Повсюду есть дома

Дивный город. Н.К.Рерих. Город. 1916

Вдали, на прибрежном взгорке среди пустынной снежной белизны виден вытянутый тёмный силуэт – то ли обрубленный ствол, то ли человек. Вблизи становится ясно, что человек. Лицо обтянуто плотной морщинистой кожей. Вылезшая из-под меховой ушанки прядь волос почти совсем седая. Похоже, это – старик, но держится прямо и в зимней стуже стойко. Взгляд направлен на кучно растущие у дорожки деревья.

Стоит старик, не двигается. Вряд ли обездвижен тем, что нет сил. Крепок старик, не сгорблен. Что-то другое держит его застывшим в зимнюю стужу лицом к древесным зарослям. Может, эта уцелевшая среди городской застройки куща деревьев расширилась в его глазах, углубилась и стала могучим нетронутым лесом? Тем, должно быть, лесом, что долго, до переезда в большой город определял его жизнь. Северный тёмнохвойный лес, вглубь утягивающий. Когда-то, верно, пришлось старику покинуть его и оказаться здесь, где лес оттеснен за окраину.

Появляется женщина одних со стариком лет. Видимо, идёт из зазвонившей неподалёку церкви. Подойдя к старику, говорит:

– Зачем на такой холод вышел?

Старик продолжает смотреть в сторону лесистого уголка.

– Ну ты чего? Опять? – сердобольная от женщины укоризна.

– Тебе там божественный свет виден, – откликается старик, – а мне здесь.

– Будет тебе, Игорь Васильевич! Пойдем, – с усталым увещеванием зовет его старуха.

Взял старик под руку свою Варвару Ильиничну и потопал с ней к автобусной остановке – ехать домой.

***

На кухню вошла высокая полноватая женщина, на ней – шерстяные легинсы в чёрно-белых мелких ромбиках и свободный свитер.

– А мы только что из церкви. – Ищущим, несколько испуганным взглядом Варвара Ильинична обвела вошедшую. – Чего ж ты так, не предупредив? Случилось что, доча?

– Да, случилось. – Женщина выдернула из-под стола табурет и села.

Со скандальным видом заявила:

– Вот вы свою внучку, Леру вечно другим в пример ставите, а она хочет нас бросить и уехать с Максом в Казань!

– Зачем?

– Замуж собирается. За Макса! Но это здесь он – Макс. А там, в Казани будет Максуд. К своим хочет.

– Каким своим? У него же все отсюда. Отец на подшипниковом работает, а мать, хороший детский врач. Зачем ему Казань?

– А я не знаю! – с некоторой скандальностью отозвалась Людмила. – Может, там теплее, чем тут – в Вологде.

– Игорь! – молящее воззвала к мужу Варвара Ильинична, – скажи что-нибудь!

– А что? Всё в порядке. Лере 23 года, – сказал муж и ушел к себе.

– Ну нет! – выкрикнула ему вслед Людмила. – Я в своё время вас не бросила, хотя могла, – с тихой разъяренностью выговорила Людмила. – И теперь не хочу, чтобы дочь бросала меня. От вас же хочу, чтобы вы ей денег не давали. А Макс ей чужой, ничего хорошего у ней с ним не будет. Тем более в Казани!

***

Морозный воздух под фонарными столбами искрился крохотными льдинками, колко холодил глаза. Лера щурилась, защищаясь. Оставалось пройти один квартал до тепла.

И вот дверь в нужный подъезд. Лера взбирается на третий, последний этаж. Из распахнувшейся двери лицо овеяло человечье тепло. Встречает приветливый, по-мужски испытующий взгляд. Так смотрит бывший учитель – Терехов. Готовилась у него в музыкальный колледж. Поступив, продолжала приходить сюда просто так, чтобы побыть в совершенно отличной от её дома обстановке рядом с нешумным, казалось, всё понимающим, строгим и неопасно привлекательным мужчиной, намного старше неё.

А ему? Что ему? Возможно, и его Лера чем-то привлекала, иначе зачем бы он, где бы ни встретил её, говорил:

– Приходи. Буду рад.

Имелись у хозяина дома и жена, и дочь. Но её Лера никогда не видела, а жену лишь мельком в коридоре или у двери в комнату, где Лера никогда не бывала.

Оказывалась Лера в доме учителя всегда в одной и той же комнате, где стояли фортепьяно, небольшой круглый стол на середине, с высокими спинками диван и кресло. Ну и книжные шкафы, между которыми стоял приземистый сервант.

Вроде ничего особенного, но на Леру в этой комнате находила странная дремотность. Она охватывала почти всё тело. Только руки, если надо было сесть за инструмент, сохраняли крепость и послушность. Остальное было в приятном расслаблении, будто ни угрозы, ни боль, ни удары в пределы этой комнаты проникнуть не могут. Возможно, ради этой защищённости Лера сюда и приходила. Но не в этот раз. Сейчас она была настроена не поддаваться действию этой комнаты. Вошла твердым шагом с застывшим оборонительно лицом. Прямиком подошла к креслу и, усевшись, с вызовом заявила:

– А я к вам, Всеволод Витальевич, пришла попрощаться.

– Ну что ж… – было отвечено. – Но горячего чаю успеем попить?

Первым завел разговор учитель, спросил, как дела в музыкальной школе, где работала Лера. Она односложно отвечала, давя в чашке лимон. Потом резко подняла глаза на Всеволода Витальевича. Он, слегка откинув голову, держал на лице ничего не значащую улыбку, а в глазах мерцала тревога.

– Я твердо решила, – глядя ему прямо в лицо, выговорила наконец Лера, – отсюда уехать.

– Да? И далеко? – с покровительственной мягкостью осведомился учитель.

– В Казань. У моего близкого друга там родственники с большими связями. Помогут с работой. Возможно, я даже смогу поступить там в консерваторию. Да и вообще, я, может, совсем свою жизнь поменяю.

– На что поменяешь?

– А что тут за жизнь? Вялая и злая.

– Вот оно что, – холодно отметил Всеволод Витальевич.

– Кроме того у меня с Максом серьезные отношения. Он переезжает в Казань. Я не хочу его терять. Его дядя из Казани сейчас здесь, обещает ему работу айтишником. А то, что у него тут? А Казань большой город.

– Есть и другие большие города, – неопределенно протянул Всеволод Витальевич. – Саратов, например. Нижний Новгород, Новосибирск. Я там работал… А потом т сюда вернулся.

Всеволод Витальевич рывком поднялся и стремительно, слегка в раскачку подошел к фоно. Открыл крышку и стоя наиграл несколько тактов вальса провинциального городка. Даже в этом небрежном наигрывании можно было уловить за отрывистой игривостью звуков тоскующую тревожность. Захлопнув крышку, объявил:

– А мы уже начали готовиться к ежегодному Гаврилинскому фестивалю. Наш ведь земляк. А ты, значит, уезжаешь...

