.
Помнится, это было двенадцатое июня. День независимости. Марта проснулась среди ночи от страха, что придавила во сне Феника. Она резко вскочила и посмотрела на кровать. Там, свернувшись и вжавшись в подушку, дрожал кот. Марта включила свет и наклонилась над мордой кота, как мать склоняется над спящим младенцем. Ей почему-то стало стыдно чувств, которые она испытывала или, точнее, не испытывала к Фенику. Она встала, открыла холодильник и достала кефир, потом намочила палец в густой белой жиже и поднесла к коту. Феник открыл глаза и шершавым, наждачным языком слизнул с мизинца мягкую кислую мякоть.
Марта в течение получаса все опускала палец в пакет, а кот медленно слизывал кефир с мизинца. Когда Марта убедилась, что Феник наелся, что он жив, что ему ничего не угрожает, она выключила свет, поближе легла к коту и уснула.
Федор не приезжал на дачу почти месяц, потому что был в рейсе, а когда появился, то кот уже немного оклемался. Он, конечно, еще выглядел не очень, но почему-то не сидел на месте, а постоянно хромал за Мартой, словно лопоухий щенок.
Когда Федя видел эту парочку, то говорил Марте:
– Ты любишь кота больше меня.