Юрий Угольников
Он мочился в любом направлении, кроме отверстия унитаза. Лоренцо Лотто. Венера и Купидон. 1530. Музей Метрополитен, Нью-Йорк
Шурка Кулаков по кличке Опись имел ничем не истребимую привычку публично справлять свои очень интимные потребности. Он пытался выводить инициалы «АК» на снегу, прицельно направляя «свою свободную (как писал, кажется, Батюшков) струю» из окна кабинета физики (расположенного на втором этаже). Он обмочил инвентарь в кладовке спортзала, даже в туалетах он предпочитал мочиться в любом направлении, кроме непосредственно отверстия унитаза. В отношении к унитазам, правда, он мало отличался от других старшеклассников. Амбре, неизменно распространяемое мужскими туалетами, охватывало целые этажи. Пена химических реактивов окружала фаянсовые изделия, подобно тому, как густые облака окружают заснеженные горные вершины. И все-таки даже в деле изгваздывания школьных туалетов Шурка нашел место инновациям.
С Серегой Чмырёвым по кличке Уголовник они устроили писательную дуэль. Суть ее состояла в том, чтобы перебить струю противника мощным напором своих собственных извержений. Бои с переменным успехом длились два дня. Состязавшимися были истреблены какие-то неимоверные объемы газировки. Победитель так и не был выявлен. Лужи в мужских туалетах второго и третьего этажей простирались до самых дверей, а частично и за их пределами.
Шурка стал местной знаменитостью. Вместе со славой росло и его одиночество. Общаться с ним решался только весьма ограниченный контингент столь же упоротых личностей. Даже гопники, с утра и до вечера старательно уничтожавшие семки и алкоголь на пустыре за школой, считали его сомнительной компанией (впрочем, у них на то были свои основания). Новым свершением Опись превзошел самого себя…
– Кулаков, – обратилась к появившемуся на пороге Кулакову завуч Раиса Львовна, – скажи, я тебя спрашиваю как отличника, как победителя олимпиад, ты вчера зачем онанизмом в кабинете литературы занимался? Про тебя такое пишут: не жалоба, а собрание сочинений в пяти строках…
– От, сволочи…
– Что?
– Ну, это же так ноуменально?
– Что ноуменально?
– Ну, как что? Лысого погонять, Раиса Львовна, согласитесь, в этом же нет ничего феноменального? Людям вообще свойственно испытывать эротические влечения, а еще Фрейд писал, что сексуальная неудовлетворенность приводит к развитию неврозов…
– Кулаков, издеваешься? Ты вообще понимаешь, что находишься в обществе, что тебя же даже пятиклассники могли увидеть?..
Кулаков вздохнул:
– Общество, как это ни прискорбно, зачастую глухо к потребностям индивида, и, так как мы не можем ждать милостей от природы… в общем, по технически причинам приходится потихоньку…
– Потихоньку? Потихо-о-оньку? Кулаков, ты вообще знаешь, что про тебя написали? Не знаешь? «Публично дрочил на портрет классика русской литературы, при этом с особым цинизмом напевая песню «Эх, дубинушка, ухнем», похабно акцентируя слова «дубинушка» и «подёрнем».
– Раиса Львовна, я негромко.
– Негро-о-омко? Да тебя же даже дежурные в коридоре слышали.
– А-а-а, вот кто, значит!..
– Значит… до конца полугодия уборка в классном кабинете – твоя обязанность, понял?
– Понял, Раиса Львовна…
Обладая неимоверной эрудицией и будучи сыном майора милиции, Шурка был практически неуязвим для начальственного гнева. Заменить на городских олимпиадах его было некем, сообщить Кулакову-старшему о приключениях отпрыска никто не решался.
Познакомились мы во втором отделении милиции, во время практики. Шурка сидел на сейфе в ленинской комнате и импровизировал протокол задержания. В протоколе было написано: «…Публично дрочил на портрет классика русской литературы...»