***

Лера обнаружила мать в её голубовато-серой комнате, всегда предельно опрятной и холодноватой. Мать сидела перед телевизором на угловом диване, поджав под себя сильные длинные ноги в белых носках. Необычная моложавость этой пятидесятилетней женщины могла вызывать как завистливую неприязнь, так и одобрительное приятие. Зависит от того, кто смотрит и в какой ситуации. Лера тоже могла то любоваться своей матерью, в основном в детстве, то отвергающе не понимать, это уже с юности, как мать смеет выглядеть почти как сверстница дочери. При этом ещё и ожидать, что дочь как маленькая будет неотторжимо к ней привязана. Вот если бы она предстала немощной морщинистой старухой, тихой и безропотной, тогда, может, и появилось бы понимание необходимости оставаться с ней рядом.

На этот раз мать повернулась к Лере с необычно открытой приветливостью, правда, несколько нервической. Лера растеряно застыла, заморгала, словно видя мать не в фокусе. Что явственно ощущалось, так это исходившая от матери колеблющаяся, вкрадчивая теплота. Лера перевела взгляд на мелькавшие на экране телевизора картинки. Потом села рядом с матерью.

Телевизор погас. Людмила развернулась к дочери, молча, изучающе уставила на неё взгляд. Поразил непривычный интерес, с которым мать смотрела. Лера оперлась на спинку дивана. Внезапно рука матери сделала взмах, и Людмила притянула дочь к себе. Лера ответно двинулась так, чтобы матери стало удобнее. Порывисто облегчённым был у обеих вздох.

– Ты у меня красавица. – Восхищение матери было тихим и убежденным. Невероятно было услышать такое. А Людмила продолжала: – Знаешь, что я решила? Давай сделаем ремонт.

– Здесь и так всё в полном порядке.

– Изменим цвет стен. Какой бы тебе хотелось в твоей комнате?

– Я как-то не думала.

– Может, с розоватым оттенком? А в этой сделаем молочно-жёлтый. И на диван купим цветные подушки. А то у нас как-то одноцветно. Нужно и разнообразие. Верно? Чтобы нам тут с тобой было хорошо.

Лера встревожено поднялась с дивана и, сделав пару шагов прочь, оглянулась на мать. Та смотрела с искательным выжиданием. Лера отвергающе повела головой и направилась к двери.

***

На пути из Вологды в Казань Лера оказалась в Москве ранним июльским утром. Здесь пересадка. Казанский поезд отходит поздним вечером, и Лера налегке отправилась в Замоскворечье. Там в переплетении переулков у Ордынки стоит дом, где обитает родня. Давно не виделись. В Москве – лет пять назад, а в Вологду бабушкина сестра Анастасия уже не помнится, когда приезжала. Замуж в Москве Анастасия вышла поздно, хоть и за вдовца, но профессора.

Дверь открыл муж Анастасии, полноватый, но не рыхлый, а просто солидный, лет за семьдесят Виктор Семёнович.

Воздушно приобняв Леру, Виктор Семёнович плавно, словно в танце, повёл её в большую комнату. Из трёх её окон шёл беловатый, уже достаточно сильный свет. Его хватало, чтобы на стеклянных дверцах сервантов и мелких их наполнений мягко поигрывали его отражения. На поверхностях высоких ваз в углах у окон птицы и цветы тоже, но слабее откликались на косо падавший на них свет.

Обогнув стол на середине комнаты, Виктор Семёнович подвёл Леру к длинному дивану под окнами и попросил посидеть, пока он сходит проверить, как там Анастасия Ильинична, ей нездоровится.

Сидеть на диване Лера не стала, а двинулась по периметру комнаты, признавая взглядом то, что помнила по предыдущим приездам, а на то, что не помнила, слегка хмурилась. Застыла Лера перед картиной, висевшей у двери. В картине, окаймленной тяжёлой рамой, открывался вид города. Стоял он на высоком берегу реки и был окружён белёной, с размытыми розовато-голубыми полосами, каменной стеной. По углам высились три круглые башни. За стеной золотятся купола с крестами, пониже выступают красновато-бурые, луковично-изогнутые верхи домов. От стены – заснеженный скат к замерзшей реке. По низу склона – холодная вечерняя синева, а на середине русла снег розовато отражает закатный свет. Темнеют на склоне и снежном русле разноцветными пятнами укутанные фигурки людей, мохнатые лошадки и расписные повозки. Ближе к нижней планке рамы, на другом берегу уютно пупырятся коробочки домов с вкраплениями узорчатых древесных крон. Чудесно застывшая, сказочно древняя благодать под богатырской защитой белокаменного города.

– Что это? – Лера обернулась на шаги за спиной. – Старая Москва?

– Скорее фантазия художника, – небрежно ответил Виктор Семёнович.

Приблизившийся профессор держал под руку жену, болезненно одутловатую, в длинном, наспех подпоясанном халате. Старуха неожиданно живо встрепенулась, не вскинув, а скорее выдвинув вперёд голову.

– Работа очень известного художника, – сипло, но наставительно выговорила она.

Потом попросила мужа:

– Проводи меня, хочу прилечь.

Лера снова осталась в комнате одна. Через минуту в комнату вернулся Виктор Семёнович и сказал:

– Давай пойдём погуляем. Ты в Казань едешь, а у нас тут тоже кое-что татарское есть. Явно, правда, больше в названиях сохранилось. Есть даже в Замоскворечье старая мечеть на Татарской улице. Но туда мы не пойдём, улица эта не очень интересная. А пойдём мы…

По Голиковскому переулку, коленцами ведущему к Малой Ордынке, тихой, скрытно живущей. От Малой на Большую, тоже Ордынку, шумливую от машин и всяких на ней людей. Потом ещё переулки толмачей, когда-то, в давние времена толковавших татарскую речь на русский – Толмачевские переулки, узкие и кривоватые.

Двигались профессор и вологжанка по району Ордынки размеренно и вроде вникая в пространство. При этом Виктор Семёнович по-верблюжьи важно поводил головой, а Лера оглядывала разворачивающийся городской пейзаж с прищуренным по-лисьи выжиданием.

Кажется, пока ничего примечательного для неё в нём не было. Старые отреставрированные особнячки привычно милы и скромны. Никаких скульптурных наверший, шпилей, башенок, никаких роскошных фасадов. Даже декор окон и карнизов прост, без всякой узорчатости, какая есть в Вологде. Возникшие в ряд со старыми домами дорогие новоделы нос особо не задирают, не выпячивают свою особость. А ведь это центр столицы. Где же величие и размах?

– Какое тут достойное спокойствие! – сентиментально вырвалось у Виктора Семёновича.

– Такое спокойствие и у нас есть в Вологде, – фыркнула Лера. – Скучно это.

Виктор Семёнович с тревожным интересом взглянул на Леру.

– Ну да, понятно, – согласился он. – Ты устала, ранний поезд. Но давай ещё пройдём немного дальше.

А дальше маячит выход Ордынки к набережной. По мере к нему приближения в проёме улицы вырастают на дымчато светящемся горизонте купола и башни. Купола разновелики и округлы. Башни островерхи и почти одновысотны. Возвышаясь вдалеке, купола и башни темны и изящны. Не видно ни горделивой крепости Кремля, ни восточного многоцветья Собора. На границе Ордынки и Кадашевской набережной пустынно. До Собора и Кремля – длинный переход по мостам через канал и реку. А там ещё и широкий пологий горб площади.

