На заднем плане кинохроники

Жгучая тоска по непрожитым годам... Василий Тропинин. Мальчик, тоскующий об умершей птичке. 1829. Ивановский областной художественный музей

Предыдущий роман петербургского писателя и филолога, специалиста по древнерусской литературе Евгения Водолазкина (интервью с ним см. в предыдущем выпуске «НГ-EL» от 03.11.16). «Лавр» имел оглушительный успех – он принес автору и первое место национальной литературной премии «Большая книга», и премию «Ясная Поляна», и итальянско-русскую премию Горького в Сорренто, вышел в финал премий «Русский Букер» и «Национальный бестселлер»... Триумф вполне заслуженный: «Лавр» стал одним из (если не самым) самых интересных и глубоких прозаических произведений в отечественной литературе последних лет.

И вот три годя спустя новый роман – «Авиатор». Сравнение его с «Лавром», наверное, неизбежно – тем более что автор продолжает тему условности исторического времени, его нелинейности.

«Мне все больше кажется, что времени нет. Все на свете существует вневременно, иначе как мог бы я знать небывшее будущее? Я думаю, время дано нам по милосердию Божию, чтобы мы не запутались, ибо не может сознание человека впустить в себя все события одновременно», – рассуждает один из персонажей «Лавра».

Главный герой «Авиатора», ровесник ХХ века петербуржец Иннокентий Платонов в результате научного эксперимента оказывается в «чужом» времени физически: его замораживают в лагере на Соловках в 1932-м, а «оттаивает» он в самом конце 1990-х. Мир вокруг непонятный, герой постепенно вспоминает свою прошлую жизнь и согревается этими воспоминаниями. Узнавая о том, что случилось в мире «без него» (пока он был в замороженном состоянии), Иннокентий приходит к тому же выводу, что и герои «Лавра»: время условно, и делить его на «свое» и «чужое» невозможно. «Ощущаю жгучую тоску по не прожитым мной годам, – записывает Платонов в дневнике. – Своего рода фантомную боль. Пусть я был тогда заморожен, но я ведь – был! Значит, и это время – мое время, я несу и за него ответственность. Я чувствую двадцатый век как свой целиком, без исключений. Когда смотрю советскую кинохронику, на заднем плане порой вижу себя. Разве это случайно? Нет». Точно так же нельзя делить происходящее на «важное» и «неважное»: революция 1917 года и шум дождя за дачным окном для Иннокентия – события равнозначные, из них складывается единая картина мира…

Евгений Водолазкин. Авиатор: Роман. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2016. – 410 с. (Новая русская классика).

Возвращаясь к теме сравнения двух романов Евгения Водолазкина: судя по читательским откликам, некоторые сделали вывод не в пользу «Авиатора»: «Лавр» масштабнее и вообще «лучше». Верно ли это? «Лавр» действительно больше и по объему, и по размаху, его герой путешествует по миру, пройдя при этом огромный духовный путь (неслучайно в ходе повествования он несколько раз меняет имя – Арсений, Устин, Амвросий, Лавр…). «Авиатор» более камерный, в нем меньше персонажей; путешествий в пространстве почти нет – только во времени (хотя, как мы помним, время – условность); сюжет с «воскресшим» спустя десятилетия человеком с ходу отсылает к масс-культуре – вспоминается, например, комедия «Замороженный» с Луи де Фюнесом. Но это скорее ловушка для поверхностного читателя, и на самом деле роман «прорастает» и из «Преступления и наказания» Достоевского, и из «Робинзона Крузо», конечно, – эту книгу приносит Платонову его лечащий врач.

Наверное, сравнивать два романа и не стоит – «Авиатор» просто другой. Он не лишен недостатков. К примеру, юная студентка Настя, ставшая уже в «нашем» (условно нашем, конечно) времени женой Иннокентия, получилась схематичной, как будто ее тоже перенесли из другой эпохи. Даже Платонов постепенно обрастает воспоминаниями, из которых складывается детальная картина когда-то родного для героя исчезнувшего мира – Петербурга начала ХХ века. А Настя – как будто «человек ниоткуда», портрет без заднего фона. Она наша современница, но вокруг нее – странная пустота, никакого круга общения: ни родственников (кроме умирающей бабушки – когда-то возлюбленной Иннокентия), ни подруг, ни собственной, пусть и краткой, истории.

Хотя недостатки и делают произведения живыми. В истории литературы были попытки написать идеальный, образцовый роман – и все оканчивались неудачей. «Авиатор» этой участи избежал.