Ловить чайку на корюшку

Александр Бушковский. Праздник лишних орлов. – М.: Рипол-классик, 2017. – 368 с.

Когда в начале августа на железнодорожной платформе где-то под Тверью к тебе подходит, пошатываясь, вэдэвэшник лет сорока пяти, примерно представляешь, чего ждать. Но внутренне напрягаешься. Может быть, он будет благодушен и примет поздравления, а может, полезет драться. Возможно, похвалится тем, как ловко решает бытовые конфликты при помощи обреза, но не исключено, что захочет этот обрез тебе предъявить.

Посттравматический синдром почти невозможно преодолеть и довольно сложно отрефлексировать, но с теми, кому это удалось, определенно есть о чем поговорить. Александра Бушковского хочется охарактеризовать словами одного из его персонажей-рассказчиков: «...довелось ему, видно, поучаствовать где-то в армии». И не просто в армии, а в горячей точке в качестве офицера-спецназовца. Потом он работал сторожем, таксистом и кем только еще не, а теперь – мастер-печник и писатель: публикуется в толстых литературных журналах – «Октябрь», «Север» и «Дружба народов».

Война красива и торжественна только в древних эпосах. В реальности это совокупность механических действий: люди ставят палатки, снимают растяжки, занимают позиции и расчеловечиваются. Паралич сознания, спасительный в условиях боевых действий, постепенно прирастает к личности и затвердевает – то ли доспехи, то ли скорлупа.

Автор, на мой взгляд, умнее и лучше большинства своих героев. Что он принес в солдатском вещмешке с руин южного города Г.? Не покой, но спокойствие, не легкое, но ровное дыхание. Он называет своими именами вещи, о которых многим хотелось бы не думать: «Из-за лени, страха или подлости я не давал себе труда задуматься над тем, что вообще происходит с нами и вокруг. Но схема получалась такая: один человек велел другому, тот пошел и убил третьего». Отличает страну от государства и не спешит называть врагами тех, с кем пытаются стравить, вместо этого вглядывается в тех, кто отдает приказы, поражаясь: «Куда им столько ВСЕГО?» Его персонажи попроще: их жизнь словно катится по рельсам, где станции: драки – армия – тюрьма – монастырь – кладбище – сменяют друг друга с обреченной неизбежностью.

Прошедшие через войны обнажены сердцем... Августин ванн ден Берге. Обнаженный воин. 1780-е. Музей Грунинге, Брюгге

Север не просто фон, локация, но – важный герой прозы Бушковского. Карелия еще не край света, но его преддверие, сосновый занавес. А Север, как писал Бродский, честная вещь. Не имеет смысла притворяться там, где комары страшнее всякого медведя, где можно выйти в лес в летнем камуфляже и попасть в метель. Потребность в уюте и тепле здесь возрастает в разы. И стереотипный «настоящий мужик», заполняющий экзистенциальную пропасть внутри себя насилием и мачизмом, совершенно не северный тип. Здесь ловят чайку на корюшку и едят ее без соли и лука. Здесь живет настоящий русский бог, и его заповеди просты и применимы к жизни: «не искать денег, кайфа тоже не искать, меньше зависеть», «не делать только пакостей другим и другим не позволять себе их делать». И если знать тайное слово, хозяин воды поможет в рыбалке, а лесной хозяин – в охоте, главное не брать больше, чем нужно.

Повествовательный стиль Александра Бушковского замечательно разнообразен – что-то от Бабеля, что-то от сказок Бориса Шергина, что-то от Стругацких... Рассказ «Край» похож на скандинавскую сагу с ее  предельным, словно высеченным в граните лаконизмом: «Человек с рыбиной сделал шаг назад, а потом два шага вперед. Варлам поднял обрез и выстрелил ему в голову. Человека снова отбросило назад, и он вместе с рыбиной вывалился за борт». «Индейские сказки» – резной эпос, прекрасный прогон, завораживающая словесная пурга, густая, как хорошо заваренный мате. «То, что меня раздражает» – образцовый пост в Facebook, под которым легко представить сотню комментариев типа «это жиза, бро».

Бушковскому нравится показывать мир через детский, не нагруженный еще зловещим опытом взгляд. В рассказе «Страшные русские» так он показывает Грозный – обычный советский город, не обремененный нынешними коннотациями. Через много лет рассказчик возвращается в эти края и видит, как воюют между собой одни, а мины падают во двор к другим.

Военная проза не самоцель для Бушковского, но военные ситуации –  полигон пограничных состояний. Он исследует корни ненависти, влекущей фатальные последствия. В рассказе «Такие и не такие» отец учит братьев-детсадовцев драться (не самообороне, а якобы «мужскому» l'art pour l'art). Стоит ли удивляться, что, не успев толком повзрослеть, они погибают в драках? Выученная агрессия в любой непонятной ситуации – дать в глаз, достать нож, бездумно выполнить преступный приказ (иначе «не мужик») –  а потом или ты в тюрьме, или твои друзья пьют водку на кладбище и клянутся отомстить. Казалось бы, проявления человечности и мягкости в этой среде так же неожиданны, как рассказчик («Мама»), играющий гаммы на трубе. Но если наблюдать за ними дольше, можно рассмотреть их беззлобные, в общем, натуры. Рассказ «Снова за яблоками» – практически тренинг по самоконтролю и мирному разрешению конфликтов (примечательно, что персонаж договорился с торговцами на рынке, но бессилен перед женой). С кем из них вы хотели бы побеседовать в ожидании электрички где-нибудь под Тверью?