Лера устало припала к предплечью спутника. Тот, приобняв её, проговорил:

– Вид-то какой! Весьма выразительный.

Лера смотрела на этот вид с приязненной тоскливостью. Её спутник, глядя на него, то ли усмешливо, то ли одобрительно покачивал головой.

***

Когда Лера, выспавшись, вышла к столу, обнаружила кроме супругов внука их, Кирилла – из Питера. Узнать его было нетрудно, хотя не виделись уже много лет. Теперь ему лет 30. Густой волной тёмно-русые волосы зачёсаны на бок. Кисти рук, распрямленные на столе, мягкие и гибкие, пальцы то сгибаются, то распрямляются, но не от нервозности, а как бы от удовольствия. Ещё бы! Он же в центре ненавязчивого любующегося внимания деда и бабки, в тепле и уюте старого домашнего очага.

При виде Леры в футболке и шортах Кирилл откинулся на спинку стула, небрежно перекинув через неё руку. Взгляд от него шёл обволакивающий и смешливый. Лера ответила ему слегка недоумённым поднятием бровей и села за стол. Кирилл немного склонился через стол к севшей напротив него Лере. Как же удачно совпало, что в одно время он здесь из Питера, а она – из Вологды, он на пути в Иркутск, а она – в Казань.

– В Иркутске собираются ведущие травматологи страны, – горделиво пояснила Анастасия Ильинична, на этот раз не в халате, а в бежевом платье и причёсанная. – Вот и Кирилл туда едет.

– А что в Казани? – полюбопытствовал Кирилл. – Говорят, вполне европейский город.

– Казань? Европейский? – хмыкнула Анастасия Ильинична. – Глухая провинция. Была я там.

– Была ты там лет 30 назад, – пробурчал Виктор Семёнович.

Лера порывисто вздохнула и скользнула взглядом по московской родне.

– Не знаю, как там… – Лера повертела пальцами рукоять вилки. – Я ещё в Казани не была. Приеду, увижу. – И, встретившись глазами с Кириллом, с вызовом добавила: – Туда уехал жить мой близкий друг.

– Татарин? – быстро осведомилась Анастасия Ильинична.

– Да. А что?

– Ничего. Просто спросила.

Тут встрял Кирилл:

– Лера, ты, кажется, на фоно играешь?

– Она в музыкалке преподаёт. – Анастасия Ильинична начала собирать со стола тарелки.

– Может, сыграешь нам? – предположил Виктор Семёнович, тронув Леру за плечо.

Ещё ни разу Лере не доводилось бывать в кабинете Виктора Семёновича, и она любопытствующе последовала за профессором. Замыкал Кирилл.

Тёмно-бежевый во всю комнату ковёр, окаймлённый геометрическим орнаментом, отозвался пружинистой мягкостью под подошвами тапочек. Лера подошла к чёрному фортепьяно, стоявшему между высоких книжных шкафов, большую часть которых закрывали прозрачные дверцы с тонкой гравировкой по стеклу.

Лера открыла крышку фоно и стоя проиграла арпеджио. Села на подставленный Виктором Семёновичем стул, и сразу, без вступления пошло чистое, пронзительное звучание вальса провинциального городка. Виктор Семёнович облокотился о крышку пианино и направил взгляд к окну. Быстрота и замедление вальсирующего ритма… Щемящая простота и трогательность мелодии…

Слева к фоно подсел Кирилл и повёл ритмичную басовую партию, добавляя звучанию тревожность. Лера едва заметной улыбкой откликнулась на присоединение Кирилла. Слажено, с пониманием друг друга они дошли до трагически взрывной части, а после – словно утомленный возврат к простоте ведущего мотива. Завершилась игра четырёх рук пробегом по клавиатуре и удаляющимися колокольчиками последних нот.

– Да-а-а… – протянул Виктор Семёнович. – Несмотря на свою крепкую русскость Гаврилин не лишен европейской утонченности. Что ж, теперь, – буднично добавил он, – пошли пить чай.

За чайный стол Лера и Кирилл сели рядом с одинаковым возбуждённым блеском в глазах. Они оба пребывали в особом друг с другом взаимодействии...

***

Двигающиеся по платформе люди обтекали Леру, выжидательно стоявшую с чемоданом у ног. Она то смотрела назад, то вглядывалась вперёд. Макса нигде видно не было. Поезд стоял в Казани уже пятнадцать минут, людской поток редел, и Лера решительно окаменевала. Представлялось, предвкушалось всё совершенно не так.

– А вот и я! – возглас Макса, и Лера опустила взгляд, смотревший поверх вагонных крыш.

У Макса на лбу блестел пот, а нос раскраснелся и выглядел приплюснутым. Виновато сунув Лере цветы, Макс взялся за чемодан, поясняя на ходу, что его машина сломалась, пришлось просить родственницу подвезти, а она перепутала время.

Родственница оказалась высокой темноволосой девушкой, в общем миловидной. Резеда. Приветливо кивнув Лере, она открыла багажник, а Макс приглашающе открыл Лере заднюю дверцу машины. Сам устроился на месте рядом с водительским. Сел привычно, будто не раз ездил с Резедой в её машине.

Тронулись. Макс положил руку на верх водительского кресла, чуть ли не касаясь шеи Резеды, обернулся к Лере на заднем сиденье и сообщил, что они отвезут её в гостиницу отдохнуть, а позже заедут за ней обедать. Лера недоумённо расширила глаза.

– Отличная гостиница, – пояснил Макс. – В центре. «Булгар».

– Да, очень удобное расположение. Все главные достопримечательности недалеко, – подтвердила Резеда.

Тут она ловким поворотом вывела машину на широкий проспект. Здесь старые малоэтажки, среди них были и деревянные, сменились современными многоэтажными коробками. Зелени было мало.

– Улица Татарстан, – пояснила Резеда, взглянув через зеркало у ветрового стекла на Леру, повернувшуюся к боковому окну. – А вон та дорога ведет в Иннополис, там теперь живёт и работает наш Макс. Там все технологично и современно.

– Да, я знаю, – невольно вредным голосом откликнулась Лера.

***

В номер гостиницы Макс проводил Леру один. Положив чемодан на подставку, обнял Леру и поцеловал за ухом. Обещав заехать в два часа, направился к двери.

– Подожди! – она остановила его. – Я не понимаю. Почему я должна жить в гостинице? Почему не с тобой?

– Лера! – Макс уставил на неё терпеливый взгляд. – Так сейчас лучше. Гостиницу оплатил дядя Камил. А потом видно будет.

– Что будет видно? – с вызовом спросила Лера в опустевшем номере.

***

Напрасно всё это... Но разве можно было предвидеть? Нет, надо набраться мужества и выдержать эту Казань.

Полежав ничком на кровати, Лера достала мобильник и выстукала номер телефона. Ответил густой мужской голос. Да, это Владимир Сергеевич. Приехали из Вологды? Учились, значит, у Терехова. Да, замечательный он музыкант. Конечно, можно встретиться, но дня через два. Сейчас не в Казани. Гастроли. Обязательно при встрече поговорим, всё обсудим. Мягко так сказано, сердечно.

