Сергей Соболев Питер Акройд. Повесть о Платоне. Пер. с англ. Л.Мотылева. - М.: Иностранка, БСГ-Пресс, 2002, 169 с.
Очень далекое будущее. Век эдак тридцать восьмой по нашей шкале. Человечество с трудом выжило и еще раз пытается начать строить цивилизацию - согласно теории цикличности - на обломках прежнего мира.
На месте Лондона влачит существование небольшая община пасторального облика: чем занимаются, непонятно, на что живут и чем кормятся, тоже как-то не видно. Из контекста-то проясняется, что примерно в XXIV веке, на пике существования "ненасытного общества потребителей", произошла чудная катастрофа по истончению реальности: как только какой-то предмет выходил из поля зрения людей - он тут же испарялся. Как всегда, началось с дальних объектов, звезд и галактик. И даже Солнце не минула чаша сия - светило наше потухло, как засиженная мухами лампочка в подъезде. (Никаких объяснений с целью оправдания дальнейшего существования людей мы не встретим. Разве что принять всерьез идею вымерших душ - действие-то происходит в декорациях снесенных лондонских построек, а сами люди напрямую общаются с ангелами и прочими эфирными существами.) "Вселенная была эманацией человеческого сознания", и если мир нашей эпохи технического прогресса замешан на потреблении все большего и большего количества предметов, созданных на основе извлеченных из недр полезных ископаемых, то такой мир - в глазах эфирных небожителей - уподобился миру слепого подземного Крота.
В отличие от, скажем, Татьяны Толстой, написавшей сходную повесть ("Кысь") о жизни в посттехнологическое время, у Акройда нет затяжного бытописательства и надуманных конструкций. Потомки жителей туманного Альбиона оптимистичнее смотрят на мир, нежели аборигены Т.Толстой. Наверное, на каждом авторе есть отпечаток текущего мировосприятия.
Но вернемся к повести.
Платон - выбранный на роль лектора рядовой житель небесного Лондона. Платон специализируется на пересказе исторических событий прошлых эпох и снискал на этом поприще изрядное уважение, став непререкаемым авторитетом в области интерпретаций всевозможных артефактов прошлых веков.
"Метрополитен: так называется картина чрезвычайной красоты. Вот она перед вами. Обратите внимание на синие и красные световые линии, идущие в стороны чудесными скруглениями или овалами, и на большой желтый круг, придающий композиции завершенность. Это подлинный шедевр текучести форм┘".
"Газеты┘ повествовали о наихудших событиях за тот или иной период".
"Камерная музыка: мрачная музыка тюремного оркестра".
Такого рода подтруниваниями над реконструкциями историков и искусствоведов украшена вся повесть Акройда, что наводит на определенные аналогии с классикой жанра. Помнится, у Альфреда Бестера был рассказик "Ночная ваза с цветочным бордюром", в котором коллекционеры века двадцать пятого вываливали безумные деньги за предметы быта века двадцатого. "Вышивку, которую ваша дочь сделала в школе на уроках рукоделия, назовут "гобеленом викторианской эпохи", и ей не будет цены". Это уже из Дж.К. Джерома, другого сатирика и приколиста.
О глубине познаний о нашей эпохе свидетельствует и тот факт, что источником знаний об Америке и американцах наши далекие потомки имеют замызганный до дыр сборник рассказов ужасов Эдгара Алана По. Ничего себе источник, ничем не хуже, скажем, "Метаморфоз" Апулея. Англию, кстати, наши праправнуки знают по фильму Хичкока┘
Платон Акройда повторяет судьбу учителя своего греческого тезки: уча людей критично смотреть на привычные вещи, он навлекает на себя гнев толпы, смирившейся с текущим благостным положением вещей и вовсе не желающей расставаться с приятной иллюзией благости.
Докучливую осу, мешающую спать, прихлопнули. Четыре тысячи лет никого ничему не научили.
Финал человечества предрешен.
