Историю - в массы!

В ИЗДАТЕЛЬСКОЙ аннотации к этому историческому роману (таков жанр объемистого труда Казовского) говорится: "Дочка императрицы" (имеется в виду внебрачная дочь византийской императрицы Феофано Анастасия, которая в 968 г. была, как сейчас бы сказали, "интернирована" киевским князем Святославом и впоследствии сделалась одной из жен его сына Владимира. - Г.Л.) продолжает традиции книг Скотта, Дюма, Дрюона". Понятно, мы перестали стесняться применять "высокий штиль", характеризуя пока еще здравствующих наших современников. А роман Казовского действительно соответствует классическим канонам: многоплановость, лихо закрученный сюжет, любовные линии, похищения, измены (политические, супружеские), подковерные интриги, убийства, локальные войны - жизнь людей описываемой эпохи с ее порой зверскими проявлениями.

"Исторический, приключенческий, любовный роман" (таково определение, даваемое в той же аннотации) повествует о духовной, плотской жизни, деяниях, взаимоотношениях подданных Византии (Романии), Болгарии, Швеции, Руси времен смены в последней язычества христианством. Центральная фигура книги - второй русский муж Анастасии князь Владимир Красное Солнышко (он же - Ясное Солнышко, Святой, Равноапостольный), планка интереса к кому со стороны романистов-историков постоянно держится на высоте: в прошлом году, например, в издательстве "Центрполиграф" увидел свет двухтомный "Князь Владимир" Юрия Никитина.

Важно еще и то, что охватываемые романом времена крещения Руси созвучны с нашим переломным периодом: те же поиски национальной идеи, веры, Бога, те же варварские или, по-современному говоря, "силовые" методы внедрения прогрессивного, ломка устоев жизни, судеб подданных.

Однако отметим заметную иногда неестественность повествования ("А спустя три месяца Ратша определила: половчанка снова беременна, - как впоследствии выяснилось, Изяславом"), прямой речи ("- Уж не в том ли причина, что уроки русского языка с греческой монашкой, на которые я дал тебе согласие, неожиданно у вас прекратились?"), "моду" прерывать сюжетную линию авторскими ремарками типа "Я уже писал, что...", "Тут необходимо дать пояснение...", встречаемость словосочетаний, свойственных другим эпохам ("дама высшего круга") и даже явных неологизмов ("интимная близость"). Наконец, думается, книге не повредил бы глоссарий - перечень современных синонимов древнерусских терминов, используемых - правда, без злоупотребления ими - автором книги (вирник, куроплат, логофет, паракимомен, стратопедарх и т.д.).

И все заверте┘

Рапунок Владыкин

"БОЛГАРИЯ, весна 969 г. Лишь успели высохнуть дороги, как царевен Киру с Ириной и царевичей Бориса с Романом начали готовить в Константинополь. Караван составлялся длинный - множество красивых кибиток, в них полно царедворцев, фрейлины, лакеи, лекарь, пекарь и так далее".

С этого и начнем, не с рифмы пекарь-лекарь, не со стилистических ошибок. Какие, к черту, фрейлины в 969 году! И не надо только говорить, что язык, из которого вышло это слово (Hoffrдulein), уже существовал, существовал лишь древневерхненемецкий язык, да и┘ Нечего ругаться, лучше обсуждать вечный принцип - адаптации материала под читателя.

Кстати, о черте. Герои убивают друг друга (это вообще любимое занятие всех персонажей исторической литературы)

- Та ли это, дочка? - спрашивает один.

- Черта с два! - отвечает переодетый юноша образца десятого века, и вонзает меч.

Но тут мы приведем пример, пример убийственный, но тем не менее не отпугивающий литераторов. В одном рассказе Аверченко к редактору приходил писатель-порнограф. Редактор говорил, что, дескать, ситуация изменилась и нужно теперь о науке, о животных или нечто историческое. И вот порнограф лепил тексты, оканчивающиеся неизменным "и все заверте┘".

Видимо, потому, что он был стыдливым порнографом.

Но этот принцип шаблонной литературы применим не только к эротике, хотя на ней косноязычие проявляется особенно сильно.

"Настенька упала, стукнулась затылком о стену и на несколько секунд потеряла сознание. А когда очнулась, то уже противиться было поздно: он сидел на пятках и, подняв ее таз к себе на колени, делал что хотел┘ Неожиданно волна наслаждения стала нарастать у нее внутри, и, не отдавая себе отчета, женщина вошла в ритм экстаза, тиская свою грудь, запрокинув голову. Это было похоже на давнишнее ощущение в бане - вместе с теткой Ратшей┘ С Милонегом, а тем более с Ярополком все происходило иначе┘"

Дело в том, что эти тексты плодятся с завидным постоянством, поддерживая иной вариант истории - народную историю, никакого отношения к реальной не имеющую.

В предисловии, письме к издателю, несколько нескромном ("Как бы там ни было, книга Вами прочитана, как Вы говорили, "на одном дыхании", несмотря на значительный объем┘"), но показательном: "Вместе с тем не могу не предупредить о возможных последствиях нашего совместного шага (я надеюсь, они Вас не испугают). Дело в том, что некоторые великие личности, действующие в романе, изображены мною не вполне традиционно, я разрушил некий стереотип в наших головах относительно них".

Тут происходит некоторая драка слов, не поделивших согласование, но наше дело маленькое - оно заключено в ключевом понятии "традиционно". На самом деле это абсолютно традиционный текст. Потому что он, как в рассказе Аверченко, натягивает на вполне традиционное повествование с его традиционной стилистикой скатерть-обманку с историческим узором.

Этот узор вполне масс-культурный, никакого отношения к разрушению традиции не имеющий.

Это хорошая, только очень толстая (почти девятьсот страниц) иллюстрация шаблонного метода в массовой культуре.