Какой милый! Какой отзывчивый этот давний друг учителя. Таких в родном городе трудно встретить.

Лера вскочила с кровати и в зеркале, висевшем напротив постели, увидела себя. Нахмурилась, помедлила и, встряхнув головой, состроила надменную физиономию.

***

В полдень Казань уже успела сильно накалиться солнцем, сиявшим на ярко-синем небе. Под его палящими лучами Лера поплелась к метро. В сумрачной его прохладе нужно было проехать один перегон, и снова на жаркую улицу. По ней пришлось долго огибать невзрачного вида строения. Через квартал – Большая Красная, где по совету Резеды, можно посетить музей Казанской иконы Богоматери.

Но что такого уж очень интересного может там увидеть Лера из Вологды, где есть первозданные фрески Дионисия, нежные и яркие, и не какой-то уцелевший кусок, а на всём пространстве сводов, стен и столбов. Два раза довелось их Лере видеть, один раз со школьной экскурсией, другой – с подружкой из музыкального колледжа, когда ездили в Ферапонтов монастырь под Вологдой. И вот с тех пор сокровенно Лера знает, что есть подле её родного города драгоценный ларец – с виду обычная церковь, а внутри чудно горят многоцветные сокровища.

В стеклянных витринах казанского музея много гладких красочных икон. Однако той первоначальной с Богоматерью, там нет, погибла. А эти, что есть, писаны «в меру и подобие» с неё, много веков назад обретённой на пепелище горевшей Казани, а потом в начале ХХ века, ещё до революции порубленной и сожжённой вором.

Из музея Лера пошла бродить по улицам города наугад, без всякой цели. А что ещё делать? Не следовать же рекомендациям всезнайки Резеды. Лера сама будет решать по дороге, что стоит внимания.

То ли просто так получалось, что, потея под жаркими лучами, Лера не попадала в затенённые деревьями места, или же на самом деле это городское пространство по-степному открыто солнцу, и только дома дают тень и защиту... А дома здесь попадались всё больше солидные, толстостенные, не коробки какие-то, а больше с декором. Что ж, старается Казань быть третьей столицей, стоящей на восток от европейского центра империи.

И что? Остаться здесь жить? В этом разноликом жарком городе? Так ведь предполагается, что жить будет с Максом. Только он сейчас… Ладно, вечером приедет и, может, что-то станет ясным.

Лера села в сквере напротив внушительного белого здания с длинной колоннадой по центру и поменьше – по бокам. На фронтоне надпись. Из неё понятно, что это Казанский университет. Чем знаменит? Припоминается: работали здесь Лобачевский, Бутлеров и, кажется, Бехтерев. Был здесь и Ульянов, но не доучился. А до Ленина был студентом Лев Толстой и ещё какие-то знаменитости, Лере не припомнить. Россия несла с Запада на Восток свою европейскую культуру, так, что ли? Похоже, что так.

Лера потёрла кулаками глаза и мелко зевнула. Скучно смотреть на это длинное, чуть ли не в полквартала строение. Ну да, внушительное, с изящной строгостью. И оттого, наверное, занудное. Столько подобных есть, что уже не впечатляет. Даже в Вологде есть похожие, хоть и поменьше. А хочется чего-то необычного, экзотического. Есть такое в процветающей Казани? Позвонить, что ли, Резеде?

– Что-то необычное? – переспросила Резеда. – Надо ехать во Вселенский храм. Там всё в одном месте – и сфинксы, и маковки, и минареты, и шпили, и ступы. В общем, там не соскучишься.

***

Машина крутилась по пригородным улочкам, за окном утомительно мелькали то развороченные площадки, то заурядные домишки, то серые промзоны. Лера уставила в окно слепой взгляд. Она будто впала в анабиоз: на поверхности бесчувствие, а внутри теплится ожидание толчка к пробуждению.

И вот оно, то самое ожидаемое! Лера оживлённо припала к окну. Сунув деньги таксисту, с неловкой быстротой вылезла из машины, не спуская глаз с того, что перед ними возникло. Это было нечто. И было оно поразительно – цветасто и размашисто раскинувшееся чуть ли ни на квартал сооружение. Возвышались на нём разнообразные навершия – волнистая пирамидка, луковичный купол, острый шпиль, узкая башенка… Соединено в одно то, что вообще-то строится раздельно в разные времена и в разных частях света. Ошеломлённо светлея лицом, Лера вошла в это сооружение.

Пройдя по узкому проходу, она оказалась в широком, под низким потолком зале. Стены его и колонны испещрены знаками птиц, солнечных дисков, лодок и вытянутых фигур людей. Разноцветными крупными бусинами эти образы обвивали несущие части зала. Загадочны они, полны непонятного смысла. И зачаровывают. Может, было бы в них что-то даже пугающее, если бы краски не были очень яркими и жизнерадостными.

Путь по храму продолжался. Лера вошла в другой зал – золотисто-лучистый. На возвышении в застывшем блаженстве загадочно улыбалась сидящая скульптура. Никак Будда... Горели драгоценными красками алого, лазурного, жёлтого потолок и стены. Опустив веки, Лера видела те же краски волнисто танцующими. Ощущалось лёгкое летучее тепло.

За новыми ощущениями – в другой зал, затем в следующий… Сменялись образы, знаки, символы. Из каждого зала Лера выходила с глуповатой счастливой улыбкой. Пусть в этом сооружении китч, аляповатость! Всё равно здесь человека охватывало почти детское, доверчивое ощущение покоя и радости.

***

Макс повёл Леру ужинать в ресторан.

– Здесь отличная кухня, – деловито отметил Макс. – Когда бываю в Казани, обычно здесь обедаю.

– А куда ты ходишь ужинать? – усмешливо поинтересовалась Лера.

– Тебе, что, здесь не нравится? – удивился Макс. – А по-моему, тут вполне. – Макс захлопнул меню. – Кстати, как раз сегодня у меня был разговор с дядей насчет работы для тебя. Пока есть место аккомпаниатора в танцевальной студии. Не очень, да?

– Ну почему же, – холодно возразила Лера. – Всё-таки деньги. Не на твоей же шее сидеть.

– Мне не трудно, – неожиданно ласково заявил Макс, – помогать тебе, пока ты не освоишься.

– Ты думаешь, я освоюсь? – вырвалось у Леры надрывно.

– Если сама захочешь, то да, – улыбнулся Макс.

– А ты сам хочешь?

– Лера, честно, я очень рад, что ты приехала. – Макс попытался схватить мелко поглаживающую скатерть Лерину руку, она её отдернула. – Но пойми, мне надо тут освоиться. Пристроиться надо к здешней жизни.

– Это понятно. Но я не понимаю, почему мы не можем жить вместе.

– А разве сейчас мы не вместе?

– Тут? – Лера махнула рукой на зал, скривив лицо.

– Ну хорошо. Если тебе здесь не нравится, пойдём отсюда.

Макс под руку вывел Леру из ресторана. До машины шли молча. Макс поддерживал Леру, приобняв. Открывая одной рукой дверцу машины, другой он притянул к себе Леру, его щека прижалась к её лбу, скользнула вниз. Губы Макса были твёрдые и горячие. Как нельзя кстати пришёлся этот поцелуй. После него оба сели с довольным видом в машину.

