Дмитрий Володихин Святослав Логинов. Свет в окошке. - М.: ЭКСМО-Пресс, 2003, 320 с.
Святослав Логинов представляет оригинальную концепцию загробной жизни. С его точки зрения, нет там ни рая, ни ада, а есть только персональное посмертье, условия которого зависят от того, как долго и сколько людей помнят покойника.
Там, среди "нихиля", ценятся только воспоминания, они преобразуются в своего рода условные единицы, которые можно поменять на комфортное жилье, вкусную еду, книги, услуги любого рода, вплоть до самых экзотических. Главный герой, пенсионер Каровин, попав в страну мертвецов, устраивает свои дела с прежними родными и близкими, пытается найти новых близких, переоценивает собственную биографию... Здесь он - середняк. Его помнят, конечно, но не особенно долго. И автор, сопереживая герою, гневается: "...живые тоже хороши - не умеют помнить, снесли бы к чертовой матери ненужный погост и соорудили бы на этом месте танцплощадку" (с. 314).
Показывая идею во всех ракурсах, Святослав Логинов не забывает попутно пнуть христианство. Ведь не вписывается же оно в его схему, а значит ату его, ату! Нельзя сказать, чтобы это было похоже на полемику.
Логинов с унылым упрямством 20-х годов вбивает читателю в череп фразы вот какого рода: "поповские бредни", "...легко тому, кто собственную мысль заменяет библейскими сказками", "если кто о божественном с тобой заговорит, то это либо дурак, либо мошенник", "хорошо тем, кто в убогости своей верует в Господа"... Раз в десятый столкнувшись с агитаторским рвением автора, уже ничего хорошего не ждешь от оставшейся части книги: заранее надоело. Ленин как-то написал о "дипломированных лакеях поповщины". Оказывается, существуют и дипломированные лакеи безбожия...
Но и это еще полбеды. А настоящая беда заключается вот в чем: Святослав Логинов до такой степени уверен был, видимо, в чудодейственной силе своей идеи (действительно нетривиальной), что по части литературной отделки допустил очевидную небрежность.
Одно только погружение в выдуманный мир в данном случае царство мертвых еще не гарантирует сюжетного единства; его и не случилось. Действие вялое, тягучее, дискретное, последние полсотни страниц больше всего напоминают результат механической разгонки повести до объемов романа. Да повести ли?
Невероятное обилие философско-публицистических отступлений, вложенных автором в уста героя, скорее свидетельствует о том, что основой для романа послужила даже не повесть, а статья.
Уж очень хочется Святославу Логинову и с тем поспорить, и того обличить, и то явление современности заклеймить, и еще по историческому процессу в целом пройтись вольной рукой корректора... В результате роман буквально утопает в отступлениях от романа.
На них нашлось время у автора, а вот на простую стилистическую вычистку его явно не хватило. Куда торопился Логинов, оставляя такие фразы, как: "чучела с... обоюдоострыми тевтонскими мечами, зажатыми в кулаке" (с. 24), "...дело знает как свои пять пальцев, так что вокруг единственного пальца его никто не обведет" (с. 258), "навстречу пешеход - тоже ходок хоть куда" (это о младенце - с. 6).
Отчего не замечает он, сколь комично выглядит его главный герой, который провел в царстве мертвых 95 лет в неизменном старом костюмчике, но почему-то так и не озаботился приобретением рубашки и нижнего белья? То есть при первом одевании центральный персонаж натурально облачается в этот самый костюмчик (с. 31), да так и завершает почти вековое пребывание на том свете, не вспомнив о трусах...
Вывод очевиден: этому роману полежать бы еще годик на рабочем столе, но, как видно, издательский план высший закон бытия.
