Спектакль – это смерть

Николай Железняк. Град на крови.– М: Вече, 2024. – 448 с.

Вставная новелла – «История замка Снежник, основанная достославным Дормандом Рыжим и донесенная сведущим» отдает Брэмом Стокером, который вместе со своим приятелем Россетти выкопал из гроба жену последнего, и та оказалась нетленной. О гробах и вампирах писала замечательная французская детективщица, антрополог по образованию, Фред Варгас – обо всем об этом вспоминаешь, читая о собственно «граде» – замке, воздвигнутом на крови, у Железняка.

Жуткая легенда старинной цитадели находит подтверждение и в вещных предметах. Автор вообще крови не боится, а здесь и подавно: в замке собираются незнакомые друг с другом гости, приглашенные недружелюбной старухой-хозяйкой, озабоченной тем, на кого бы оставить дьявольское свое хозяйство, ну а дальше – вы сами, наверное, догадались. Не отвечайте на приглашения и посулы незнакомцев.

Балканские предания в этой старинной рукописи таят ответы на кровавые загадки, вплетенные в судьбу Максима.

Рассказ о скверных, а порой и порочных явлениях нашей жизни переплетен с философскими суждениями, органично глядящимися в ткани текста: в диалогах и размышлениях, среди описаний ужасов балканской войны 90-х. Например, пассаж о том, что нереализованное стремление к власти у слабых людей становится подспудным и оттого они едва ли не опаснее сильных.

Вместе с Максимом мы становимся свидетелями странных обычаев южных славян, плясок голышом при свете месяца, разыскиваем медальон с портретом герцогини, владелицы Снежника. Нелинейность повествования искупается тем, что оно стильно. «Теплая ночь укрыла Срдж, позволяя мечтать. Глаза привыкли к тьме космоса, пронзенного россыпью звезд, падающих на землю…» Таких мест в книге много, фактически из них она и состоит, стиль, мастерство писателя, а когда нужно, и драматурга – один из слоев реальности железняковского «Града…».

Односельчане горных деревень Боснии считали больных с симптомами кровохаркания соседей вампирами, Железняк описывает обезглавленные скелеты и прочую жуть. Это опять от реальности – Абрахам Стокер вдохновлялся именно вампирскими преданиями Южной Европы, откуда они переселились в его роман «Дракула».

Есть и слой театральной реальности в расширительном значении. И иногда представляется, что россказни о перевернутой реальности, о том, что истинная жизнь течет только на подмостках, а та, что за ними, – фикция, есть самоуспокоение артистов; знакомые актеры – люди одаренные, но практичные – такого не говорили. Железняку удалось основательно поколебать эту уверенность. Его герои поглощены театром полностью, до порога телесной смерти, есть в этом что-то маниакальное. Писатель имеет прямое отношение к театру, зная этот мир не только как драматург. Потому повествование следует за человеческими страстями, вывернутыми наизнанку на подмостках.

Ближе к финалу история превращается в драматический фарс, или в трагедию в античном смысле, своего рода пьесу внутри прозы. «Жизнь – есть пьеса, в которой меня разыгрывают, и есть такие тонкие актеры, что только через них узнаю себя…» А режиссер на пороге смерти продолжает поиски: «Репетиции – это жизнь, что-то рождается. Спектакль – это смерть». Все реальности замыкаются в одном – почти полной безнадежности, тщете попыток обрести сколько-нибудь полноценное существование.

В финале романа Максим оказывается наследником Дорманда Рыжего, о коем поговаривали, что он заключил сделку сами знаете с кем, и позднейшей, изображенной на медальоне нетускнеющими красками герцогини. Это действительно занимательно, однако еще и существенно дополняет, придает глубины тексту.

Автор взялся описать процесс выхода наружу всего, что есть в людях: дарований и глупости, доброты и жестокости, подлости и простодушия, смешанных в порой тошнотворный коктейль. Писателю удалось доказать, что всему этому должно быть место в жизни – чтобы существовали благородная борьба и страсти, удовлетворение честолюбия и поиски счастья.

Понять реальную сложность жизни – вот чему, кажется, научается Максим. Путешествие к храму ли, к граду, с встреченными на пути чудищами, когда процесс важнее результата, – конструкция, как и все в искусстве, не новая.

Однако «Град на крови» создает еще одно удивительное впечатление: будто именно такой текст должен был появиться именно сейчас, будто ты искал что-то такое безотчетно, лишь предчувствуя появление оного. Что какой-то чуткий писатель должен оформить витающее в воздухе, уловить голодных призраков, запереть их в клетку между крышками переплета.

И вот, прочитав и ужаснувшись, понял: вот она, мета времени, нашелся Николай Железняк, который не побоялся выступить на брань с чудовищами, опознал-обезличил, классифицировал, теперь они в книжке и, возможно, безобидны. Время непростое, но… еще полшага, половина предложения – и мы в области общественных наук, вне ответственности литературной журналистики.