Молчание в машине было согласным, с искрящимся поглядыванием друг на друга. Когда выехали на окраину города, Лера расслабленно прислонилась к косяку дверцы. За окном мелькали бусинки огней.

Пригород кончился, пошло пустынное пространство. И вот среди совершенно плоской равнины показались башни многоэтажек, светящиеся частыми пятнами окон. Они кучно подымались среди природной пустынности. Далёкий горизонт помечала длинная полоса сине-алого цвета. Геометрически выверенные строения становились выше и отчётливей. Приближался Иннополис. Новый придуманный город.

Квартира Макса – студия с минимумом мебели: на металлических ножках стол с тремя стульями по сторонам, над ним подвесная лампа на пружинной дужке, тёмно-серые шторы на окне. Напротив стола встроенный шкаф, в углу узкая тахта под цветастым покрывалом, подле неё небольшой рабочий стол с компьютером. Выглядела комната несколько убого, хотя все предметы были новенькими. Вроде рассматривать тут было нечего, но Лера продолжала обводить комнату изучающим взглядом, словно выискивая что-то, чего явно не было. Впрочем, за полотном открытой двери проглядывал край какой-то фотографии в рамке. Лера подошла и прикрыла дверь. Открылся снимок, на нём она – Лера. Сфотографирована она издали, так что в объектив попали с одной стороны берег озера, с другой – белевшая монастырская стена.

Возвращаясь из кухни, Макс плечом толкнул дверь, давая себе пройти. Лера тихо из-за неё вышла. На стол Макс поставил две бутылки пива и тарелку с беляшами. Потрогав их костяшками пальцев, понёс обратно на кухню, и там зашипела сковородка.

– Беляши делала моя тётя, – пояснил Макс, возвратившись в комнату. – У неё отлично получается. Садись за стол.

Лера подошла и, постояв подле Макса, села ему на колени. Обняв за шею, прижалась.

*

Солнце с нарастающим пылом заливало светом равнинное пространство, расчерченное волнообразными линиями низких холмов. Их желтовато-зелёный тусклый окрас разнообразила блекующая голубизна изгибчивого речного русла. Но эта картина была бы хорошо видна с высоты, а Резеда вела Леру по плоской поверхности, где виднелись только отстающие далеко друг от друга беловато-серые безжизненные строения, окружённые пожухлой от жары кошеной травой.

Идя на полшага впереди Леры, Резеда внушала ей, что эти видневшиеся мёртвые строения некогда были прекрасными мавзолеями, мечетью и прочими сооружениями когда-то процветавшего города Булгар. Прежде, чем окончательно превратиться в руины, Булгар не раз возрождался из пепла после разрушительных набегов соседей и нахлынувших издалека монголов.

Лера покорно слушала повесть о великом городе Булгар, устало глядя на унылые развалины и раскопанные непонятные фундаменты. К тому же на макушку давил жар солнца. Хорошо Резеде под защищавшим её от солнца зонтиком. Она предлагала Лере нырнуть к ней под это укрытие, однако тогда бы пришлось оказаться вплотную к её плотному высокому телу, от которого даже на расстоянии доносился сладковато-пряный аромат. Смущавший аромат. Да и не хотелось оказаться зависимой от милостиво принявшей под свою защиту Резеды.

– Вот и Северный мавзолей! – провозгласила Резеда, подводя к низкорослому сооружению под широким куполом. – Думаю, это последнее, что мы осмотрим.

С сочувствием оглядев осунувшуюся, скукожившуюся от жары Леру, она уверенно двинулась к деревянным дверям мавзолея.

Внутри – сухая прохлада. Грубая кладка стен. Овалом идущие, они уставлены каменными плитами. Вытянутые фигуры плит словно полукругом стоящие монахи в серых балахонах. На груди у каждого высечены витиеватые символы. Нашёптываемый Резедой перевод с арабского пролетал мимо ушей. Смысл неважен. Зачаровывает узорчатая вязь начертаний и мягкий холод, идущий от надгробий.

И опять движение вдоль плит. Вязь надписей напоминала переплетение опушенных снегом ветвей. Взгляд скользил по череде надписей то застревая в них, то вырываясь, пока Лера не наткнулась на стоявшую у двери Резеду.

Опять вышли на открытое горячее пространство. Гигантский купол синевы над ним был ограничен только способностью видеть. Мешало воспринимать и то, что при взгляде наверх надо было сильно прищуриться.

При выходе с территории заповедника Резеда предложила перекусить. За столиком она спросила уплетавшую плов Резеду, действительно ли у булгар был арабский язык.

– Да нет, был свой обыденный язык, тюркский. Арабский знали только ученые, купцы и духовенство. У них с арабским миром были тесные связи. Особенно с Багдадским халифатом. Оттуда и пришёл к нам ислам. Ещё до монголов. Булгар был самым северным исламским государством. Это от нас Орда взяла ислам.

– Надо же, – скучно отозвалась Лера. – А ты, значит, знаешь арабский.

– Да, я же учу его в университете. Тебе Макс не говорил?

– Макс? – напряглась Лера. – Вообще-то мы о тебе с ним не говорили.

Резеда чуть заметно дернула губами в улыбке. Наклонившись через стол к Лере, она доверительно выговорила:

– Ты же понимаешь, Максу надо у нас освоиться, многого здесь достичь. Не мешай ему.

– Да я и не собираюсь! – резко откликнулась Лера. – Наоборот. Мы с Максом планируем здесь обосноваться.

– Вот как! – с едкой иронией воскликнула Резеда и обмахнулась бумажной салфеткой. – У Макса есть нужная профессия, а ты что будешь здесь делать?

– Дядя Макса уже нашел мне работу.

– Дядя Рашид? Неужели? – Резеда изобразила на лице удивленную радость. – Вот не знала! Ведь дядя Рашид мне всё насчёт Макса рассказывает.

– Значит, не всё! – влепила Лера Резеде.

– Если важное, то говорит, – жёстко улыбнулась та. – Я им и не кровная родственница, но они меня ценят, и я в курсе, какие у них планы насчёт Макса.

– И какие же? – спрошено с напускной небрежностью.

– Это наше семейное дело, – колко отрезала Резеда.

– Ну и замечательно, – деланным зевком отметила Лера.

Ну что ж, раз так, то так. Видно, на прежнее, что было в Вологде, нечего рассчитывать. Не сбегать же сейчас! Нет уж, такой радости не дождётесь!

***

Ночью сверкало, громыхало, лило. Но грозовое бушевание внутрь домов не проникало, разве только кому-то не давало спать. Когда же утром проснулись, всё прояснилось, стало промытым и посвежевшим. Правда, кое-где затрудняли движение поваленные деревья и отломленные ветви. А так всё было хорошо. Последующие дни были умеренно тёплыми. Никаких катаклизмов.

Лера наконец получила приглашение встретиться с вездесущим, но до сих пор ею не виденным дядей Макса. На встречу с ним Лера отправилась одна. Макс, как стало уже привычным, был занят. Но это перестало уязвлять. Выработалась внутренняя анестезия. Боль не ощущалась. Охватило и держало бодрствующее забытьё. А в нём установка: надо выдержать это время, а потом жизнь к чему-то так или иначе приведёт.

Стены комнаты были украшены фальш-арками с верхом, изогнутым завитком. Блеску помещению придавали две друг за другом висящие хрустальные люстры. Низкий, длинный, с инкрустациями стол перед угловым диваном в парчовой обивке был уставлен сладостями и фруктами. Всё правильно, Лера приглашена к четырём, время чая.

Рашид Фазилович усадил Леру, выглядевшую маленькой в большущей комнате, и она почти утонула в пышных подушках дивана.

Лера отхлебнула чай с травянистым привкусом.

– Берите, пробуйте наши сладости, – пригласил Рашид Фазилович, внимательно из-под опущенных складчатых век рассматривая Леру. Руки сложены на тугом животике. – У вас таких нет.

– Вообще-то кое-что такое продаётся. – Лера осторожно положила кусок чак-чака на тарелку.

– Неужели? В Вологде? – ровным голосом удивился Рашид Фазилович. – Хотя, конечно, и у вас там есть татары. Но я рад, что Макс решил жить в Казани. Как вам наш город? Многое успели посмотреть? Резеда хороший гид, часто водит туристов.

– Я здесь не туристка. – Лера выпрямилась, сдвинувшись на край дивана.

– Понимаю, понимаю. Ну и как вам перспектива работать в танцевальной студии?

– На первое время подходит.

– Вы, что же, рассчитываете на что-то большее? Вот Максуд сможет скоро получить хорошее место. Но вы, с вашим образованием, с вашей профессией… Знаете, что бы я вам посоветовал – вернуться к своим в Вологду и там где-нибудь поблизости получить высшее образование. Вы же только колледж окончили?

Лера вытерла салфеткой пальцы.

– Вы не думайте, – она скользнула взглядом по плотному лицу собеседника, – я не рассчитываю на вашу помощь. Спасибо, что хоть со студией помогли. Но у меня здесь есть, кому меня поддержать. Из моего круга. Тоже музыканты, друзья моего учителя в Вологде.

– Что ж, я рад. Кстати, Резеде вы понравились. Говорит, вы с характером и Максуду мешать не собираетесь.

У Леры перехватило горло, она с трудом перевела дыхание и поднялась с дивана.

– С Максом мы сами разберёмся. Без Резеды. – И Лера, прощально кивнув, пошла из комнаты.

– Без Резеды тут вряд ли обойдется, – внятно было брошено вслед.

***

Надо было заехать к Резеде за системным блоком. Поэтому Макс оказался у неё дома впервые почти за год жизни в Казани. Дверь открыла полноватая, мягкая женщина. Сразу поняла, к кому он пришёл и, улыбчиво кивнув на закрытую двухстворчатую дверь, ушла куда-то вбок.

Из-за двери неслись стремительные грозные звуки аккордов. Макс приоткрыл дверь. На чёрном рояле играла Резеда. Она была в открытом чёрном платье. Тёмные её волосы высоко забраны на затылке, оголяя всю длину белой шеи. Макс закрыл за собой дверь. Мощную отрывистость сменила нежная текучесть вальса.

Макс молча прислонился к дверной створке. Игра резко прервалась, и Резеда крутнулась на стульчике к Максу.

– Что так долго? Мне через час уходить.

Кивнув на высокую картонную коробку у шкафа, Резеда пояснила, что один знакомый это отдал ей перед отъездом. Но такой мощный системник ей не нужен, поэтому решила, что он больше пригодится Максу.

Скользнув взглядом по коробке, Макс снова уставился на Резеду и выдохнул:

– Какое у тебя платье…

– Тебе нравится? – Резеда слегка улыбнулась. – Для концерта. Попросили сыграть на юбилейном вечере в музыкальной школе. Так что? Нужен тебе комп?

Макс оторвал взгляд от Резеды и присел у коробки. Пробежал глазами надписи и с довольным видом кивнул, сказав, что заберет, когда будет с машиной.

– Может, сядешь? – Резеда указала на кресло у стола. Она вытянула на коленях оголённые до плеч руки, свесив тонкие кисти вниз.

– Ты, что, в музыкалке подрабатываешь?

– Просто я там училась. И вот видишь, пригласили выступить. Я там была на хорошем счету. Устал? – Резеда ласково обволокла взглядом Макса.

– Нет? Почему? – с запинкой спросил Макс.

– У меня два билета в оперный театр на «Турандот». Хотела позвать Леру, но она на днях так сердито отказалась ехать со мной посмотреть Свияжск, что, думаю, звать её бесполезно. Может, ты пойдешь со мной?

От пристального затягивающего взгляда Резеды было не уклониться. Макс облизнул пересохшие губы и согласился.

***

При выходе из парка у Макса зазвонил телефон. Лера. Сказал ей, что пора бы встретиться. Когда? Давай завтра. Не получится. Должна пойти на концерт, где выступает Мазуров. Какой ещё Мазуров? Забыл? Говорила же, что это приятель Терехова. Так вот этот Мазуров обещает помочь с работой и подготовкой в консерваторию. Невмоготу уже в студии.

Но помочь Лере сменить работу у Мазурова всё как-то не получалось. Не подворачивалось ничего подходящего.

***

Прошел год.

В конце августа казанский поезд привёз Леру в Москву. На этот раз в багажную ячейку кроме чемодана Лера засунула ещё и дорожную сумку.

Теперь надо было как-то убить время до поезда в Вологду. К родственникам ехать не хотелось. Никакие расспросы выдержать сейчас было не по силам. Лучше молча где-нибудь побродить.

Чрез несколько часов, протащившись несколько метров по указателю к метро, Лера опустилась на скамейку, подёргивая, похоже, что плаксиво, уголками губ. Неподвижным закрытым взглядом уставилась вперёд, и в нём появился слабый интерес.

Напротив оказался нарисованный на длинной стене лес, плоский, с ядовитой тёмностью зелёный. И всё же узнаваемо лес – листва, стволы, ветви. Но с такой очевидностью ненастоящий, подменный лес, что смотреть на него никакой радости.

Вдоль разрисованной стены двигались люди. Незнакомые лица напоминали маски с выражениями озабоченности, любопытства, раздражения, усталости. Отстранённые лица. Позвонить, что ли, Максу? Обещала ведь. Но так ли ему это надо? Можно это сделать уже в конце, из Вологды.

Задул ровный, сильный ветер. Воспринялся как леденящий. Лера поёжилась и обхватила себя руками. В таком положении не хватало ещё, чтобы появились слёзы.

Удержало мягкое прикосновение чьей-то руки. Лера выпрямилась и посмотрела на руку. В подтверждение догадки, чья она, такая гибкая и крепкая, рядом сел Кирилл. Тот, с кем музицировала в доме на Ордынке. Элегантный, открыто смотрящий. Смешливо озабоченный: что это Лера тут – одна, одинока и тосклива. И, похоже, что замерзла. Нужно выпить чего-нибудь горячего.

Кирилл приподнял Леру за локоть, и они вместе зашагали вровень в одном ритме и размере, словно давно и сердечно друг с другом. И была в этом та же согласованность, что возникла между ними год назад во время игры на фоно.

Плечом к плечу они прошли через дверь в нарисованном лесу и сели за столик в кафе. Тягучий горячий шоколад тёк по горлу внутрь, ублажая и вызывая отраду. Такую же, как сидящий напротив Кирилл, от которого шло ласкающее тепло. Правда, немного тревожащее тепло. Но это просто такой выдался момент, такая получилась встреча. Волнения ни к чему, скоро всё закончится. Да и разговор спокойный, ни о чём.

И вдруг от Кирилла признание, улыбчивое, по-детски открытое – после игры с Лерой в четыре руки на Ордынке стал снова садиться за фоно, а то было совсем забросил.

– Мне в Казани, – с всплывшим негодованием выдала Лера, – приходилось всё время играть одно и то же, в основном ерунду для танцевальной студии.

– А теперь ты едешь к себе в Вологду, – спокойно утвердил Кирилл.

– У меня поезд в 20.35.

– Надо же! А у меня в 19.30 с Ленинградского. Это же рядом с твоим Ярославским. – И тут неожиданно от Кирилла предложение: – Давай до наших поездов побудем вместе! Потом отвезу тебя на вокзал. Правда, получится для тебя немного рано.

А что, может, продлится очарование момента? Так или иначе, это всё же лучше, чем остаться одной.

И снова в согласном ритме и темпе движение двоих. Кирилл и Лера прошли через мост на другую сторону набережной. Там деревья аллеи играли на солнце живыми красками, а за гранитным парапетом живо текла бликующая золотистым река. Ветра не было. Стояла прозрачная предвечерняя теплынь. И в этой теплыни редкая возможность быть рядом друг с другом, ни во что не укрываться, ни в слова, ни в прикидывание.

***

В Вологде тем временем Варвара Ильинична встречала дома мужа, возвратившегося из устюженского леса. Отвозил туда племянника Валеру, контуженного и от того бывшего не в себе. Таким вышел из госпиталя, и тогда появилось предположение, что лесная тишь и безлюдье дадут бедняге успокоение. После лечения стал не человек, а какой-то автомат да ещё приступы ярости, а по ночам часто крики и стоны. Надо, согласился Игорь Васильевич, племяннику помочь. Вера в силу леса подвигла его согласиться свезти Валеру на житье в лесничество.

Первый день прошел в обустройстве на кордоне. Этим занимался Игорь Васильевич. Валера только разбирал свой рюкзак, раскладывал и рассматривал свои новые для житья в лесу вещи. Всё это молча. Иногда подходил к окну и смотрел вдаль, в бугристую, с впадинами и выступами толщу ближнего леса.

Ранним утром отправились в путь. По мере отхода от кордона затухали звуки жилья, кудахтанье кур, скрип старой древесины построек. Потом стало совсем тихо.

Участок для обхода попался сосновый с узорчатым моховым покровом. Сосны были ровные и крепкие, стояли свободно, в спокойном содружестве с редкими берёзами и елями. Временами Игорь Васильевич подносил к глазам бинокль и смотрел округ. Предлагал Валерию, но тот коротко отказывался.

Сделали на солнечной поляне привал с перекусом. Насытившись, Игорь Васильевич, подперев голову рукой, стал выжидательно глядеть на Валерия. Самый момент о чём-то поговорить. Только вот о чём говорить с замкнувшимся в себе контуженным? Не о его же прошлом, что пережил, об этом в настоящем не стоит пока вспоминать. Но ведь и не о будущем говорить. Вряд ли оно сквозь нынешнюю Валерину затуманенность ему видится. Игорь Васильевич убрал руку из-под головы и перевернулся на спину.

Валера улёгся на траву, свернувшись клубком, и затих. Потом со слабым облегчающим постаныванием вздохнул и развернулся телом. Слышен теперь был редкий щебет птиц, тонкое поскрипывание деревьев и под высокими лёгкими порывами ветра шелест одинокой берёзы у края поляны.

***

Пробыл Игорь Васильевич на кордоне с Валерием ещё три дня. Уехал один. Валерий остался.

То, что Валерий остался на кордоне, Варвару Ильиничну обрадовало. Но нежданное появление Леры встревожило. Видя, как Лера тащит в дом чемодан и дорожную сумку, спрашивая на ходу, можно ли ей пожить в их бывшей с матерью комнате, Варвара Ильинична ещё больше насторожилась. Вслед за внучкой войдя в давно пустующую комнату, осталась стоять у двери.

Лера, подойдя к окну, с усилием его открыла. Снаружи соседский сад почти впритык к их дому играл на утреннем солнце густой листвой. Лера замерла лицом к саду, потом резко развернулась и, поставив чемодан на стул, села на голую со свёрнутым матрасом кровать.

– Так я здесь поживу, хорошо?

– А как же мать?

– Она не знает, что я приехала. Потом позвоню.

– Ну знаешь, моя милая! Так нельзя!

– Мне надо у тебя пока пожить, понимаешь?

Лера пронзительно вперилась в бабушку. И от неё – принимающий неизбежное согласный кивок.

Лера рывком развернула матрас и ничком опрокинулась на него, закрыв глаза.

***

Варвара Ильинична жарила сырники. Лера постояла за её спиной. Может, хотела обнять, но не сделала этого, а подула ей в затылок и села за стол.

– Ты как сюда? Навсегда? – спрошено у неё.

– Видно будет.

– А что, уж ты прости, что Макс?

– Он там.

– А ты что?

– А я сейчас здесь.

Не поняв, Варвара Ильинична недовольно покачала головой. Тут в кармане её халата раздался звонок мобильника. Оказалось, что Людмила. Сказано ей, что дочь её здесь. В ответ никакого удивления, только с подчеркнутой твердостью требование:

– Пусть ждёт! Скоро буду.

Появление Людмилы было шумным. Только войдя в дом, она на повышенных тонах стала отчитывать Варвару Ильиничну. Но за что, Лера не могла разобрать, до неё доносился лишь шум голосов.

Потом Лера была вызвана к матери в большую комнату. Вошла туда с застылым замкнутым видом и села на стул напротив матери в кресле.

Людмила молча вглядывалась в дочь. Та позволяла ей это делать с вызывающим видом. Пристальный взгляд матери был на редкость внимательным, и не замечалось в нём ни капли обычной жесткости. Лера размякла и сдвинулась с края стула глубже к его спинке.

Мать порывисто встала и, шагнув к дочери, словно жалостливо, провела рукой по её голове. Лера вывернулась из-под поглаживающей руки, заявив, что будет жить у бабушки.

– Очень хорошо. – Людмила вернулась в кресло. – Дома как раз заканчивается ремонт.

– Я останусь здесь надолго, – упрямо заявила Лера.

– В твоей комнате я всё поменяла, обои, шторы золотисто-бежевые и покрывало на кровати такое же. Ещё новое зеркало почти в пол. Я всем говорила, что ты вернёшься из Казани. Ко мне.

– Мама, это не так! – Лера мучительно сморщила лицо.

– Не хочу ничего слышать! Вот приедешь домой, увидишь, как там стало, и всё будет хорошо.

– Я поеду в Петрозаводск учиться в консерватории! – выпалила Лера.

– Делай, что хочешь, но жить ты будешь дома со мной.

Лера отчаянно покачала головой, вскочила и, постояв перед матерью, глядя в сторону, вылетела из комнаты.

***

Наконец Лера вроде бы решительно настроилась на то, как сделать так, чтобы стало в её жизни по-другому. Но, чтобы приступить к делу, надо повидать человека, который может помочь поставить точку, либо поддержав, либо к чёрту послав это её решение.

И вот она уже сидит рядом со Всеволодом Витальевичем. Лера то поднимала на Терехова глаза, то смотрела вниз, повторив пару раз:

– Вот так, я снова здесь.

– Ну и хорошо. – Терехов коснулся твёрдой тёплой ладонью Лериной руки. – Успокойся. Правильно, что приехала обратно.

– Но я не хочу, – вскинулась Лера, – чтобы у меня стало здесь по-прежнему!

– Однако, как я понимаю, в Казань ты не настроена возвращаться.

– Не знаю. – Лера закрыла лицо руками. – Чувствую себя там незваной гостьей, которую им надо терпеть. Даже Макс стал другим, хотя многим мне помогал. Но у него там своя отдельная жизнь.

– Не вписалась, значит. – Всеволод Витальевич удовлетворенно хмыкнул, а потом убежденно добавил: – Но казанский опыт тебе полезен. Ты ведь достойно выдержала год.

У Леры увлажнились глаза.

– В общем верно. Я доработала положенное. Но как там дальше, я не знала. Не ждать же снова помощи от родственников Макса! Я им по всему чужая.

– Здесь-то работа тебе будет!

– Знаете, что я думаю? – Лера вперила тревожный взгляд во Всеволода Витальевича. – Мне надо дальше учиться. Макс тоже так считает и даже готов дать на это денег. Я только не уверена, что могу у него брать.

– И где думаешь учиться?

– Как вы, в Петрозаводске, – преданно ответила Лера.

– Идея неплохая. Наверное, можно будет подготовиться. Педагогов найдём.

– Думаете, потяну?

– Но ты же не хочешь, чтобы было по-прежнему? А деньги у Макса бери, раз он готов платить. Макс тебе не посторонний человек.

– Не знаю, не уверена, что могу. Ему самому, по-моему, помогает его дядя. Голова идёт кругом...

– Знаешь, если бывает успех предприятия, то, как правило, мы этим в какой-то мере кому-то обязаны. Конечно, за это так или иначе придётся платить. Но, как говорится, игра стоит свеч. Да и Петрозаводск это тебе не Казань, намного ближе…

***

У Леры была подруга. А у подруги – дед на берегу Сиверского озера.

Приехали.

…В озере воды много, до самого горизонта. Встали к нему строго лицом. Завораживала тёмная, играющая драгоценными искрами вода. Это зрелище вызывало представление, что это огромный ларец с сокровищами открылся на поверхности озера. Но было в голове и то, что это сверкает мелкая рябь на воде, а там, под рябью холодная тёмная глубина. Но блеск переигрывает глубину.

И Лера пошла на этот блеск, скинув с ног кроссовки. Шатко по каменистому дну ступила в воду. Она ледяно сковала щиколотки. Даже в разгар лета озеро не прогревается. О купании и мысли не возникло, только сожаление, что такой чудный водный простор плохо подходит даже для того, чтобы просто в него окунуться.

Насколько бы здесь было лучше, если бы вода была тёплой, как на юге, и в ней можно было бы долго наслаждаться. Люди приходят к озеру, походят, поглазеют и уходят. А на юге могут нежиться и в воде расслабляться. Но это не юг, а север, здесь по-другому. Что здесь хорошо, так это бродить по берегу. Правда, местами топко. Но у монастыря идёт хорошая дорога.

– Мой дед, – хохотнула Таня, – когда его ушли на пенсию, решил пойти в здешний монастырь. Тут не только музей, есть настоящие монахи. Но то ли передумал, то ли монахи его не приняли, так что пока больше рыбачит, иногда экскурсии водит.

Подруги вышли на огибавшую монастырь дорогу. От озера монастырскую территорию отгораживала высоченная стена, спокойная и грозная, с угловой, выступающей, как бастион, башней. Уравновешивают друг друга с одной стороны – могучий дикий простор воды, с другой стороны – воздвигнутое века назад мощное защитное сооружение. Но сейчас его стены не устрашают, а просто вызывают любопытство. Если от чего и защищают, то от ветра. А в давние времена Смуты обороняли эти стены от по-настоящему страшных сил. Ударяли в них не ветра, а ядра и пули. Устоял монастырь, спасся. А в 100 километрах от него во время той же войны не выстояла Вологда, пала, была сожжена и обезлюдела.

– Есть уже хочется, – призналась Таня. – Дед обещал уху. Сейчас наверняка уже отрыбачил и варит.

Но ухи не было. Рыбу наловить деду не удалось. Внук его от другой дочери напился и буйно дурил. Отца у него не было, и деда как единственного мужчину в семье вызвали его унять.

Дед вернулся поздно вечером, тихо насупленный, с пирогом от дочери. Дед на редкость чистюля, уже какой год без жены, а в доме с дээспешной советской мебелью опрятно. И сам дед за собой следит, за своим сухожильным небольшим телом. Редкие, зачёсанные назад волосы с вьющимися на концах прядями всегда словно только что вымыты, пушисты и легки.

Пирог оказался с черникой. Как умудрились такой сделать при пьяном буянстве в доме? Ну и хорошо, что сумели. Теперь есть, что поесть. И на всех троих за столом сошёл внезапный покой.

Вдруг Таня встрепенулась с вопросом к деду:

– А все-таки, почему ты хотел, но так и не ушёл в наш монастырь? Не взяли? Лера интересуется...

– Да я это так про монастырь говорил, от досады, что меня выперли на пенсию. А из-за этого в монастырь уходить нельзя. Гидом водить туристов по церквям могу, но не больше.

– И ещё можешь миротворить, – хмыкнула Таня.

– Я свое уже отшумел. Силы остались только, чтобы по возможности достойно прожить положенное. Может, и получится, – сказал дед.

Дед поднялся со своей чашкой и, сунув её в мойку, ушёл к себе.

На старых лежанках с плоскими подушками, в застоявшейся душности комнаты заснуть что Лере, что Тане не удавалось. Поворочавшись, они остановились лицом друг другу. Смутно видя, они сцепились взглядами, и завязался разговор.

– Может, скажешь, что у тебя теперь с Максом? Он – сюда, или ты снова туда?

– Не знаю. Может, в Петрозаводск уеду. Или в Саратов.

– Зачем?

– Зачем, зачем! Надо и всё!

Лера резко отвернулась к стене и провела по ней пальцем извилистую линию. На окрашенной поверхности выступил след этого движения, смутный, прерывистый. Лера мучительно наморщилась. Вот так – повсюду выступает зыбкость, неустойчивость. Но ведь вовсе не это желается. Да, желается, желается… А может, по-другому и быть не может? Только так – зыбко, неустойчиво. Умудрись тут удерживать равновесие и двигаться дальше.

–